Кости Хелен (СИ) - Гуров Александр Львович "handsofche" (читать полностью бесплатно хорошие книги .TXT) 📗

Кости Хелен

Посвящается моей маме Марине и бабушке Елене.

Сквозь дверной проём лился в сад электрический свет. В дверях показался мальчишка. «Бабушка, ты где? Мама зовёт пить чай», – крикнул он и застыл в нерешительности, робко вглядываясь в темноту, ветер отнёс его слова в сторону. Внутри дома послышались шаги, и женский силуэт появился на крыльце. «Иди поищи бабушку наверху, а я посмотрю здесь, хорошо, малыш?» – сказала мама, и мальчишка с криками «Бабушка! Бабушка!» затопал по деревянной лестнице на второй этаж.

 «Мама, ты здесь?» – спросила больше себе под нос Мария, всё ещё размышляя о чём-то постороннем. Потом спустилась в сад и пошла по дорожкам, иногда негромко бросая вопрос в поздние сумерки: «Мама, ты здесь?» Побродив среди деревьев, она так нигде и не нашла Хелен, свою маму и бабушку Тома, оставшегося сейчас в доме за старшего. По возрасту и житейскому опыту Том уже значительно превосходил трёхмесячного щенка, появившегося здесь неделю назад и успевшего завоевать всеобщую любовь парой проверенных собачьих штучек.

 «Может, мы разминулись и мама вернулась в дом, она бы не ушла, никого не предупредив, да и куда ей идти в ночь?» – подумала Мария. Но подчиняясь странному предчувствию, она прошла в самый дальний конец сада, где среди кустов шиповника притаилась калитка, ведущая к лугу, сейчас дверца её была безнадёжно открыта.

 Хелен. Хелен - это имя уже почти стёрлось и забылось, вся небольшая семья звала её просто «мама» или «бабушка», и все они были неразрывны, а теперь ещё и собака. Если же в разговоре кто-то из редких гостей произносил имя Хелен, Мария не сразу соотносила этот звук со своей мамой. Имя напоминало о существовании Хелен в другой жизни, о которой Марии так мало было известно, и где её совсем ещё не было. Она была поздним ребёнком. И появилась на свет, как ей казалось, вполне осознанно, с первых минут чётко понимая: «Да, это именно то, что я просила, и я не ошиблась, это именно то, что нужно». Наверно, мама, глядя тогда на своего ребёнка, повторяла за ней те же слова: «Да, да, это именно то, что я просила, и я не ошиблась». Отец Марии был и остался для всех лишь номинальной величиной. Хелен считала наследие крови только одной из возможностей, которая может так никогда и не сбыться, и, скорее всего, не нужно, чтобы она сбывалась. Разум – вот коктейль посложнее любой родословной, и он работает.

Прямо за калиткой с бледным фонарём на солнечных батареях наступала темнота. На границе леса Мария всё же решила вернуться в дом за ручным фонариком и позвонить соседке, чтобы та пришла и присмотрела за Томом, пока она не найдёт маму. Соседка откликнулась сразу, и уже через десять минут Мария стояла в тёплом сером свитере, который Хелен собственноручно связала себе прошлой осенью. Свитер ей сразу не подошёл и через минуту после примерки был подарен дочери, и получил собственное имя «шкура». Завёрнутая в «шкуру» и с фонариком в руках Мария вышла за порог. Был конец сентября, днём – ещё жаркое солнце, а ночи стали холодными и уютными для многих, кто ещё не был выброшен за порог.

Прежде чем привести к лугу, тропинка шла через лес. Всего тысяча шагов, а может больше. В другие дни Мария пробовала вести счёт, но всё время сбивалась, отвлекаясь на ягоды, или гриб, или пёструю птицу, каждый раз оставляя свои вычисления до следующего раза.

Неделю назад они шли здесь все втроём на пикник, на полпути Том взял щенка на руки и пыхтя нёс, ограждая его от упрямых кузнечиков, целящих в пса своими прыжками в надежде сбить того с ног, щенок вздрагивал и долго удивлённо принюхивался. «Наверно, им скучно в лесу одним», – размышляя о кузнечиках, рассудил Том, и никто ему не препятствовал. Хелен и Мария занимали дорогу ничего не значащей болтовнёй о временах года, о месяцах и даже днях в календаре, к которым они могли бы отнести свой сегодняшний возраст. Хелен шестьдесят два, она выбрала 27 октября. Марии вот-вот исполнится двадцать девять. «Тебе, кажется, подойдёт 19 июля», – сказала Хелен. Всё начинается первого марта и кончается тридцать первого декабря». «Мама, а куда же из твоего календаря улетучились январь с февралём?» «В них почти ничего, ерунда, - отмахнулась Хелен, - остывающие последствия». «Значит, на всё это ты отводишь только два месяца?», - улыбнулась Мария, не отрывая глаз от тропинки, через которую, ныряя и выскакивая на поверхность, протянулись сосновые корни. «Дальше декабря не пройти… Но всё, пришли! Том, ставь щенка, пусть знакомится с лугом, а сам расстилай покрывало. Пикник начинается», - торжественно провозгласила Хелен. Немногие люди практикуют пикник утром, но это был именно такой пикник, вместо завтрака, десять утра. Все терпели и несли газовую горелку, японский чай и будущий омлет с помидорами в плетёных корзинах, зная, что через тысячу или сколько там шагов всё обязательно сложится наилучшим образом.

Сейчас ничего было не узнать, фонарь отшвыривал из-под ног короткие тени, и не было той недели с первой прогулкой щенка. Ветер терзал шкуру.

В шестьдесят два Хелен не знала старость, за редким исключением её друзьями и приятелями были люди молодые, пол не имел для неё значения. Она с одинаковым интересом слушала и тех, и других, разделяла их начинания, бесшабашность и бесконечность их существа. Из прошлой жизни она не взяла никого. Сверстники вызывали у неё досаду.

Природа изо дня в день трудилась над телом Хелен, деликатно снимая с него избыточные, не изящные черты, создавая точёную костяную фигурку, опутанную пульсирующими жилами белого мрамора. Известно, природа бросает многих на полпути, небрежно заронив ошибку ещё в самом начале, но с Хелен она решила иначе. Волосы её были седыми с тёмными глубинами и большую часть времени собирались в тугой пучок на затылке, светло-серые глаза оживляли любой пейзаж.

Мария вышла к лугу, на другой его стороне чернел настоящий дремучий лес, тысяча шагов, жавшихся к оградам, теперь осталась позади. Эта полоса показалась Марии изведанной или хотя бы недостаточно большой, чтобы поселить в ней своё воображение, непонятное и пугающее. Деревья впереди составляли совсем другое целое, и от этого ей было не по себе. Чтобы немного успокоиться, она перебирала в голове неважные бытовые мысли. Вспомнилось, когда Том ещё не родился, калитка освещалась ярким жёлтым фонарём, бросающим вниз широкий спасительный круг света, но лампочки сгорали слишком часто, неожиданно оставляя входящих в темноте, и Мария установила пусть и бледный, но умный фонарь на солнечных батареях, днём он как губка впитывал солнце, а ночью скупо возвращал всё назад. Набравшись храбрости, Мария крикнула в темноту: «Мама, ты здесь?» Но было слишком ветрено, и она подумала, что вряд ли что-нибудь слышно хотя бы с полсотни шагов, нужно обойти весь луг, и везде посмотреть самой, и только тогда начинать волноваться по-настоящему.

«Ночь всё же чудная штука, а всего-то мы отвернулись от солнца, но всё другое, и нас проще сожрать в этом лесу, чем разбираться в мотивах», - думала Мария, меряя шагами привычную сторону луга. Она уже вплотную подошла к тёмной лесной стене и теперь, замерев на краю, некоторое время слушала треск сосен, похожий на звук несмазанных дверных петель, потом резко развернулась и пошла через поле назад - нужно звать людей и искать. Марию тянуло поскорей оказаться в центре открытого пространства, подальше от края, чтобы кто-то видел её, но кто должен был её видеть, она не могла дать себе ответ. Какой волнительный день сегодня, вдалеке от всего, от дома, от остывшего чая, от каждого дня, что случался с ней раньше, и он наступил без всяких на то причин, как будто просто так, случайно.

Хелен лежала в самой сердцевине луга, спиной прижавшись к земле, она умерла, её не было пока ещё только шесть минут. Всё случилось внезапно, она так и хотела, без долгой подготовки. Волнение! Мышца, толкающая кровь, вдруг решила остановиться, в благодарность за хорошую жизнь известив заранее и дав полчаса на сборы. Хелен что-то спросила семь минут назад, сама не зная у кого, но ветер унёс и её слова.