Том 2. 1960-1962 - Стругацкие Аркадий и Борис (лучшие книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
4) Десантник
5) Глубоководник
6) Оператор–информатор («собиратель информации»)
7) Учитель».
28.08.60: «Лурье и Кондратьев не первые и не единств-<енные>. Две экспед<иции> так уже возвращались (сто и сто пятьдесят лет назад). Одна погибла в поясе тяжелых систем. Вторая прибыла. Там было трое, и они жили долго и работали как надо и умерли в штанах».
«Вставить в главу «Риф Октопус» дрессированных кальмаров, уничтожающих косаток. И дрессировщика». По крайней мере половина этих наметок в дело не пошла. Особенно жалко мне сейчас тех самых «маленьких рассказиков из нынешней жизни а 1а Хемингуэй или Дос–Пассос». Мы называли их ? «реминисценции». Все реминисценции эти были во благовременье написаны ? каждая часть повести открывалась своей реминисценцией. Однако в Детгизе их отвергли самым решительным образом, что, впрочем, понятно ? они были, пожалуй, слишком уж жестоки и натуралистичны. К сожалению, потом они все куда–то пропали, только АН использовал кое–какие из них для «Дьявола среди людей». На самом деле, в «Возвращении» они были бы на месте ? они давали ощущение почти болезненного контраста ? словно нарочитые черно–белые кадры в пышно–цветном роскошном кинофильме.
В те времена нас часто, охотно и все, кому не лень, ругали за то, что мы «не знаем реальной жизни». При этом безусловно имелось в виду, что мы не знаем ТЕМНЫХ сторон жизни, нас окружающей, что мы ее идеализируем, что не хватили мы еще как следует шилом патоки, что знать мы пока не знаем, насколько кисла курятина, и что петух жареный нас в маковку еще по–настоящему не клевал ? словом, совсем как у Александра Исаевича: «…едете по жизни, семафоры зеленые».
Отчасти это было, положим, верно. Жизнь не часто и не систематически загоняла нас в свои мрачные тупики (АНа ? почаще, БНа ? совсем редко), а если и загоняла, то сама же из этих тупиков милостиво и выводила. Не было в нашей жизни настоящего безысходного невезенья, и с настоящей свинцовой несправедливостью встретиться никому из нас не довелось. На всякое невезенье случалось у нас через недолгое время свое везенье, а несправедливости судьбы и времени мы преодолевали сравнительно легко ? как бегун преодолевает барьеры, теряя в скорости, но не в азарте. Как мне теперь ясно, оптимизм наш и даже некоторый романтизм тех времен проистекали отнюдь не из того факта, что в жизни мы редко встречали плохих людей, ? просто мы, слава богу, достаточно часто встречали хороших.
Однако, жизнь, нас окружавшая, была такова, что не требовалось обязательно быть ее окровавленной или обгаженной жертвой, чтобы понимать, какая гигантская пропасть лежит между сегодняшним реальным миром и миром Полудня, который мы стремились изобразить. Не углубляясь излишне в подробности наших биографий, приведу только два маленьких примера, два отрывка из все того же экспедиционного дневника:
«…Вчера читал чабанам краткую лекцию по астрономии. Их было четверо. Двое тупо молчали, и было видно, что они просто ничего не знают, ничего не понимают и об устройстве мира никогда не думают. Один ? ветработник ? кое–что кумекает, но смутно. Разницы между звездой и планетой для него не существует. Один ? чабан ? уверен, что Земля плоская, Солнце вращается вокруг нее, а на Луне сидит голый чабан. Он ничего не знает об искусственных спутниках и об облете Луны. Это ? 52 км от Кисловодска». Помню, особенно поражало меня тогда, что все они ? молодые парни, кончили десятилетку и отслужили действительную. Как? Как ухитрились они сохранить такую первобытную девственность в простейших мировоззренческих вопросах? Каким образом получилось, что титаническая машина общеобразовательного процесса, а тем более ? машина радио–газетно–телевизионной пропаганды ? прокрутились над их головами вхолостую?
Второй отрывок ? запись, сделанная сразу после того, как наша группа, благодаря отчаянному мастерству шофера нашего Юры Варовенко и поистине большевистскому напору начгруппы Виктора Борисовича Новопашенного (Фельдмаршала), прорвалась по не езженным горным дорогам на мрачную плоскую гору с характерным названием Кинжал (чуть больше 4000 метров над уровнем моря).
«…Ночью Кинжал прекрасен. Вверху Луна, внизу ? облака, под облаками тьма. Днем ? Мухаммед. Рассказ о «точках», где человек спать не может ? «начинает брОдить», с ним случается «произведение» ? дУхи, шайтаны. Поверил (м.б. газы?), а пять минут спустя он говорит, что у удавов ? уши, «как у криси». Мысленно развожу руками.
Выехали обратно и попали в лапы к партайгенацвале (инструктор КПСС от Совета Министров Дагестана). Потребовали документы. Взгляд на <фото>карточку ? взгляд на Фельдмаршала. Вопросы: «А кто директор в Пулкове? А кто начальник II кабардинского штаба? А кто там парторг? Не м.б., что вы проехали на Кинжал. Это неправда…» Собственно, это основной пункт обвинения: невозможно проехать на Кинжал, они врут. Местная власть ? человек с серебряной челюстью и лицом японца; во френче. На столе ? «Казбек» (не предлагает), радиоприемник, какие–то списки. Потом извинились («Вы должны понимать, что живете в Советском Союзе… в такой момент…»), подали арьян и лепешки ? мы гордо отказались…» Да, мы (с АН) очень хорошо понимали, что живем именно в Советском Союзе и именно в «такой момент», и тем не менее мысль написать утопию ? с одной стороны вполне а lа Ефремов, но, в то же время, как бы и в противопоставление геометрически–холодному, совершенному ефремовскому миру, ? мысль эта возникла у нас самым естественным путем. Нам казалось чрезвычайно заманчивым и даже, пожалуй, необходимым изобразить МИР, В КОТОРОМ БЫЛО БЫ УЮТНО И ИНТЕРЕСНО ЖИТЬ ? не вообще кому угодно, а именно нам, сегодняшним, выдернутым из этого Советского Союза и из этого самого «момента».
Мы тогда еще не уяснили для себя, что возможны лишь три литера турно–художественные концепции будущего: Будущее, в котором хочется жить; Будущее, в котором жить невозможно; и Будущее, Недоступное Пониманию, то есть расположенное по «ту сторону» сегодняшней морали.
Мы понимали, однако, что Ефремов создал мир, в котором живут и действуют люди специфические, небывалые еще люди, которыми мы все станем (может быть) через множество и множество веков, а значит, и не люди вовсе ? модели людей, идеальные схемы, образцы для подражания, в лучшем случае. Мы ясно понимали, что Ефремов создал, собственно, классическую утопию ? Мир, каким он ДОЛЖЕН БЫТЬ. (Это ? особая концепция Будущего, лежащая за пределами художественной литературы, в области философии, социологии и научной этики ? не роман уже, а, скорее, слегка беллетризованный трактат.)
Нам же хотелось совсем другого, мы отнюдь не стремились выхо дить за пределы художественной литературы, наоборот, нам нравилось писать о людях и о человеческих судьбах, о приключениях человеков в Природе и Обществе. Кроме того, мы были уверены, что уже сегодня, сейчас, здесь, вокруг нас живут и трудятся люди, способные заполнить собой Светлый, Чистый, Интересный Мир, в котором не будет (или почти не будет) никаких «свинцовых мерзостей жизни».
Это было время, когда мы искренне верили в коммунизм, как выс шую и совершеннейшую стадию развития человеческого общества. Нас, правда, смущало, что в трудах классиков марксизма–ленинизма по поводу этого важнейшего этапа, по поводу, фактически, ЦЕЛИ ВСЕЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ИСТОРИИ сказано так мало, так скупо и так… неубедительно.
У классиков сказано было, что коммунизм это общество, в котором нет классов. …Общество, в котором нет государства. …Общество, в котором нет эксплуатации человека человеком… Нет войн, нет нищеты, нет социального неравенства…
А что, собственно, в этом обществе ЕСТЬ? Создавалось впечатление, что есть в том обществе только «знамя, на коем начертано: от каждого по способностям, каждому по его потребностям».
Этого нам было явно недостаточно. Перед мысленным взором нашим громоздился, сверкая и переливаясь, хрустально чистый, тщательно обеззараженный и восхитительно безопасный мир, ? мир великолепных зданий, ласковых и мирных пейзажей, роскошных пандусов и спиральных спусков, мир невероятного благополучия и благоустроенности, уютный и грандиозный одновременно, ? но мир этот был пуст и неподвижен, словно роскошная декорация перед Спектаклем Века, который все никак не начинается, потому что его некому играть, да и пьеса пока еще не написана…
