Т. 14 Чужак в стране чужой - Хайнлайн Роберт Энсон (чтение книг txt) 📗
Обсуждение животрепещущей проблемы похабных картинок продолжалось на смеси языка марсианского (способного передавать тончайшие эмоциональные и аксиологические градации {73}) и английского (более приспособленного для описания обсуждаемых реалий). Тем же вечером Майкл, полный решимости разрешить загадку, отправился в кабаре, сунул (по совету Джилл) метрдотелю в лапу и получил столик у самой сцены. Недавняя медсестра участвовала в первом же номере; она одарила зал ослепительной улыбкой и еле заметно подмигнула. Неожиданно выяснилось, что в присутствии Майкла теплое, приятное ощущение, знакомое по предыдущим вечерам, стократно усиливается: ее тело словно раскалилось, померкни сейчас прожектора рампы — оно светилось бы в темноте.
Девушки рассыпались по сцене; Джилл занимала в живой картине центральное, самое заметное положение и находилась теперь в каких-нибудь десяти футах от Майкла. Ответственная эта роль была доверена ей уже на четвертый день (точнее — вечер) работы.
— Уж и не знаю, маленькая, в чем тут дело, — сказал режиссер. — У нас же есть девочки с такими фигурками, что закачаешься, а вот посетители глядят не на них, а на тебя. Есть в тебе, видно, что-то такое.
Джилл приняла боевую стойку и мысленно окликнула Майкла.
(Ну как, чувствуешь что-нибудь?)
(Грокаю, но не в полноте.)
(Взгляни на того, вон, на которого я смотрю. Маленький такой. Он же весь дрожит. Он меня хочет.)
(Я грокаю его желания.)
(А ты можешь его увидеть?)
Джилл взглянула посетителю прямо в глаза, чтобы дополнительно его распалить, а заодно чтобы Майкл мог воспользоваться ее зрением. С того времени, как она достаточно огрокала марсианский образ мыслей, они с Майклом стали сближаться все сильнее и теперь могли уже пользоваться этим, обычным для марсиан приемом. Способная ученица не умела еще управлять зрительной связью; Майкл мог посмотреть ее глазами в любой момент, а она глазами Майкла — только с его помощью.
(Мы грокаем его вместе) согласился Майкл.
(Огромная жажда к Маленькому Брату).
(!!!!)
(Да. Прекрасное страдание.)
Она стояла неподвижно как статуя и внимательно следила за мужчиной. Осталось два такта… один… пора. Джилл двинулась по сцене, буквально заливая зал волнами гордой, победительной чувственности; в ответ на эмоции Майкла и плюгавого незнакомца в ней самой поднималось острое, почти непреодолимое желание. В какой-то момент спланированное режиссером движение направило ее прямо в сторону незнакомца, и она снова встретилась с ним глазами.
Но тут произошло нечто абсолютно неожиданное; Майкл ни разу не говорил, что такое возможно. Как и прежде, Джилл принимала эмоции этого человека, дразнила его глазами и телом, передавала свои ощущения Майклу… И вдруг увидела себя чужими — не Майкла — глазами, ощутила первобытную жажду, с которой смотрел на нее этот коротышка. Джилл споткнулась — и упала бы, не вмешайся Майкл, который поймал ее, поставил на ноги и опустил только тогда, когда она справилась с собой и вновь обрела способность двигаться без посторонней помощи. «Второе зрение» тут же исчезло.
Процессия ослепительных красавиц удалилась за кулисы.
— Что это с тобой, Джилл? — поинтересовалась одна из девушек.
— Каблук зацепился.
— И как ты только удержалась-то на ногах, просто чудо. Испугалась, наверное? У тебя же потом видок был — словно марионетка на ниточках.
— (…да ведь так оно, милая, и было!) Нужно сказать, чтобы это место посмотрели. Доска, наверное, расшаталась.
При следующих выходах на сцену Джилл увидела себя глазами еще нескольких мужчин, но теперь Майкл боялся застать ее врасплох и предупреждал о «сеансах» заранее. Изображения были на удивление разными — один видел ноги и только ноги, другого завораживали плавные, волнообразные движения тела, третьего — высокая грудь. Затем Майкл показал ей — своими глазами — других девушек из труппы; Джилл с большим облегчением убедилась, что он видит их точно такими же, как и она, разве что немного отчетливее. И в то же самое время обнаружила — к огромному для себя удивлению, — что возбуждается, глядя на девочек глазами Майкла, самым настоящим образом возбуждается!
Майкл ушел во время финального номера, пока толпа не хлынула к выходу; он отпросился с работы только на несколько часов, чтобы посмотреть шоу, и собирался вернуться в номер только под утро. Но уже подходя к двери, Джилл почувствовала его присутствие. Дверь открылась, пропустила ее и снова захлопнулась.
— Привет, милый! — окликнула Джилл. — Как хорошо, что ты дома.
Майкл мягко улыбнулся.
— Теперь я грокаю похабные картинки.
Ее одежда испарилась.
— Покажи мне похабные картинки.
— Как? Хорошо, милый, пожалуйста.
Джилл повторила те же позы, что и раньше, но теперь она видела себя глазами Майка. И не только видела, но и ощущала его эмоции… и возбуждалась, и возбуждение это многократно отражалось, становилось все сильнее и сильнее… Приняв очередную, до крайности непристойную позу, Джилл остановилась — дальше ее воображения не хватало.
— Похабные картинки — великое благо, — с убийственно серьезностью провозгласил Майкл.
— Да! Теперь и я их грокаю! Слушай, ты живой или нет? Чего ты там копаешься?
Они бросили работу и просмотрели все шоу города. Как оказалось, Джилл «грокала похабень», только глядя глазами какого-либо мужчины. Если Майкл смотрел — она разделяла все его чувства, от мягкого возбуждения до дикой, яростной похоти, но как только глаза его уходили в сторону — манекенщица, танцовщица или там девочка из стриптиза становилась обычной, не вызывающей особого интереса женщиной. Ну и слава тебе Господи; обнаружить вдруг у себя лесбийские наклонности — это уж некоторый перебор. А так — было очень приятно («было большим благом») смотреть на женщин его глазами. И главное, огромное благо: Майкл научился смотреть на женское тело.
Они переехали в Пало-Альто; Майкл попытался заглотнуть Гуверовскую библиотеку, но задача оказалась неосуществимой — скорость сканнеров была рассчитана на нормального человека, да и сам он не мог перелистывать страницы достаточно быстро. А главное — Майклу пришлось со вздохом признать, что он не успевает огрокать полученную информацию, хотя и размышляет над ней все время от закрытия библиотеки до ее открытия. К вящей радости Джилл они переехали в Сан-Франциско, где ненасытный марсианин приступил к систематическим исследованиям.
Однажды Джилл вернулась домой и застала Майкла в полной прострации; вокруг него валялись книги, кучи книг. Здесь были Талмуд, Кама-Сутра, несколько различных переводов Библии, Книга Мертвых, Книга мормонов, Новое откровение (этот самый экземпляр, подаренный Пэтти Фостером), разнообразные апокрифы, Коран, полное, без сокращений издание «Золотой ветви», «Путь, наука и здоровье» с ключом к Писаниям, священные тексты доброго десятка прочих религий, больших и малых — все, вплоть до такой экзотики, как «Книга закона» Кроули. {74}
— Что, милый, никак?
(Джилл, я ничего не грокаю.)
(Ожидание, Майкл. Ожидание ведет к наполнению.)
— Не думаю, чтобы здесь помогло ожидание. Я же понимаю, в чем тут дело. Я — не человек. Я — марсианин, марсианин в теле не той, что надо, формы.
— Не знаю, милый, вот для меня ты — человек, и вполне. И форма твоего тела как раз такая, как надо.
— Джилл, ты же прекрасно грокаешь, о чем это я. Я не грокаю людей. Я не понимаю бесчисленности их религий. Вот у моего народа…
— Как ты сказал, у твоего?
— Прости, Джилл, я хотел сказать у марсиан одна-единственная религия — и она никакая не вера, а твердая уверенность. И ты ее грокаешь. «Ты еси Бог».
— Да, — кивнула Джилл, — я грокаю. По-марсиански получается нечто совсем другое, не знаю уж и почему.
— М-м-м… на Марсе, если мы хотим что-нибудь узнать, мы спрашиваем у Стариков и можем не сомневаться в правильности ответа. Джилл, а не может быть так, что у нас, людей, нет своих «Стариков»? То есть — у нас нет души? И когда мы развоплощаемся — умираем — мы умираем до смерти… умираем полностью и ничего от нас не остается? Может быть, мы потому и живем в невежестве, что это не имеет ровно никакого значения? Потому что мы исчезаем, исчезаем бесследно, прожив всего лишь крошечный отрезок времени, которого марсианину едва хватило бы на одно серьезное размышление? Скажи мне, Джилл, ведь ты-то — настоящий человек.
