Бастард (СИ) - Майерс Александр (первая книга .txt, .fb2) 📗
Григорий поднимает на нас с матерью суровый взгляд и продолжает:
— Сегодня мы должны решить, примем ли мы обратно в свои ряды мою дочь Анну и моего внука Александра. Да, официально они считаются членами семьи. Но мы знаем, что на деле это не так. Я предлагаю разобраться с этим раз и навсегда.
Юрий поднимает руку, прося слова, но князь отрицательно качает головой. Дядя кидает в мою сторону тяжёлый взгляд, как камень, и сразу же отворачивается.
— Я хочу, чтобы это было наше совместное решение, как рода, — говорит Григорий. — Поэтому будем голосовать. Каждый, кто носит фамилию Грозин, имеет один голос. У меня, как у главы рода, два голоса. И, согласно традиции, я выступлю последним. Александр и Анна, само собой, не имеют права голоса. У кого-нибудь есть вопросы?
— У меня, — говорю я. — В чём смысл этого собрания?
— Как ни странно, у меня тот же вопрос, — Юрий даже усмехается.
— Поправь, если ошибаюсь, — сведя брови, произносит дедушка и смотрит на меня, — но ты ведь хочешь стать полноценным членом рода, Александр?
— Хочу. Я имею в виду, что сейчас кто-то проголосует за, кто-то против. Для последних мы так и останемся изгоями. А те, кто хорошо относятся к нам с мамой сейчас, не перестанут это делать. Так в чём же смысл? Почему вы, князь, не приняли решение самостоятельно?
— Я поражаюсь твоей дерзости, сопляк, — скалясь, говорит Юрий.
— Пусть и дерзко, но он задаёт разумный вопрос, — вмешивается Виталий. — Отец, ты не мог бы ответить?
— Хорошо, — соглашается Григорий и потирает грудь, но тут же убирает руку. — Слушайте. Как я и сказал, это должно быть совместное решение. Не единогласное, прошу заметить. Решение большинства. Те, кто проголосуют иначе, будут вынуждены принять его. И я постановляю следующее!
Он расправляет плечи и объявляет:
— Если Александр и Анна будут приняты в семью, я буду требовать к ним уважения и не потерплю, чтобы кто-то смел их унижать. Упоминать происхождение Александра, даже намёками, будет запрещено. Я буду лично за этим следить и лично карать за нарушение этого правила. Всем понятно?
В ответ звучит лишь тишина, поэтому князь рявкает:
— Это вопрос! Всем понятно⁈
— Да, ваше сиятельство, — нестройно отвечают собравшиеся.
— Хорошо. Но если же они не будут приняты… — дед выдерживает драматическую паузу, — тогда я отзову указ о признании Александра. Официально исключу свою дочь из рода. Вам всем будет запрещено общаться с ними и оказывать какую-либо помощь. Мы забудем об их существовании. Это тоже понятно?
— Да, ваше сиятельство, — на сей раз Грозины отвечают более слаженно.
Замечаю язвительную улыбку Евгении и злорадный блеск в её глазах. Как будто большинство уже проголосовало против.
— Боже, — шепчет мама и бледнеет, как привидение.
— Отец, это не слишком сурово? — осторожно спрашивает Виталий.
— Нет! Как я уже озвучил, сегодня мы должны разобраться с этим раз и навсегда. Либо они члены рода, либо нет. Точка!
Князь хлопает ладонью по столу и затем садится. Снова воцаряется тишина, и биение крови в висках оглушает меня.
Твою мать. Не думал, что всё будет настолько серьёзно.
— Татьяна, — уже тише произносит Григорий Михайлович. — Будь добра, сделай кое-что. Возьми свечи и поставь перед каждым, кроме Анны и Александра. Кто голосует против признания — пусть задует свечу. Кто голосует за — оставляет зажжённой.
— Хорошо, ваше сиятельство, — кротко отвечает жена Юрия.
Она делает то, что было сказано, и затем возвращается на место.
Лица, освещённые трепещущими огоньками, кажутся мне суровыми. Даже отрешённое лицо Максима и как всегда встревоженное Виталия.
— Начнём же, — говорит князь.
— Начнём, — кивает Юрий и пальцами гасит свечу. — Голосую против.
Кто бы сомневался.
Но вот от того, кто голосует следующим, я этого не ждал.
— Против, — негромко озвучивает Виталий и задувает огонёк перед собой.
Какого чёрта? Почему⁈
До боли стискиваю кулаки, еле сдерживая гнев. Не могу придумать ни единой причины, почему дядя, который до этого меня поддерживал, вдруг голосует против.
— Против, — виноватым тоном произносит Татьяна и тоже задувает свечу.
Бросив взгляд на маму, говорит еле слышно:
— Прости, Аня.
— Не извиняйся перед ней, — почти рычит её муж.
— Без комментариев, — лязгает голос князя. — Продолжаем.
Мама прерывисто вздыхает и опускает взгляд. Её глаза полны слёз, руки стискивают подол платья.
— Я голосую за, — выступает Максим.
Юрий бросает на него пылающий взгляд, но ничего не говорит. А я вдруг вспоминаю слова Макса о том, что в этой семье все друг другу враги.
Оказывается, он прав. И даже Максим со своими родителями оказались по разные стороны баррикад.
— Голосую за! — громко озвучивает Алексей.
Двое против троих. Наши шансы почти выровнялись, но этого всё равно мало. Тем более что…
— Против, конечно же, — елейным тоном произносит Евгения и со второго раза задувает свечу.
— Думал, ты тоже будешь против, па, — говорит Дмитрий. — Но придётся с тобой согласиться. Голосую за. Саня вроде бы нормальный парень.
Вот и всё.
Четверо проголосовали против. Трое за. Остались только два голоса князя. Как бы он ни желал совместного решения, окончательное всё же остаётся за ним.
— Что ж, — говорит он, глядя на меня сквозь пламя свечи, и потирает грудь. — Осталось моё слово.
Григорий поднимается. Такое ощущение, что он нетвёрдо стоит на ногах. Лицо напряжено, дыхание слишком частое. На морщинистом лбу блестит пот.
— Брат? — обеспокоенно спрашивает Алексей. — Всё в порядке?
— Да! — резко отвечает князь, ослабляя галстук. — В порядке.
Чёрт возьми. Похоже на то, что у деда вот-вот случится сердечный приступ. И все это видят, не только я.
— Вызовите врача, — тихо, но твёрдо произносит Татьяна. — Быстрее!
— Нет! — приказывает князь. — Не надо. Мы должны закончить.
Григорий пошатывается и едва не падает. Юрий мгновенно оказывается рядом и поддерживает его. Виталий выхватывает телефон и звонит врачу. Женщины подскакивают и тоже бросаются к князю, но Юрий рявкает:
— Отошли! Ему нужен воздух. Откройте окна!
— Доигрались, — бурчит Дмитрий. Он единственный, кто до сих пор не шелохнулся.
Кто-то отдёргивает шторы, и солнечный свет врывается в комнату, разрушая атмосферу таинственности.
Я тоже подхожу к Григорию, и Юрий приказывает:
— Свали отсюда.
Не обращаю внимания. Смотрю на бледное лицо, искажённое болью и покрытое испариной.
— Эй, бастард! — рычит Юрий. — Ты меня слышишь⁈ Отойди!
— Нет, — слабым голосом, почти неслышно, произносит князь. — Пусть останется. Я должен сказать своё слово. Я голосую…
