Цианид по-турецки - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович (полная версия книги .txt) 📗

Песах Амнуэль

Цианид по-турецки

На выборах в кнессет в 2016 году Шай Кацор был избран по спискам «Ликуда». Он считался ястребом — во всяком случае, когда корреспонденты спрашивали его, на каких условиях должен развиваться мирный процесс, Шай Кацор отвечал, вздернув свой квадратный подбородок:

— На наших. Мы достаточно сильны, чтобы палестинцы и прочие арабы плясали под нашу дудку.

В политику Кацор пришел из бизнеса. Собственно, из бизнеса он не уходил, продолжая в промежутках между парламентскими баталиями руководить своей фирмой по выпуску видеоаппаратуры. Весной 2020 года Шаю Кацору исполнилось 43 года. Он был женат, его единственный сын Гай проходил службу в ЦАХАЛе. Сари, жена, не работала. Что еще вы хотели бы знать о Шае Кацоре? Ах, да, на выборах в кнессет в 2020 году Кацор вновь проходил от «Ликуда» — так считали все, но к тому дню, с которого наш рассказ начинается, положение было уже иным, о чем знал очень узкий круг лиц.

Комиссар полиции Роман Бутлер — мой сосед. Роман не любит, как он говорит, «высовываться», иными словами, он терпеть не может рассказывать о том, как раскрывает преступления. Будь у Романа другой характер, я вполне мог бы выполнять роль доктора Ватсона или капитана Гастингса. На деле же мне с трудом удается разговорить Романа настолько, чтобы услышать чуть больше, чем я могу прочитать в газетах. О деле Кацора Роман рассказывал мне несколько вечеров, из чего не следует, что он все это время не закрывал рта. Скорее наоборот, подробности мне пришлось выпытывать с помощью методов, используемых самим Бутлером во время перекрестных допросов. Уверяю вас, это была адова работа. Результат перед вами.

В салоне беседовали пятеро мужчин. Один из них был хозяином виллы, четверо — его гостями. Они сидели в глубоких креслах вокруг низкого журнального столика и говорили о политике.

— Твое решение вызовет раскол, — сказал один из гостей, повторив эти слова в третий раз. На что хозяин в третий раз ответил:

— Партия, в которой можно вызвать раскол, вполне этого достойна.

Второй гость сказал примирительно:

— Мы начали повторяться. Давайте сделаем перерыв и поговорим о футболе.

— Выпьем кофе, — предложил хозяин дома. — Я сделаю по-турецки. В ожидании любителя.

Кипящий кофейник появился на столике через несколько минут. Перед каждым из пяти мужчин стояла фарфоровая чашечка на блюдце и лежала маленькая красивая ложка.

— Наливайте себе сами, — сказал хозяин. — Вот молоко — кто желает.

Разлили кофе по чашкам, хозяин сделал это последним.

— Маккаби Хайфа в этом сезоне сплоховала, — сказал один из гостей, отпив кофе и поставив чашечку на блюдце. Остальные сделали по глотку и задумались о перспективах израильского футбола. Хозяин дома привстал и выронил свою чашечку. Кофе разлилось — на белой рубашке появилось темное пятно.

— А-а… — прохрипел хозяин и повалился лицом на столик.

Когда бригада, возглавляемая комиссаром Бутлером, прибыла на место трагедии, врач скорой уже констатировал смерть известного партийного деятеля и бизнесмена Шая Кацора. В углу салона, бледные и растерянные, стояли гости — Рони Полански, министр туризма, Даниэль Кудрин, министр промышленности, Бени Офер, секретарь канцелярии премьера, и Нахман Астлунг, заместитель министра иностранных дел. Все были членами кнессета от «Ликуда».

Полицейский врач, прибывший вместе с Бутлером, осмотрел тело, разрешил его увезти и сказал комиссару:

— Без всяких сомнений — убийство. Отравление цианидом.

— Все чашки и кофейник — на экспертизу, — распорядился Бутлер.

Случай был классическим. Пятеро в закрытой комнате. Жертва и четверо гостей, один из которых наверняка убийца. Смысла в этом убийстве Бутлер не видел (давние друзья, соратники по партии!), но разве в убийствах бывает смысл?

— Простая формальность, — сказал Роман извиняющимся тоном. — Вы все важные свидетели, и я хочу допросить каждого прямо сейчас. Конечно, вы можете вызвать своих адвокатов.

— Да что там, — мрачно сказал Дани Кудрин, — мы не свидетели. Мы подозреваемые.

Бутлер ничего не ответил и выбрал для допроса небольшой салон на втором этаже виллы. Первым пригласил Бени Офера, секретаря канцелярии.

— Каждый наливал себе сам, — сказал Офер. — И каждый мог взять любую чашку. Молока не налил никто. Если яд был в кофейнике, мы бы сейчас все…

— Экспертиза покажет, — отмел предположения Бутлер. — Скажите, господин Офер, чему была посвящена ваша встреча?

— Мы обсуждали предвыборные документы. И не в первый раз, заметьте. Мы уже собирались в таком же составе раза три-четыре. И здесь, и у меня, и у Полански.

— Сегодняшняя встреча отличалась от предыдущих?

— Да, — сказал Офер, помедлив, — только одним. Шай сказал, что он выходит из «Ликуда» и присоединится к партии Труда. Ты понимаешь, это было как гром с ясного неба. Мы начали спрашивать о причине… Убеждали не делать этого накануне выборов… Это внесло бы сумятицу… У нас и без того положение не из блестящих… Но… Уверяю тебя, это был сугубо идеологический спор, разве это причина, чтобы убить?

— Ты видел, чтобы кто-нибудь прикасался к чашке господина Кацора уже после того, как кофе был разлит?

— Это было невозможно! Каждый из нас налил себе и больше не выпускал чашки из рук до тех пор, как… ну…

— Я понял. Как по-твоему, мог ли сам Кацор…

— Глупости. Для чего? Чушь! Он был в расцвете сил. Он рвался вверх.

— Но ведь, если никто не касался его чашки, только сам он мог положить в нее яд так, чтобы вы не обратили на это внимание. Например, с сахаром.

— Шай терпеть не мог сахара. Он пил чистый кофе — без сахара, без молока, без сукразита, без лимона. К тому же, он не очень-то любил кофе по-турецки. Он просто налил и выпил.

— Спасибо, — сказал Бутлер с сомнением в голосе, — ты можешь подождать в нижнем салоне?

Нахман Астлунг, заместитель министра, подтвердил показания Офера. Каждый налил себе кофе, взяв со столика чашку совершенно механически. Во всяком случае, он, Астлунг, ни на миг не задумался, почему взял эту чашку, а не другую. И если в одной из них уже был яд… Хотя, как мог быть яд в пустой чашке?

— О! — сказал Астлунг, округлив глаза. — Тогда выходит, что убит мог быть любой из нас! Тот, кто случайно…

— Не нужно строить гипотез, — прервал комиссар рассуждения Астлунга.

— Скажи мне, в каких вы были отношениях с господином Кацором?

— В нормальных. Я понимаю, что ты хочешь… В нормальных. Спорили. Бывало — на высоких тонах. Как все.

— Он действительно сказал сегодня, что выходит из партии?

— А? Да… Это, конечно, удар, мы его все уговаривали. Я так и не понял причину. По-моему, до завтра он бы передумал. С его-то взглядами в партии Труда делать нечего.

— Скажи, а раньше… Кому-нибудь могло придти в голову, что Кацор предаст?

— Ты называешь это предательством? Политический ход, не более. Момент, конечно, катастрофически неудобный… Впрочем, можно это назвать и предательством. Да, мы это так и называли. Ты думаешь — это повод для убийства? Это же кошмар! Кошмар! Перед самыми выборами…

Разговор с Кудриным и Полански не дал ничего нового. Когда Бутлер раздумывал о том, отпустить ли всех четверых по домам или продолжить допрос, зазвонил телефон и Моше Бар-Нун из экспертного отдела сообщил:

— Отравление цианистым калием. Никаких сомнений.

— Где был яд? В чашке? В кофейнике?

— Ни там, ни там. И ни в одной из остальных чашек. Нигде. Кроме, конечно, организма убитого.

Комиссар положил трубку и спустился вниз. Обыск в большом салоне уже закончился, эксперт Борис Авербах на вопрос комиссара ответил кратко:

— Ничего. Никаких капсул, пакетов, растворов. Если здесь и был цианид, то, значит, у кого-то из гостей.