Вторжение. Смерть ночи - Марсден Джон (книги без сокращений .txt) 📗

В общем, около десяти часов мы кое-как вывели велосипеды, кое-как разогнули ноги и поехали к моему дому. Там мы забрали «лендровер». На Тейлор-Стич у нас всё так же стоял тщательно укрытый «форд», который мы время от времени использовали, не включая двигатель. Но я предпочитала «лендровер», потому что водила его уже достаточно долго. Он был для меня чем-то вроде старого друга. Как обычно, он фыркал, оживая. Его мотор всегда звучал утомлённо, но всё равно заводился. Мы не спеша двинулись к Таре, ехали медленно, потому что я не знала дороги. Там был дом управляющего, который мы предполагали осмотреть в последнюю очередь, если останется время, и главный дом, примерно в километре от дороги. Конечно, ближе было проехать через загоны, но, поскольку было слишком темно и сыро, я не рискнула так делать. Вместо того мы прокрались по подъездной дороге между двумя рядами огромных старых сосен, остановившись достаточно далеко. Потом Ли и Робин отправились к дому, чтобы убедиться, что там нет захватчиков.

Когда они подали нам знак подъехать ближе, помахав фонариками, мы двинулись дальше, и я остановила машину прямо перед парадной дверью. Вообще-то, это немного забавно, шарить по домам других людей. Мне нравилось узнавать, как они жили, что у них было, как обставлена каждая из комнат. Мы с Фай побродили и здесь. Дом был чудесный. У Раунтри имелась прекрасная мебель, тёмная, старинная. Должно быть, она стоила сумасшедших денег. Можно не сомневаться, что однажды сюда доберутся военные со своим грузовиком.

Впрочем, они здесь уже, конечно, побывали. Они побывали везде, кроме Ада. Ящики комодов в спальнях были открыты, вещи разбросаны по полу. В гостиной стеклянные шкафы опустели, один даже разбит, а весь пол засыпан стеклом. Кто-то пошарил и в баре, забрав из него всё содержимое. И музыкальную систему украли, хотя динамики остались на месте, — было прекрасно видно, где стояла основная часть. В моём доме солдаты не стали забирать наш старый проигрыватель. Он стоил от силы двадцать долларов. А у Раунтри, похоже, было нечто особенное.

Нас в первую очередь интересовали продукты, и мы с восторгом обнаружили в кладовой полдесятка больших копчёных колбас. Нам постоянно хотелось как-то разнообразить нашу диету. Мы нашли ещё две большие коробки «пепси», целую гору шоколада и немного чипсов, но сильно просроченных. Похоже, Раунтри жили весьма беспечно. Консервов мы нашли мало, кроме супов, и ещё три банки лосося, которого я вообще не ем. Зато отыскалось много всякой ерунды, вроде лапши быстрого приготовления и пакетов с копчёными моллюсками — мы наполнили две небольшие сумки.

Остальные комнаты мы осмотрели быстро, прихватили кое-какую одежду, постельное бельё и одеяла. И ещё мы с Фай набили карманы дорогими туалетными принадлежностями. На мгновение передо мной как будто ожили давние фантазии. Ли вернулся из кабинета со стопкой толстых фантастических романов. Пора было уходить. Я запрыгнула на водительское сиденье, Фай устроилась рядом, Гомер и Ли сели сзади, а Робин вообще растянулась в багажнике, устроив себе ложе из одеял и одежды, которые мы стащили из Тары. Было ясно, что все готовы заснуть ещё до того, как я доведу машину до конца подъездной дороги.

— Рейс до Ада! — объявила я. — Пожалуйста, пристегните ремни и погасите сигареты. Наш полёт будет проходить на высоте в один метр над уровнем дороги, на скорости сорок километров в час. Погода в Аду ожидается сырая и холодная.

— Кроме палатки Ли, где будет весьма горячо! — провозгласил Гомер.

— Он надеется, — добавила Фай.

Я не обратила внимания на эту детскую выходку и тронула машину с места. Мы поехали прочь.

Когда мы были уже у конца подъездной дороги, Гомер вдруг воскликнул:

— Там что-то занимательное!

— Занимательное в смысле «необычное» или занимательное в смысле «ха-ха»?

— В смысле «необычное».

Я слегка притормозила и посмотрела через загон в ту сторону, куда показывал Гомер. Было бы трудновато одновременно вести машину и пытаться что-то рассмотреть, поэтому я спросила Гомера:

— Хочешь остановиться?

— Нет, не важно.

— Нет, остановимся! — внезапно вскрикнула Робин странным тоном, как будто у неё вдруг сжалось горло.

Я остановила «лендровер». Робин выскочила через заднюю дверь и побежала бегом.

— Что там такое? — спросила Фай.

— Не знаю, — ответил Гомер. — Вон, у запруды.

Возле небольшой земляной запруды блестела вода, и это всё, что мне было видно. Впрочем, мне ещё казалось, что я вижу странную тёмную тень слева от запруды и немного внизу. А потом я услышала непонятный звук, зловещий, неестественный звук, от которого по моей коже побежали мурашки, и меня мгновенно охватил страх. Голову словно обожгло огнём. Мне показалось, что в волосах ползают крошечные насекомые.

— О боже праведный! — выдохнула Фай. — Что это?

— Это Робин, — сказал Ли.

Это не было ни криком, ни плачем, скорее воем. Нечто вроде того, что можно услышать в документальных фильмах об обычаях разных стран. Я выскочила наружу и, обежав «лендровер» сзади, понеслась к запруде. Когда мне оставалось до неё метров пятьдесят, я начала понимать, что Робин не просто воет, а выкрикивает некие слова.

— Это уж слишком, — повторяла она. — Это уж слишком!

Она как будто пела это. И ничего страшнее, кажется, я не слышала за всю свою жизнь.

Добравшись до Робин, я хотела схватить её, обнять, успокоить. Ребята уже догоняли меня, но я оказалась там первой. Однако, когда я уже протянула руки к Робин, мои глаза увидели то, что видела она. Я тут же забыла об объятиях, забыла о том, как успокаивать Робин, и думала только, обнимет ли кто-нибудь меня, или мне придётся самой справляться с собой.

Я прежде много раз видела смерть. Работая на ферме, к мёртвым телам до некоторой степени привыкаешь. Конечно, это малоприятное зрелище, иногда просто тошнит от их вида, иногда на них злишься и несколько дней после того печалишься. Но на ферме быстро привыкаешь к виду едва родившихся ягнят, убитых лисицами, к телам овец, глаза которых выклевали вороны, привыкаешь видеть мёртвых коров, раздувшихся от газов так, что кажется — они вот-вот улетят. Нередкое зрелище — полуразложившиеся тела кроликов, кенгуру, запутавшиеся в проволочной изгороди, черепахи, попавшие под трактор, пока ты ехал на нём к ручью. Ты видишь уродливую смерть, тихую смерть, смерть, полную боли и крови, видишь внутренности, выпавшие наружу, облепленные мухами, которые спешат отложить в них личинки... Я помню, как одна из наших собак проглотила отраву и так взбесилась от боли, что помчалась со всех ног наперерез грузовику и погибла под ним. Я помню и другую старую собаку, она ослепла и оглохла. И мы как-то жарким днём нашли её труп в запруде. Мы решили, что она отправилась поискать прохладное место, а вернуться назад не сумела и просто утонула.

Но тело Криса — это было нечто совсем другое. Не похожее на трупы животных. Хотя он и пролежал здесь несколько недель, как это часто бывает с животными, — они лежат, пока их кто-нибудь не заметит. И так же как на них, на него нападали хищники: лисицы, дикие кошки, вороны — кто знает... И точно так же земля вокруг него рассказывала историю его смерти: он лежал в десяти метрах от перевёрнутого пикапа, и дождь не смог стереть следы, оставленные его руками, когда он царапал землю... Было отчётливо видно, как далеко он сумел проползти, а потом пролежал тут день или два в ожидании смерти. Лицо Криса было обращено к небу, его пустые глазницы как будто искали звёзды, которых он больше не мог видеть, рот был приоткрыт в зверином оскале, а спина выгнулась в агонии... Я даже подумала, не пытался ли он написать что-то на земле рядом с собой, но если и пытался, теперь этого уже не прочесть. Но это, конечно, было бы в духе Криса: оставить послание, которое никто не сможет понять.

Страшно было думать о том, что из этого тела и из этой головы исходили некогда прекрасные слова. И что именно этот воняющий труп написал однажды: «Звёзды любят ясное небо. Они сияют».