Морфы: отец и сын (СИ) - Огнев Евдоким (книги TXT) 📗
—Почему ты здесь?
—Не знаю. Я всегда жила на корабле. Или не всегда. Корабли уносят жизни. Уносят моих дорогих мужчин. Отец, брат, муж, сын, второй сын — всех забрали корабли и поглотило море. Я всё жду, когда оно поглотит меня, но море отказывается. Стоит войти на корабль, как шторма его обходить стороной начинают. Боги отказываются меня принимать к себе. Моряки зовут Хранительницей. А я считаю себя проклятой. Я всё знаю о смерти и всё знаю о жизни. Смерть не самое страшное, что есть в нашей жизни. Страшнее всего жизнь. Смерть — это покой. А жизнь — это движение.
—Которое не нужно, когда мы хотим другого. Но кто мы, чтоб понимать, чего мы хотим на самом деле? Никто.
—Всё верно. Мы никто. Пыль. Вдох того, кто всё это придумал.
—Но для чего он это придумал?
—Чтоб переплести как можно больше судеб на одной дороге. Когда всё хорошо, то мы сидим на месте. Но вот случается беда, и мы начинаем движение. Без пинков мы будем считать, что жизнь — это покой. И тогда равновесие ломается. Разве может быть жизнь и смерть покоем одновременно? Нет. Жизнь — движение, а смерть — покой. Пинки нам это напоминают. Заставляют идти. И тогда мы идём. Встречаем на своём пути других морфов. Переплетаем с ними свои судьбы. Толкаем их или останавливаем, чтоб не было совершено рокового шага. Для чего я живу? Может для того, чтоб сейчас сидеть с тобой? А для чего живёшь ты? Может твой разговор ещё не наступил? Может ты ещё не понял, что важно, а что пустое? Может ты ещё и не жил? Думай и дыши.
Она прислонилась спиной к борту корабля и закрыла глаза. Худые руки лежали на острых коленях. Она походила на дохлую птицу, которую давно не кормили. Серая кожа уже не принимала ультрафиолет. Сумасшедшая, вынужденная жить и возвращать к жизни других. Несправедливо. Но когда жизнь была справедливой?
Я заставил себя встать. Прошёлся по палубе. Качка. Море волновалось. Кит тянул корабль на скорости. Об купол ударялись брызги и рассыпались на мелкие осколки. Они напоминали капли дождя, что садились на траву и паутину, делая всё похожим на бархатное покрывало. Солнце превращало капли в искры. Жизнь для одних организмов и смерть для других. Как же всё было сложно…
«Ты жив?»
«Если я отвечаю тебе, то значит живой».
«Пять дней ты молчал».
«Знаешь, что произошло? — вместо ответа, спросил я».
«Знаю. Мне жаль».
«Смешно. Я боялся, что нам придётся оплакивать тебя, а в итоге траур несём мы».
«Так не должно было быть. Но случилось, — ответил Лешик».
Он молчал, но я чувствовал его присутствие. Смотрел как восходит солнце, чувствовал, как его лучи ласкают мир и понимал, что ночь закончилась. Страшная ночь дум и тяжёлых мыслей. Она закончилась. А впереди был новый день, который нёс что-то большее, чем свет. Наполнить этот день предстояло нам. Раскрасить его в цвета, заполнить поступками и свершениями, озвучить разговорами и песнями. Новый день. Новая жизнь, в которой прошлое теперь отражается лишь отголоском воспоминаний.
«Пап, только между нами. Сейчас обстреливают материк звероморфов».
«Кто?»
«Наши и киборги. Они не могут поделить чужую землю. Киберы запустили к зверям гниль. Наши — траву. Теперь ждём, какая ерунда победит. Мне кажется, что мир сошёл с ума. Уничтожить последний оплот мира…»
«Война никогда не была умным занятием. Уничтожение себе разумных — это глупость. Но мало кто понимает, что за подвигом скрывается чьё-то горе».
«Наши хотят попробовать освоить землю киберов. Нам же не привыкать к траве. А киберы вряд ли будут уничтожать гнилью свою землю. Они всё ещё надеются вернуться домой».
«Посмотрим. Один человек мне сказал, что живые скоро будут завидовать мёртвым. Как бы эти слова не стали пророчеством».
«Я надеюсь, что мы ещё найдём дом. Правда он уже будет не тем».
«Конечно, — я покачал головой. Лешик всё-таки был ещё очень наивен. — Как может быть дом прежним, когда из него уже ушёл ты? Я это давно понял, что жизнь поменяется. Теперь у тебя должны быть мысли о своей семье. Прошлое — это лишь воспоминание».
—И с этим пора смирится.
—Разговариваешь сам с собой? — ко мне подошла Дана.
—С сыном.
—Ясно. Меня замуж зовут. Как думаешь, это серьёзно или слова на ветер? Я бы Тоню спросила, но ей не до меня. Она как сына потеряла, так не разговаривает ни с кем, кроме Степана. И то, через слово выдавливает.
—Главное разговаривает. Значит ещё не всё потеряно.
—Да. Есть надежда, что оправится. Так как думаешь? Мне опять на уши лапшу вешают?
—А смысл? — я посмотрел на стрекозу. Она старалась делать вид, что ей всё равно, но по лицу было видно, что она сильных раздумьях. — Когда ты молодая была, то смысл к тебе под юбку залезть ещё был. А сейчас? Ты её и так задираешь, когда просят.
—Но кто в здравом уме предложит семью стрекозе создать? Я его не понимаю. Говорю, что сейчас девчонок одиноких — выбирай любую.
—И чего он отвечает?
—Что я ему нужна. Только говорит, что работать я стрекозой больше не буду. И он с корабля уйдёт. Предлагает на берегу обосноваться. Сейчас, говорит, можно заново жизнь создать. С нуля. А я и рад поверить, да только страшно. Вдруг обманет?
—Хорошо, он тебя обманет. Ты чего-то потеряешь? Кроме того, что он тебе даст своё имя. Я так понимаю, что речь идёт об браке?
—Да. Но разве такое возможно?
—Всё возможно. Ладно, хочешь я поговорю с ним? Узнаю чего он там задумал?
—Хочу. Так и скажу, что без твоего разрешения замуж не пойду. Правильно?
—Дана, вот скажи, вы ведь с Тоней можете сами решать свою судьбу. Я зачем вам нужен? Да, сказал, что вы на меня работаете, но ведь это не правда.
—Почему? Ты взял нас с собой. Думаешь мы не понимаем какая плата этого пути? Твоя защита, наша работа. Тут всё правильно.
—Вы и в стрекозы пошли за защитой?
—Да. Понимаешь, когда оказываешься без семьи, то каждый видеть в тебе грязь, с которой можно сделать все что угодно. А когда появляется защита, то мужчина прежде чем сделать гадость подумает вначале, потому что за эту гадость можно и ответ получить. Сила за силу. Вот и ты сейчас защищаешь. Может так и не считаешь, но заменяешь наличие имени.
—Я поговорю с твоим женихом.
—Спасибо. Ты лучший, — она поцеловала меня в щеку и убежала вниз.
Семья. А ведь она и правда была одна. Без имени. Стрекоза, которая совершила ошибку, стоявшую для неё потерей уважения. Разве за одну ошибку, за миг глупости и страсти, можно так жестоко наказывать? Это нечестно. Неправильно. Но мир жёсток. Он диктует свои условия. А нам остаётся лишь подстраиваться.
К вечеру меня попросили спуститься в каюту к капитану. Тут я удивился. Для меня было странным, что он вообще знал о моём существовании. Внизу я был лишь однажды, когда девчонок устраивал. А так, больше и не спускался. Внутри корабль был наполнен морфами, которые разместились в каютах и трюме. Дети, женщины, мужчины — всё сновали по коридору. Как я понял, подниматься наверх они боялись, так как опасались, что купол на палубе может лопнуть и тогда они получат ожоги от воды. Такое могло случиться. Этого никто не отрицал. Жить на палубе было опасно. Но когда нет другого выхода, то эта опасность оправдана. К тому же я понимал, что если бы не солнце и сумасшедшая, то я бы не вернулся в этот мир.
Капитан поднялся из-за массивного стола, окружённого лианами по ножкам и краям столешницы. Его каюта представляла собой зелёный уголок, как подвал Валерия. Явно капитан хорошо получал, раз мог такое себе позволить. Хотя моряки всегда неплохо зарабатывали. А если учесть, что они большую часть времени проводили в море, то было понятно желание захватить с собой часть родного края. Сам капитан был старше меня. Где-то лет на десять. Лицо всё в мелких шрамах от ожогов, что явно были получены от морской воды. Какое-то время он молчал, наблюдая за мной. Я же ждал, когда мне объяснять за какие такие заслуги была оказана такая честь.
—Слышал, что ты семью потерял. Сейчас как? В уме или горе?
