Воля павших - Верещагин Олег Николаевич (лучшие книги онлайн .TXT) 📗
– Это о Крентане память, – теперь уже не сводя глаз с лица Олега, прогудел лесовик. – Взрывом оторвало. Что лапки букашке… Отлежался – думал умереть, к чему я такой. Да вот живу. Чужими жизнями, правда, да уж лучше так… А ты никак с Земли? – Олег неловко кивнул. – Землянин меня спас. Хороший врач был, Ганс Дидрихс. Пропал потом – может, погиб, может, обратно вернулся, когда они уходить начали… Книгу выбрать хотел? – Он указал подбородком на корешки.
– Это наши все, – вздохнул Олег, – и вашим… вашей азбукой я плохо владею.
– Тебя тоже Вольгом зовут? – спросил лесовик и, не дожидаясь ответа, снова указал подбородком на левый край топчана: – Гляди здесь. Может, что и найдешь.
Олег снова наугад вытащил книжку в переплете из серой ткани – и улыбнулся. Буквы, от которых он уже отвык, гласили: «Статьи фронтовых газет. 1966–1970 гг. (64–68 гг. Беды)». Он отложил эту переплетом вверх, потянул другую.
О.С.Марычев. Нас не нужно жалеть. (Стихи разных лет.)
Вспотевшими руками Олег открыл форзац. «Военно-полевое издательство. 1970 г. (68 г. Беды)». И фотография.
Это были стихи его деда.
– Я возьму эти, – сипло сказал Олег.
Лесовик предложил:
– Еще посмотри.
– Я эти возьму, – упрямо повторил Олег. – Сколько?
Безрукий ветеран внимательно изучал стоявшего перед ним мальчишку с автоматом поперек груди. Потом позвал – буркнул:
– Вольг.
Выскочивший мальчик набросил ему на плечи плащ. Лесовик уткнулся в книгу и проворчал:
– Ничего.
…Йерикка успел куда-то пропасть, и Олег побрел наугад. Ему очень хотелось перелистать книги прямо сейчас, но в толпе это сделать не представлялось возможным. Вместо этого он высматривал Йерикку.
Надо сказать, это оказалось совсем нетрудно. Рыжая голова друга маячила в азартно гомонящей толпе не так уж далеко от места, где Олег обзавелся книгами. Человек пятьдесят, образовав круг, внимательно и напряженно, но при этом не переставая вопить, следили за происходящим внутри.
Не без труда, прижимая книги локтем, Олег протолкался в круг, к Йерикке. Тот едва оглянулся со словами:
– А, погоди, погоди… – и тут же завопил: – Куси, эй, куси!!!
Олег только теперь увидел, что так привлекло общее внимание.
В кругу, на небольшой утоптанной площадке, предназначенной очевидно специально для этих случаев, совершенно молча и ужасающе остервенело дрались два горских пса. Вставали на дыбы, вцеплялись зубами так, что кровь брызгала на землю, повисали на враге, стараясь завалить под себя и всадить клычищи в горло. Мотали друг друга, вскакивали, отлетали, набрасывались, били грудью. И все это – молча, только с каким-то утробным, жутким хрипом.
Смотреть на это было неприятно. Не страшно, а именно неприятно. Олег отвернулся и начал проталкиваться наружу. За его спиной толпа еще раз взревела – и слитный гомон распался на отдельные голоса: то радостные, довольные, то досадливые, сердитые.
– Скрючился Урван, – весело сказал Йерикка, догоняя Олега. – О, книжки купил?.. Зря Ладен его расхваливал. Пияк у Властислава в сто раз лучше. Поздравь, Вольг, я тут подзаработал немного. Главное – знать, на кого ставить!.. – и уже тоном ниже: – Ты чего такой?
– Ничего. – Олег посмотрел за его спину. Кто-то обтирал бока замершего на широко расставленных ногах пса-победителя. Молодой парень, стоя на колене, растерянно ворочал запрокинутую голову второго бойца, неподвижно лежавшего в пыли. Шерсть на обоих слиплась сосульками. – Неужели тебе нравится на это смотреть?! – вырвалось у Олега.
Глаза Йерикки вдруг стали жесткими, как камешки-гальки в холодном ручье.
– Нравится, – отрезал он. Но потом заговорил иначе, мягче: – Я знаю, Вольг, что ты сейчас подумал. О дикарях и дикарских забавах. Вот данваны, например, собачьи бои запретили. Как, кстати, и охоту, и многое другое. Именно как дикарские забавы. Больше того – даже на содержание домашних животных масса ограничений. Таких, чтобы не причинять им при содержании страданий. Я вот очень хорошо помню, как мне было девять лет, и я видел сходку активистов организации «Защита творений Господа». Много народу, с плакатами, организованные – пикетировали городской совет, требовали запретить продажу мяса в торговой сети, потому что убивать животных негуманно. – Йерикка вдруг задрожал и, отведя глаза в сторону, продолжил: – А на соседней улице… за углом… мои ровесницы торговали собой… продавали себя хангарским наемникам из гарнизона и нашим извращенцам, которых вырастили данваны… И никому, ни одному гаду с плакатом, не было до этого дела. Коровки на бойнях для них были важнее, чем детские трупы, которые каждое утро вылавливали в реке – кто потребовал за ночь слишком много, или нарвался не только на насильника, но и на убийцу. А женщины с окраин продавали старших детей в больницы – на кровь, на органы, для опытов – чтобы кормить младших. Или вообще не могли иметь детей из-за того, что их стерилизовали во время облав – «в целях борьбы с перенаселением», тоже из гуманизма… Я был маленький и из обеспеченной семьи, Вольг. Но я все это знал. Я играл с мальчишками, чьих старших братьев украли прямо со двора и замучили… или тоже стерилизовали – прямо в школе, у школьного врача, под местным наркозом, в приказном порядке. И с девчонками, которые днем играли в самодельные куклы, а вечером шли продавать себя, чтобы на следующее утро хоть что-то поесть – с ними я играл тоже. И знал, чем они живут и что это за жизнь. А потом шел домой и смотрел передачи, где рекой лилась ненастоящая человеческая кровь. И передачи эти перемежались спорами, как сделать наше общество еще гуманней, чем оно есть. Что для этого еще нужно запретить и разрешить славянам…
Йерикка снова посмотрел в глаза Олегу.
– Все, чем жили наши предки, было неправильно и не так, – продолжал он. – А все, что осуждал закон Рода, становилось нормой, «естественным проявлением раскованных чувств»… Как ты думаешь, где совершается больше убийств на душу населения – в наших горах, где нет ни общей власти, ни общего правительства – или в городах на юге?
– В городах, – без промедления сказал Олег.
– Верно, – удовлетворенно кивнул Йерикка. Лицо у него вдруг стало таким, словно Олег подарил ему торт. – Верно. Потому что наши жизнь и смерть весомы, реальны и ощутимы! Они не подделка под жизнь и смерть. Помнишь, как ты зарубил человека мечом?
– Да, – Олег вздрогнул.
Йерикка поднял палец:
– Вот! Ты убил его, потому что так было НУЖНО. И тебе никогда не придет в голову убить, чтобы попробовать, как это – убивать. Я смотрел на собачьи бои. Но мне ни за что, никогда не захочется сжечь на костре живого щенка. А те, кто живет на юге, под данванской властью, уже утратили любые ориентиры в жизни. Они путают реальность с тем, что читают и видят на экранах. Они много спорят о добре и зле, об их видах, но давно разучились различать их инстинктивно, навскидку, как и положено человеку… Чем больше жестокости в обществе между людьми – тем добрее оно старается быть ВООБЩЕ. И наоборот, потому что охота, вот такие бои, поединки, даже кровная месть – это клапан, через который выпускается пар агрессии. И школа, которая учит людей НАСТОЯЩЕЙ жизни и смерти и их цене. Никто из людей, которые вызвали у тебя такое отвращение своей кровожадностью, не обманет тебя, не ударит в спину и не надругается над женщиной, потому что над ними – и в них! – Закон Рода Порог, через который не переступишь. А те, на юге… – Йерикка скривился. – Они придумали сотни красивых, правильных слов и законов. И думают, что данваны дали им мудрость. А данваны их погубили, потому что ЕДИНСТВЕННЫЙ НАСТОЯЩИЙ ЗАКОН может существовать только в душе человека. Вот так, Вольг. Недаром они там даже язык свой заменили на полуданванский, на четверть хангарский – в славянском даже слов нет для обозначения тех цветистых вещей и тех мерзостей, которыми насытили их мозги наши «спасители от дикости»! А то, что мы – другие, данванов бесит и пугает больше, чем наше вооруженное сопротивление, Вольг.
