Пожарский 3 (СИ) - Войлошникова Ольга (читать книги онлайн бесплатно серию книг .txt, .fb2) 📗
— Я не могу. Нет.
— Зато я могу! — сказал вдруг второй девичий голос.
— Звенислава! — отчаянно вскрикнула первая.
— Заткнись. Они всё равно умрут. А я хочу выйти из этого подвала!!!
Дальше были отвратительные звуки хлещущей плётки и отчаянный крик первой девушки. Потом тишина и чьё-то тяжёлое дыхание.
— Молодец! — удовлетворённо сказала ведьма. — К сожалению, мне неудобно произносить твоё имя. Отныне тебя будут звать Дженни. Иди за мной.
Оставшаяся девушка не плакала даже — тихо скулила, в своём уголке. Звякали цепи. Где-то капала вода.
ОБИДНО, ДА
Эта эмоция была основной, обуревающей Экскалибур уже который день. А сегодня стало обидно вдвойне! Нет, вдесятеро!!! Мало того, что после полученных увечий никто не отпустил его на восстановление в родное, милое его сердцу озеро. И что с того, что в минуту гнева и отчаяния Экскалибур обзывал озеро вонючей бадьёй для головастиков, а деву-хранительницу — старой Тортиллой? Это же был аффективный выплеск, и нечего цепляться!..
Потом этот фарс с камнем! Это же уму непостижимо! Вот так взять и запихать настоящий магический меч прямо в камень! Ладно хоть в ножнах. Хотя каменная плоть даже и сквозь ножны так с боков давит — не вариант ещё, что самостоятельно из этаких тисков выберешься!
А когда начал объяснять им, как они — все они — неправы, ещё и ремешками ножны перевязали. Двумя! Так что свое мнение сделалось решительно невозможно высказать вслух. Водили вокруг мертвяка с привязанной полотенцем девкой. Это что за идиотские фокусы?
И, главное, так и не развязали ремешки после всего! И даже в дом не занесли! Так и остался Экскалибур, как сказал этот дурак: «Зримым символом силы, мощи и неколебилости альвийской Короны».
Тьфу.
А самое-пресамое обидное, что старая ведьма, проходя мимо, едва глазом скользнула и этак презрительно:
— Толку теперь с него? Железка глупая.
— Остаётся вариант призвать Дюрандаля, — тут же почтительно подсказал советник.
— Это значит — призвать вместе с ним и лягушатников, — презрительно скривилась дама, — и признать, что мы в одиночку не справляемся, — она занесла через порог ногу и обернулась на своего спутника: — Кроме того, это означает, что с франками придётся ещё и делиться!
И на него уже никто не смотрел. Никто! Словно он и вправду не волшебный меч, а обломок от какой-нибудь мотыги!
— Зато Дюрандаль благороден и не склонен к глупым импульсивным поступкам, — возразил спутник, и они вошли в дом, прикрыв за собой дверь и тем самым оборвав поток информации.
И остался Экскалибур в камне торчать, в русском сугробе. Сиротинушка-а-а…
ОЧЕНЬ ТАЛАНТЛИВЫЙ МАЛЬЧИК
Теперь Фарид чувствовал себя в вотчине князя Пожарского почти своим. Прошли первые дни растерянности и одиночества, когда он выходил из своей комнаты почти исключительно для того, чтобы присоединиться к разношёрстной компании за столом у князя. Чем дальше, тем больше перс вливался в странную и непривычную жизнь Пожарского окружения. Теперь он понимал, что непривычна она не только для него, хуже того — грядут куда более тяжёлые времена, но люди не бродят с выпученными глазами, стекленея от ужаса, а каждый старается организовать жизнь (свою и общую) лучшим образом, по мере своих сил.
Он всё-таки стал помогать в больнице, и глядя на нескончаемый поток осунувшихся от голода людей, особенно детей, невольно стыдился своих обширных пропорций. Он стал меньше есть. Правда, Фариду всё казалось, что он объедает кого-то из этих несчастных. Непроизвольный пост пошёл ему на пользу, ушла рыхлость, тело подтянулось. Пожалуй, в последнем немаловажную роль сыграли тренировки с Болеславом.
И, конечно, Фарид регулярно звонил главному управителю учебных заведений, Надиру ар-Умар ибн Фуад ибн Шафи Хакиму, чтобы отчитаться, что продолжает выполнять задание и помогать князю Пожарскому всеми возможными способами.
27. ЧУЖАЯ ВЛАСТЬ НА ТВОЕЙ ЗЕМЛЕ
ВОТ И ДОЖДАЛИСЬ…
Микула
Невесёлые мысли о скудном урожае не оставляли Микулу ни на день. Он всё-таки собрался и поехал в город. Промыкался в столице неделю, чтобы убедиться: не соврал Ермол ни единым словом. Работы в городе не было, а цены ломили уже не втрое против прежнего, а всемеро-ввосьмеро, и с каждым днём товаров на прилавках становилось всё меньше, а стоили они всё дороже. Город стал мусорным, грязным, и множество неприглядных личностей жались к подозрительным дворам и серым подворотням норовя при малейшем подозрении на опасность крыться в их неопрятном сумраке.
На базаре снова толковали про разбойников, уже не только караулящих беззащитных путников на дорогах, но и нападающих на деревни, чиня разор и смертоубийство. Страх за жену и детей погнал его домой, и здесь, в дороге, он совершенно случайно нашёл единственную свою подработку, шуганув троих (видимо, начинающих или отбившихся от шайки) татей, которые уже порядком прибили мужика, в одиночку насмелившегося выбраться на тракт с возом картошки.
Обтерев руки от кровищи вяло ворочающихся вдоль обочины душегубцев, Микула поднял возницу, хотел было отряхнуть ему кафтан, да, зная свою силушку, побоялся совсем потроха отбить.
— Ты что ж, мил человек, один да с грузом? Неспокойно нынче на дорогах-то.
Тот, шало оглядываясь по сторонам, вцепился в Микулу:
— Братец! Пособи, будь добренький! Мне ить недалече совсем осталось, десяток кило́метров до сворота, да там столько же, к ночи будем.
— Чем же я тебе помогу? — удивился Микула.
— Сопроводи, другом будь! А я тебе картошки пару вёдер, а? — возница, видя сомнение в глазах Микулы, заторопился: — Куль! За день работы — отличная плата!
Микула смотрел на мужика, которого он только что от верной смерти избавил, и думал, что будь он человеком подурнее, пришиб бы его сам, и не куль, а целый воз картошки домой бы привёз. Но чтоб на этакий изуверский поступок решиться, до какой крайности надо дойти. И ещё — как он, Микула, будет рассуждать, когда его собственные дети начнут от голода плакать.
Мужик, видать, углядел в глазах спасителя тень его невесёлых мыслей и заторопился:
— Два куля! Два куля дам, братец! Больше не могу, видит небо! Накормим, напоим, спать уложим честь по чести, а утречком и езжай себе куда глаза глядят.
— Поехали, — мрачно согласился Микула, и до самого вечера тащился рядом с телегой, исправно глазея по сторонам, высматривая татей. Однако никого не нашёл.
С приближением к родной деревне спасённый мужичок так очевидно стал жалеть о найме охраны, что на него смотреть было досадно. Он кряхтел, вздыхал, тёр в затылке и озирался на прилегающие к дороге кусты, словно желая, чтоб из них вылезли разбойники и Микула вступил бы с ними в битву, оправдав затрату в виде двух кулей картошки. О дневном спасении он и думать уж забыл.
А Микула глядел на эту возню и думал, что в деревне наверняка есть ещё мужики. И не все согласятся, что два куля — справедливая цена за день работы. Лучше бы куль. Или полкуля. Или вовсе ничего не отдавать, а всё себе оставить. А мужик заезжий — да кто его знает, был да сплыл. Приехал, лёг спать, а утром нет его. Уехал, наверное, потихонечку. Может, ихние дети уже с голоду плачут, и в головах у отцов стронулось что-то, определяющее меру дозволенного.
Поэтому, когда за рощицей показались огоньки крайних изб, он ускорил коня и перегородил дорогу паре усталых лошадок.
— Что такое? — внезапно осипшим голосом спросил мгновенно прекративший ёрзать возница.
— Вон твоя деревня. Теперь не ограбят, не прибьют. Свои, разве что, — Микула соскочил с коня и дёрнул с телеги первый куль.
— А-а-а… а напоить-накормить?.. — проблеял мужичок.
— Мою часть за меня съешь, — Микула уложил куль поперёк седла и прихватил его ремешком. Второй мешок взвалил себе на плечо, и, придерживая левой рукой, правую положил на плечо мужичку, от чего тот просел: — Не шали, дядя. Погонитесь за мной — всех прибью. Это я днём добрый. А ночью всякое бывает.