Простые смертные - Митчелл Дэвид Стивен (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
Ну? Я, кажется, задал вам вопрос?
Мисс Ли провела меня в глубину комплекса, где разместилась Шанхайская книжная ярмарка; собравшаяся там огромная аудитория уже ждала основных докладчиков – настоящих Великих Воротил международного издательского бизнеса. Я легко мог себе представить, как председатель Мао в 50-е годы прошлого века выступает со своим отменно продуманным и выверенным экономическим диктатом именно в этом помещении; и, насколько я знаю, он как раз здесь и выступал. Но сегодня на сцене царили настоящие тропические джунгли из орхидей и невероятно увеличенное, метров десять в высоту, изображение светловолосой американской головы Ника Грика и его торса. Мисс Ли провела меня через дверь в противоположном конце зала туда, где я должен был проводить встречу со своими читателями; для этого ей пришлось несколько раз спрашивать дорогу, и наконец нам удалось отыскать нужное помещение, находившееся, по-моему, в цокольном этаже. Там было несколько стенных шкафов – явно для хранения веников и швабр – и стояло штук тридцать стульев, из которых заняты были только семь. Не считая меня, в помещении находились: улыбающийся интервьюер, неулыбчивая переводчица, нервная мисс Ли, мой дружелюбный издатель Фан в майке с надписью «Black Sabbath», двое молодых людей с болтающимися на шее пропусками сотрудников Шанхайской книжной ярмарки и какая-то девушка, как говорится, «евразийского происхождения». Она была маленького роста и очень похожа на мальчишку; на носу у нее сидели чрезвычайно скучные очки, а голова была бритая – этакий «электротерапевтический» шик. Нудно поскрипывающий над головой вентилятор мешал густой горячий воздух; голая лампочка, свисавшая с потолка, слегка мигала; стены были все в пятнах и потеках, как в давно не чищенной духовке. Я боролся с искушением встать и уйти – ей-богу, мне этого хотелось больше всего на свете! – но такой поступок грозил окончательным выпадением из обоймы, что впоследствии исправить было бы куда трудней, чем мужественно пережить сегодняшний день. Я был уверен, что в британском консульстве имеется черный список авторов, которые плохо себя вели.
Мой интервьюер по-китайски поблагодарил всех за то, что они пришли, и произнес, как я догадывался, маленькую вступительную речь. Затем я прочел отрывок из «Эхо должно умереть»; перевод на китайский одновременно возникал на экране, висевшем у меня за спиной. Я читал тот же отрывок, что и на фестивале в Хей-он-Уай три года назад. Черт возьми, неужели с тех пор, как меня в последний раз издавали, прошло уже три года? Безумные эскапады Тревора Апворда на крыше «Евростар» ничуть, похоже, не позабавили мою изысканную аудиторию. А может, мои сатирические строки перевели как чистую трагедию? Или же остроумие Херши не сумело пробиться сквозь языковый барьер? Закончив чтение, я выслушал жидкие хлопки, старательно производимые четырнадцатью руками, и занял свое место, позволив себе угоститься стаканом минеральной воды. Мне жутко хотелось пить. Вода оказалась выдохшейся и попахивала дрожжами. Оставалось надеяться, что не налили в бутылку ее прямо из-под крана. Интервьюер улыбнулся, поблагодарил меня по-английски и задал мне те же самые вопросы, которые мне все время задавали с тех пор, как я несколько дней назад приземлился в Пекине: «Как деятельность вашего знаменитого отца повлияла на ваше творчество?»; «Почему «Сушеные эмбрионы» имеют столь симметричную структуру?»; «Какие истины следует китайскому читателю искать в ваших романах?». Я дал те же ответы, какие постоянно давал с тех пор, как несколько дней назад приземлился в Пекине. Неулыбчивая переводчица, чем-то похожая на паука, излагала мои ответы по-китайски без малейших затруднений, поскольку ей тоже далеко не в первый раз приходилось это делать. Девица с «электротерапевтической» стрижкой, как я с удивлением заметил, что-то записывала. Затем интервьюер спросил: «А вы читаете рецензии на ваши произведения?», и этот вопрос тут же направил мои мысли совсем не в ту сторону: на Ричарда Чизмена, а затем – на злосчастный визит в Боготу на прошлой неделе, и я совсем утратил нить разговора…
Мучительной была та чертова поездка, дорогой читатель. Доминик Фицсиммонс уже несколько месяцев тянул за все нужные нити, чтобы устроить мне и Мэгги, сестре Ричарда, встречу с сотрудником колумбийского министерства юстиции – точной копией самого Фицсиммонса, – чтобы обсудить с ним условия репатриации. Однако упомянутый высокопоставленный чиновник в самую последнюю минуту «стал недоступен», и вместо него на встречу явился некий юный сотрудник низшего звена – этот мальчик все еще виртуально цеплялся за собственную пуповину, а потому в течение всей нашей двадцатиминутной встречи постоянно кому-то звонил и дважды назвал меня «ми-и-истер Чи-и-измен», а Ричарда именовал «заключенный Йёрши». Пустая трата времени, черт побери! На следующий день мы навестили беднягу Чизмена в «Penitenciaria Central». Он очень похудел и страдал от опоясывающего лишая, геморроя, депрессии и выпадения волос, но в этой тюрьме имелся только один врач на две тысячи заключенных, а в случае, если заключенный был европейцем и представителем среднего класса, то любой более-менее приличный приглашенный врач требовал за консультацию пятьсот долларов. Ричард просил нас принести ему книги, бумагу и карандаши, однако отверг мое предложение купить лэптоп или айпад, сказав, что охрана все равно это отнимет. «Такая штука сразу делает тебя здесь богачом, – пояснил он каким-то надломленным голосом, – и если эти узнают, что у тебя водятся денежки, то сразу заставят тебя покупать страховку». Тюрьма, судя по всему, вообще находилась в полной власти разнообразных банд, в том числе контролировавших и торговлю наркотиками, которая там велась непрерывно. «Ты не волнуйся, Мэгги, – сказал Ричард сестре. – Я к наркотикам даже не прикасаюсь. Шприцы здесь используют по очереди, а охрану они буквально заваливают «порошком», и не дай бог этим сволочам задолжать – тогда сразу пиши пропало: они станут хозяевами и твоей души, и твоего тела, а значит, прощай надежда на досрочное освобождение». Мэгги вела себя мужественно, стараясь не огорчать брата, но, как только мы вышли за ворота тюрьмы, отчаянно разрыдалась и никак не могла успокоиться. Меня и самого невыносимо мучила совесть. И до сих пор мучает.
Но я никак не мог поменяться с Чизменом местами. Это бы меня попросту убило.
– Мистер Херши? – Мисс Ли смотрела на меня с тревогой. – С вами все в порядке?
Я захлопал глазами. Ах да, Шанхай. Книжная ярмарка.
– Да, все хорошо, я просто… Извините, хм, да… вы спросили, читаю ли я рецензии на свои романы? Нет. Больше не читаю. Они уводят меня туда, куда мне совсем не хочется.
Пока моя переводчица возилась с переводом этой фразы, я заметил, что количество слушателей сократилось до шести человек. Не хватало «электротерапевтической» девицы; видимо, она уже ускользнула.
Шанхайская набережная имеет как бы несколько лиц: это и выстроившиеся вдоль нее фасадом к морю строения в стиле 1930-х годов XX века с отдельными вкраплениями чего-то пестрого, игрушечного; это и символы надменной западной колониальной архитектуры; это и яркие проявления резкого подъема современного Китая. По четырехполосной набережной еле ползут машины или вообще стоят в пробках; по несколько приподнятому над проезжей частью променаду вдоль реки Хуанпу течет, как у Уолта Уитмена, толпа туристов, семейных пар, торговцев, карманников, одиноких, лишенных друзей писателей, пронырливых торговцев наркотиками и проституток. «Эй, мистер, хочешь наркотик, хочешь секс? Очень близко, красивые девушки». Но я, то есть писатель Криспин Херши, на все предложения неизменно отвечал: «Нет». И не только потому, что ваш герой, читатель, был связан брачными узами с некой прекрасной особой, а просто из опасений, что в газетах начнется поистине гомерическое веселье, если меня сцапают в каком-нибудь шанхайском борделе, а это мне уж и вовсе было ни к чему.
