Плерома - Попов Михаил Михайлович (читать книги онлайн полностью без сокращений txt) 📗
Обогнув угол двухэтажного дома, в котором продолжала как и прежде проживать семья Барковых, троица друзей подошла к крытой толем сараюшке, как бы стеснительно хоронящейся за кустами-тополями. Двери «гаража» были распахнуты, изнутри слышались звуки старинной, еще военных времен песенки «На солнечной поляночке, дугою выгнув бровь, парнишка на тальяночке играет про любовь». Гнусавый, и одновременно дребезжащий голосок сдирала с толстой пластинки подпрыгивающая игла патефона. К отвратительному пению примешивался запах отвратительных испарений. Такое было впечатление, что двери гаража были пастью похмельного великана. Тем не менее, друзья приблизились вплотную к входу и даже заглянули внутрь. Под потолком горела слабая пыльная лампочка, скупо освещая склад разнообразного технического хлама. Велосипедные колеса, велосипедные насосы, верстаки, самовары с впаяными в них змеевиками; паяльники, дырявые тазы, грязные колбы, связки высоковольтных изоляторов, электрические утюги и электрические плитки. Три разнокалиберные бутыли с мутным и с прозрачным содержимым. Посреди этого великолепия лежали параллельно друг другу диван-кровать без деревянного каркаса и заднее сиденье автобуса. На диване устроился ничком уже упоминавшийся «князюшка» и храпел, на сиденье мостился бочком Александр Александрович, бывший преподаватель политехникума, и тоже притворялся спящим. Ему никто не поверил, все трое визитеров улыбались, кто ехидно, кто горько.
Последний раз взойкнув, остановилась пластинка, и Валерик, сказал:
– Сан Саныч, а у тебя эту штуку отберут. Ведь не положено.
Отец Вадима вдруг резко выпрямился и открыл глаза. Длинное худое лицо, ввалившиеся глаза без блеска, трехдневная небритость. Знакомая картина малого запойчика.
– А ты что, донесешь, мозгляк?! Иди, беги! Я нашел и своими руками починил.
Валерик усмехнулся. И внешним видом, и реально прожитым земным сроком он лет на десять превосходил Сан Саныча. В том, что этот похмельный самогонщик позволяет себе считать его «мозгляком», заключался один из самых распространенных психологических парадоксов нынешней жизни.
На звук препирающихся голосов пробудился «князюшка» – и страшно сопя и кряхтя, стал переворачивать объемистое тело лицом к гостям. Огромная с потными залысинами, заплывшими глазами, опухшим носом голова выпятила и без того пухлые губы и дружелюбно просвистела:
– Пьивессвуювас.
Кто-то мог бы принять одеяние «князюшки» за маскарад: атласные панталоны, шелковые чулки, камзол, крахмальные манжеты и т.п. Но здесь ко всему этому слишком привыкли, чтобы обращать внимание.
– Здравствуйте, любезнейший Василий Андреевич, – пропел Валерик, «князюшка» расплылся в умилительной улыбке, ему нравилось такое обращение, несмотря на всю его наигранность.
– Рат виеть асспада. Хгм, хгм, – прочистил он глотку. – По фужерчику первачку, у нас там, небось, уж и накапало?
– Благодарствуйте, Василий Андреевич, дела.
Вадим, вздохнув, посмотрел на отца.
– Сегодня, папа. Как раз вот иду.
Александр Александрович резко поморщился и махнул в его сторону злой, костлявой рукой и начал заново заводить патефон.
– Иди, иди. Благословляю. Пигмалион, твою мать!
Ничего не оставалось, как отправляться по своим делам, тем более что и невидимое время поджимало.
Попрощавшись с по-разному настроенными гаражными приятелями, три друга направились к выходу из сада. Пожилой, но бодрящийся Валерик, сорокалетний, увесистый и угрюмый Бажин и сосредоточенно нервный Вадим. Молодой человек лет двадцати пяти.
– И часто он так? – поинтересовался гость из Сахары.
– Отец-то? Да, считай, круглый год. Что ему сделается. Печенку чинят, когда надо. Похмелья не бывает. Работать ему не для чего, говорит. Принципиально не хочет. Представляешь, сколько себя помню, ни разу не спросил, который час.
Бажин мрачно хмыкнул.
– Правда-правда.
– Так и свихнуться можно, – заметил Валерик. – Может быть, этот «князюшка» его просвещает. Он что, действительно князь?
Вадим кивнул, поджимая губы.
– Действительно. Бобринский. Их теперь куча здесь живет. Поколений семь-восемь. Усадьбу-то, сам понимаешь, отреставрировали. И лошади, и телеги, в смысле кареты. Есть очень даже приличные люди. Косят, сами двор метут.
Словно для того, чтобы проиллюстрировать слова Вадима, из-за шеренги деревьев показалось длинное бело-желтое здание с закругленными вперед, как бы для объятия крыльями. Свежестью красок и блеском высоких окон строение радовало взгляд. Перед широким крыльцом на тщательно устроенной клумбе высился, грациозно разваливаясь на стороны, водяной венец фонтана.
Высокий человек в спортивном костюме возил граблями по розовому песку, окружающему клумбу.
– Это прадед нашего «князюшки», родной прадед. На дуэли в Париже был убит.
– Повезло, – выпятил нижнюю губу Валерик. – Тамошние кладбища, как швейцарские банки. Вишь, метет, и не думает гнушаться.
– Да что там, один из них, Бобринских, простым банщиком у Бажина работает, – сказал Вадим.
Бажин солидно кивнул.
Валерик повернулся к великану.
– Да, старик, а ты-то как?
Бажин снял очки и промокнул платком некрасиво слезящиеся глаза.
– От старика слышу.
Валерик громко захохотал.
– Смотри-ка, да ты совсем не то, что прежде. Бодр. Сменил жизненную философию?
Великан насупился и вернул очки на место, как бы закрывая занавес.
– Ты лучше о себе расскажи. Доходили слухи…
– Да, господа, да, – артистично поклонился Валерик, – прибыл я в родной город не только как твой дружка, Вадик, но и как лицо инспектирующее. Я теперь в надзоре.
– Правда? – глухо спросил Бажин, и рот его недоверчиво скривился, что было особенно заметно при неподвижных очках.
Валерик небрежным и одновременно уверенным движением извлек из жилетного кармана настоящий круглый хронометр, повертел в слюдяно поблескивающих пальцах и отбросил узорчатую крышку.
– Не желаете ли приложить ухо, господа сеньоры.
Вадим тут же приложил, и на его лице проявился полный живейший восторг. Было понятно, что это не муляж, что часы идут. Бажин тоже начал наклоняться, но, натянув какие-то внутренние стропы, остался в прежнем положении.
– Да-а, – протянул Вадим. Приятно, когда твои друзья достигают в жизни чего-то. – Это ведь не просто так, это ведь…
– Ты прав, Вадим, это не просто так. Раньше про меня сказали бы – генерал. Или депутат.
Бажин снова дернул ртом и шумно втянул воздух.
– Побегу я. И так уж… Ты, Вадик не обижайся. Там у меня запарка, извини за выражение. Новую технику монтируют. Душ, так сказать, Шарко.
Вадим улыбнулся и кивнул. Бажин пожал руку одному другу, другому, развернулся и зашагал в обратном направлении, с максимальной осторожностью переставляя колоннообразные ноги.
– Н-да, – сказал Валерик, – он все там же, то есть заведует мужским отделением?
– Бери выше, директор.
– Карьерист, – иронически хмыкнул Валерик. – Ну это ладно. А лишний вес, одышка, это зачем, умерщвление плоти? Это же убирается на раз-два.
Вадим пожал плечами.
– Я пытался с ним разговаривать… И жалею, что пытался.
– Интимное, слишком интимное. Тебе не кажется – он опять что-то задумал?
– Тебе так показалось?!
– Хотелось бы ошибиться.
Вадим вздохнул так, словно его назначили делать это вместо ушедшего Бажина.
– Тебе легко говорить, Валерик. Ты себя с ним не ровняй. Ты всегда везучий был.
– И это ты брось. Хотя бы по той простой причине, что дело сейчас не обо мне. Куда нам, кстати? Насколько я понимаю, Лазарет у вас теперь свой.
– Тут недалеко, прямо за речкой.
Они прошли метров сто пятьдесят по плавно петляющей и одновременно клонящейся куда-то вниз улице. «Даун-стрит» называл ее раньше Валерик, остря. Он выводил ассоциацию не столько от лондонской сестры, сколько от характера жителей улицы. Сплошь психов-даунов с которыми разговаривать имело смысл только с помощью кулаков. Теперь все встречные были приветливо улыбчивы и немногочисленны. Пока Вадим не узнал, в чем на самом деле дело, он считал, что улицы этой части родного Калинова стали значительно пустыннее, чем в прежние времена из-за того, что закрыли за ненадобностью многолюдный политехникум.
