Шестая жизнь тому вперед - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович (книги онлайн полные версии бесплатно txt) 📗
Хитрость Менкау-Ра унаследовал от нубийца, подумал жрец. Придав лицу горестное выражение, Иссахар сказал:
— Что я слышал? Неужели в Кемте забыты законы великой Девятки. Убить того, кто находится под защитой самого Озириса?
Царевич нервно закусил губу. О какой защите идет речь, если на чашу весов положено бессмертие отца? Неужели этот жрец, которого боялся и не— навидел отец, будет распоряжаться и им, будущим фараоном Менкау-Ра? Нас— ледник вспомнил детство, вспомнил день, когда увидел отца, божественного сына Ра, могущественного Хафру ползающим на коленях перед Иссахаром.
— Законы великой Девятки? Я должен знать о них! — заявил царевич.
— Знать законы — желание, достойное будущего владыки Кемта, — сказал Иссахар с подобострастием. — Законы гласят: кто в день Суда над мертвым хочет потребовать отмщения, носит в себе частицу божественного гнева Го— ра. Он неприкосновенен. Нужно убедить святотатца отказаться от Суда. Он будет упрям. Придется пустить в ход золото, сыграть на тщеславии. Можно и оставить его в покое — пусть говорит. Имя Хафры столь чисто, что народ может сам расправиться с этим Минхотепом. Но стоит ли так рисковать? Нужно быть полностью уверенным в том, что погребение владыки пройдет как задумано и ничто не помешает Великому Дому стать бессмертным. Нельзя до— пустить, чтобы люди начали сомневаться в том, кому верили безгранично. У нас нет времени, до погребения всего две ночи. Этот шаг — визит царицы к бальзамировщику.
— Это необходимо? — царевич не мог уловить связи между предстоящим подкупом мятежного скульптора и визитом матери к Сархаддону.
— Так угодно богам, — пояснил Иссахар, давая понять наследнику, что есть вещи, которые навсегда останутся для него тайной. Попрощались они холодно.
Меннефер засыпал. Улицы гудели: узкие, стиснутые лавками и мастерски— ми, они пели надрывно, им отвечали ровной басовитой нотой кварталы бога— чей и храмы.
Минхотеп долго прислушивался к этой забытой в песках Каграта музыке города фараонов. Воспоминания больше не мучили его, скульптор думал о будущем, и этим будущим был Суд Озириса. Все остальное не имело смысла.
Лязг засовов прервал размышления скульптора. Каморка наполнилась дро— жащим светом факелов. Могучая фигура Сархаддона выплыла из темной рамы двери. За дверью угадывались силуэты вооруженных людей. Сархаддон напра— вился к Минхотепу, но на его пути вырос Хатор:
— Нас предали!
— Что я слышу! — Сархаддон воздел к небу руки и принялся шумно расс— казывать о том, как царская стража уличила его в укрывательстве, но в последний момент, когда он чувствовал уже, что его голова становится слишком тяжелой для рлеч, от него потребовали молчания и отпустили.
— Но меня заверили, — продолжал Сархаддон, — что долг гостеприимства не будет нарушен. Клянусь святым карпом…
— Веди! — неожиданно сказал Минхотеп.
Скульптор подошел к Хатору и, поцеловав его в голову, шепнул:
— Если сможешь, беги…
В маленьком зале для приема богатых клиентов ярко горели ароматные светильники. Царские храбрецы в черных накидках стояли неподвижно у стен. В большом золоченом кресле сидела высокая полная женщина в дорогих сирийских тканях, усыпанных хризолитовым бисером. Ее часто мигающие гла— за выдавали волнение, которому она и сама удивлялась.
«Неужели этот дряхлый старик с взлохмаченной шевелюрой — Минхотеп? — думала царица Юра. — Как странно, ведь я любила его когда-то. И спасла его от смерти, когда взбешенный Хафра хотел уничтожить безумца. А теперь прошлое вернулось…»
Она вспомнила слова, сказанные Иссахаром перед этим странным визитом к грязному бальзамировщику.
— Нет ничего страшнее Суда Озириса. Он дает право, установленное и охраняемое богами. Каждый может воспользоваться этим правом. Но никто еще не воспользовался им, потому что для каждого из смертных Великий Дом
— воплощение мудрости и справедливости. Но Минхотеп не способен увидеть божественное сияние, окружающее непогрешимого Хафру. Он способен обви— нить, вызвать смуту. Наши молитвы не остановили его. Пусть же материнс— кая сила Изиды, поможет тебе обезвредить жало скорпиона.
Минхотеп подошел к креслу и едва удержался от крика. Перед ним была его статуя из белого мрамора. Нежный овал почти живого лица, каждая чер— точка которого переполнена быстротекущим временем. Неожиданно статуя ожила, и лицо обмякло, расплылось под слоем румян, потускнело. Царица Юра — он узнавал ее и не узнавал.
— Великий Ра решил, что мы должны встретиться сейчас… зачем? — ска— зал Минхотеп, отступив. — Ты не знаешь?
Голос… Нет, это не голос Юры, Минхотеп покачал головой, и царице показалось, что скульптор сказал «нет».
— Суд, — сказала она. — Через два дня у гробницы Великого Дома ты выйдешь к судьям и произнесешь: «О Гор, великое солнце!»
— Открыть народу правду, — Минхотеп сжал кулаки, — это единственное, что я могу сделать. Сказать, что лик, который каждодневно лицезреют на фресках, барельефах, статуях — не лик владыки, а только маска. Сказать, что владыка был тираном, что он, а не его подданные виновны в бедствиях народа. Проклятие богов…
— Богов? Ты отрекся от них!
— Нет! Я знаю — боги желают Суда! За твою разбитую жизнь…
— Я царица! Я мать! Мой сын должен стать владыкой Кемта, и ему не придется носить на лице маску. Ни он, ни я никогда не думали о себе. Твоя правда, Минхотеп, вызовет смуту. Но ведь Суд может обратиться и против тебя. Вторично я не смогу спасти тебя, Минхотеп… Боги говорят, жизнь — это покорность.
— А жестокость, подлость — это тоже от богов? — Ты похож на Сфинкса,
— царица утомленно откинулась в кресле. — Думаешь о долге и забываешь о людях.
— Сфинкс, — Минхотеп неожиданно улыбнулся. — Сфинксэто правда. Ког— да-нибудь ветры развеют песок…
— Минхотеп… Забвение Хафры — это и твое забвение. Ведь это ты воз— высил его своим искусством. Его лицо — твое создание. Значит, и твое имя исчезнет со скульптур и рельефов.
Юра была уверена, что сыграла на самой чувствительной струнке в душе Минхотепа. Ее намек слишком прозрачен.
— Есть вещи, — сказал Минхотеп, повторив слова Ментаха, — которые прочнее пирамид. Человеческая память…
Царица вздрогнула. Давая понять, что визит закончен, она медленно поднялась и хлопнула в ладоши. Вбежали служанки и закутали царицу в тя— желую накидку.
— Помнишь, Минхотеп, — сказала Юра, — однажды во дворце моего отца я передала тебе амулет? — Он всегда со мной.
— Пришли его мне, когда поймешь. Я буду знать. Прощай. Она вышла. Царские храбрецы с топотом двинулись вслед. Скульптор остался один в пустом зале.
Для Сетеба настали спокойные размеренные дни: он молился Птаху, а в остальное время возился с испорченной каким-то подмастерьем глыбой мра— мора. Вечером являлся Пахор и вел с Сетебом беседы о покорности и вер— ности богам Кемта.
— Мне жаль тебя, юноша, — сказал жрец однажды. — Я услышал голос: «Молитвы твои не доходят до великой Девятки, ибо тот, за кого ты мо— лишься, связан паутиной Сета с тем, кто покинул дорогу истины. Пусть бросит он в святотатца гарпун Гора и пусть скажет: я пронзаю того, кто замышляет против Озириса»… Дела, а не молитвы спасут твою душу.
Сетеб склонил голову. Он понял, чего ждет от него жрец. Пахор протя— нул Сетебу нож.
— Это оружие выковано из бронзы, которая упала со шлема Гора, пронза— ющего гиппопотама. Нож этот не знал промаха в руке жреца, когда приноси— лись жертвы Птаху. Пусть он будет точен и в твоей руке.
Сетеб взял клинок, укололся и вскрикнул. — А теперь идем, — сказал Пахор. — Боги ждут.
В последнюю ночь перед Судом Хатор не мог заснуть. В каморке, где он жил теперь один, было сыро и смрадно. Хатор думал об учителе. Со вчераш— него вечера, после визита знатной женщины, скульптор стал почетным гос— тем в доме Сархаддона. Ему отвели лучшие комнаты, но Хатору в гостепри— имстве было отказано, и даже сам учитель будто забыл о его существова— нии. Хатору казалось, что Минхотеп неспроста избегает встреч с ним, — юноша помнил взволнованный шепот: «Если сможешь, беги!» Но бежать — зна— чит оставить учителя в опасности.
