Морфы: отец и сын (СИ) - Огнев Евдоким (книги TXT) 📗
Но это всё в прошлом. Пора заканчивать страдать о том, что не вернуть. Да и идти вперёд было интересно какое-то время, пока этот путь не стал бесконечным. Всё-таки цель должна иметь финал. Иначе путь к цели начинает походить на круг, которому нет конца и края. Мне же пора было выходить из круга.
Я решил ещё раз попробовать остаться в городе. Но уже не как беженец, а возможно, как фермер. Это было лучше, чем слоняться по лесам. По сути, я мог в любой момент остановиться. Очистить площадку под грядки. Но мне нужна была защита города от лихих людей. В городе должно было быть спокойнее. Или рядом с городом.
В ту ночь долго не было сна. Я лежал на земле и слушал джунгли. Как когда-то давно, когда я оказался на берегу после моря. Тогда было непонятно куда идти и что делать. Как жить, когда жизнь осталась где-то там. Обязательство перед другими прожить эту жизнь так, чтоб не было стыдно за себя перед ними. И вот прошёл год. Больше не было таких мыслей. Я отвечал лишь за себя. А другие… Им было всё равно. Они остались там, в прошлом.
Боль сковала тело. Она была такой сильной, что искры из глаз полетели вместе с выступившими слезами. Хотелось кричать. Но вместо крика я закусил губу и только чувствовал, как рот наполняется тёплой кровью. От боли голова не работала. Окружающий мир перевернулся. Я не понимал где земля, а где небо. Со спины словно снимали куски плоти. Похоже, я катался по земле, так как оказался в затухающем костре. Угли с радостью начали есть рубашку. На какой-то миг сердце остановилось. Это притом, что я оставался в сознании и чувствовал тление плоти. И вот сердце вновь погнало кровь, заставляя меня начать двигаться. Нужно было потушить рубашку. Стащить её с тела, потому что она была не изо льна или хлопка, а каких-то местных материалов и когда загорелась, то прилипла к телу. Её ещё выдали в лагере. Теперь же мне с трудом удалось её стащить и откинуть в сторону. После этого я поднялся. Ноги подгибались. Несколько шагов и я свалился. До воды уже пришлось ползти. Но когда я в неё упал, разгоняя лягушек в разные стороны, то почувствовал, что вновь могу жить. Вода прогоняла боль. Самое лучшее средство от ран — это в воде полежать, пока раны не затянуться.
«Спасибо, сынок. Такого я от тебя не ожидал», — сказал я.
«Всегда, пожалуйста. Не ожидал, что хватит духу, поэтому и не предупредил. Это подло?»
«Нормально. Ты молодец, что поборол себя».
«Теперь остаётся выбраться отсюда. Я не представляю, где нахожусь».
«Подожди пока силы вернуться и иди до ближайшего города. Рано или поздно выйдешь к нему», — ответил я.
«А что потом?”
«До города дойди. Там сориентируешься», — ответил я.
От воды пахло тиной и затхлостью. Я чувствовал себя бревном, которое попало в реку. Надо было так меня подставить Лешику. А если бы я концы отдал, так и сгорев в этом костре? Такая связь хуже наказания. Знать, что кому-то из близких плохо и не мочь помочь. Парню уже считай восемнадцать лет. Чего он так за меня держится? Свою семью иметь надо. И за неё держаться. Хорошо, что Мила всего этого не чувствует. Близкие отношения — это хорошо, когда крепкая семья и есть желание друг о друге заботиться. Когда же один ищет приключения и находит их на пятую точку, то почему должна страдать семья? Решил, что самостоятельный, так оторвись от семьи, как когда-то сделал я. Ведь всё равно не слушаешь… Или слушаешь, но с опозданием.
А с другой стороны, ведь больше ничего не осталось от прежней жизни. Но пора понимать, что прежняя жизнь никогда не вернётся. Давно пора учиться жить в новом мире и самостоятельно.
Хотел бы Лешик, чтоб мы прикрывали друг другу спину, то он бы захотел встретиться на просторах этого материка. Его же устраивала жизнь одиночки. Если так всё хорошо, то зачем мне-то голову морочить и заставлять проходить его жизнь? У меня есть своя.
Тишина. Она наступила резко и неожиданно. Я почувствовал, что в этом мире больше никого нет, кроме меня. Опять подслушивал мои мысли и решил уйти? Или умер? Нет. Я почувствовал бы отклик. Ушёл и не попрощался.
— Пора взрослеть, Лешик. И не нужно стараться залезть каждому в душу. Порой там можно услышать неприятное, — пробормотал я. В ответ мне было кваканье лягушек.
Я не жалел, что Лешик пропал. Пусть он и находился раненый, один в незнакомом лесу. Все его поступки были продиктованы импульсивностью, а не головой. Вот захотел — записался в армию. Захотел — там остался, когда можно было уже уйти. Захотел — причинил боль. И лишь детские оправдания, что он не рассчитал силы. Если не умеешь рассчитывать силы, то какого так делать? Зачем лезть в яму, зная, что ты там застрянешь?
Когда-то у меня о нём было мнение, как об умном парне. Сейчас же я думал о Лешике, как об избалованном ребёнке, который отбился от рук и творил, что его душе хотелось, не думая о последствиях. Теперь же пусть сам разбирается с жизнью. Все уроки, которые я мог ему дать, были даны. Остальное зависело лишь от него.
В последнее время я стал черстветь. Стал иначе смотреть на мир. Что ещё год назад было для меня диким, теперь выглядело приемлемым. Закон джунглей, закон выживания, закон силы — по ним нужно было жить в этом мире. И пусть вначале мне это не хотелось признавать, но от реальности не убежать. Рано или поздно она поглотит и выплюнет остатки, что не смогла переварить. Этими остатками я становиться не хотел. Не потому что у меня были обязательства перед погибшими, а потому что я выбрал жизнь. Выбор заставлял принять и правила новой жизни. А Лешик… Он справится. Повзрослеет и справится…
Глава 9. Всё может быть иначе
Каждый раз, когда я находил новый город киберморфов, то меня поражали высокие здания, которые, казалось, состояли из железа и стекла. Наши мазанки, обвитые плющом, казались неким подобием домов, по сравнению с этими монстрами. Города киберморфов стремились ввысь, к небу и облакам. Их хозяева словно хотели жить среди птиц. Для меня это было чуждо. Как и чуждо держать окна открытыми и не пускать в помещения свежий ветер.
Различия всегда проявляются в мелочах и эти мелочи обычно становятся причиной конфликтов. Для одних народов норма, а для других смертельное оскорбление. Вот и конфликт. Звероморфы не особо признавали ванну и воду. Для них, выросших в условиях экономия воды, мытьё было чуждым явлением. А вот киберморфы могли оголить какую-то часть своего железного тела и начать её смазывать или доливать жидкость, которая должна была улучшить сцепление и ход деталей. Для них это было нормой. Фитоморфы были медлительны, по сравнению с другими. Киберморфы куда-то бежали и торопились. Они не любили тратить время на «ерунду» и пустые разговоры. Звероморфы были всё время в движении, но любили поговорить ни о чём. Даже когда останавливались, то перебирали ногами и махали руками. Из-за этого создавалось ощущение. что в любой момент они могут сорваться с места. Фитоморфы и звероморфы держались вместе. У нас были сильные семейные связи, на уровни инстинктов. Киберморфы были одиночками, а дети для них служили скорее как продолжение рода и популяции.
За всем этим было интересно наблюдать. Каждый народ вёл себя иначе. Реагировал иначе на ситуацию. Для нас драка — это было что-то неприятное и страшное. Раны и боль могли отразиться на других членах семьи, поэтому мы их избегали. Звероморфы и киберы драки явно искали, что доказать себе и другим кто из них сильнее. Потом жали друг другу руки и одни с гордостью показывали синяки, а другие шли чинить погнутые детали.
Было и разное отношение к женщинам. Наши выглядели потерянными и забитыми. Оставшись без имени и рода, они вынуждены были учиться защищаться самостоятельно. Судя по волосам, что больше напоминали солому, то выходило у них плохо. Женщины звероморфов были разные. Одни ни в чём не уступали мужчинам. Если бы не чуть более утончённые черты и грудь, то я бы их так и посчитал за мужчин. Другие же походили на тень, но стоило их тронуть, как тут же появились клыки и когти. Женщины киберморфов были слишком напичканы железом. Я смотрел на них и видел кучу железяк, которые разговаривали и что-то делали. Ладно, если у них была железная рука или нога, но тело сохраняло привычные формы. Когда же тело заменяли железные и пластиковые пластины, то приходилось проявить всю фантазию, чтоб увидеть в железе женщину.
