БЕЗ ПРОТИВОРЕЧИЙ - Рэнд Айн (версия книг .txt) 📗
– Где он сейчас? У вас остался его адрес?
– По-моему, он живет где-то в Орегоне. Да, точно, в Орегоне, город Грэнджвилл. Мой секретарь даст вам его адрес. Но я не понимаю, какой он может представлять для вас интерес… Мисс Таггарт, если вы хотите встретиться с мистером Висли Маучем, то смею вам заметить, что мистер
Мауч очень ценит мое мнение в вопросах, касающихся железных дорог, и…
– У меня нет никакого желания встречаться с мистером Маучем, – сказала Дэгни, поднимаясь с места.
– Но тогда я не понимаю… зачем вы сюда приезжали.
– Я пытаюсь найти одного человека, который работал на заводе «Твентис сенчури мотор компани».
– Зачем он вам?
– Я хочу, чтобы он работал на мою компанию. Лоусон широко развел руками, недоверчиво глядя на нее с выражением легкого возмущения:
– Ив такой момент, когда решаются столь жизненно важные вопросы, вы тратите свое время на поиски какого-то одного работника? Поверьте мне, судьба вашей железной дороги в неизмеримо большей степени зависит от мистера Мауча, чем от любого найденного вами работника.
– Всего доброго, – сказала Дэгни. Она повернулась к выходу.
– Вы не имеете никакого права презирать меня! – выкрикнул Лоусон, повысив голос.
Дэгни остановилась и посмотрела на него:
– Я не высказывала никакого мнения о вас.
– Я абсолютно невиновен, поскольку потерял все свои деньги, потерял все до последнего цента во имя доброго дела. Мои мотивы были чисты. Мне ничего не было нужно для себя. Я никогда ни к чему не стремился из личных корыстных побуждений. Мисс Таггарт, я с гордостью могу сказать, что за всю свою жизнь ни разу не получил прибыли.
Голос Дэгни прозвучал спокойно и торжественно, когда она сказала:
– Мистер Лоусон, мне кажется, я должна вам сказать, что из всех заявлений, которые может сделать человек, такое я считаю самым позорным.
– У меня никогда не было ни одного шанса, – говорил Ли Хансакер.
Он сидел посреди кухни за столом, заваленным бумагами. Ему не мешало бы побриться и простирнуть рубашку. Его возраст было трудно определить: кожа на лице выглядела гладкой и чистой, не тронутой годами, но седеющие волосы и воспаленные глаза придавали ему изнуренный вид. Ему было сорок два года.
– Никто и никогда не давал мне ни одного шанса. Надеюсь, теперь они довольны тем, что сделали со мной. Не думайте, что я не понимаю этого. Я знаю, что меня надули со всем, что мне принадлежало по праву рождения. И пусть не прикидываются добренькими. Это просто шайка вонючих лицемеров.
– Кто? – спросила Дэгни.
– Все, – ответил Ли Хансакер. – Люди по натуре своей подлецы, и не стоит требовать от них чего-то иного. Справедливость? Ха! Взгляните на это. – Рука Ли описала окружность. – Довести до этого такого человека, как я!
Свет полудня за окном казался серыми сумерками среди пасмурных крыш и обнаженных ветвей деревьев; это место не походило на деревню, но и до города явно не дотягивало. Туман и сырость пропитали стены кухни. Груда оставшейся от завтрака посуды высилась в мойке, кастрюля с тушеным мясом урчала на газовой плите, испуская пар с жирным запахом дешевого мяса; пыльная пишущая машинка стояла среди бумаг на столе.
– «Твентис сенчури мотор компани», – сказал Ли Хансакер, – носила одно из самых славных имен в истории американской промышленности. А я был президентом этой компании. Мне принадлежал завод. Но они так и не захотели дать мне ни одного шанса.
– Разве вы были президентом «Твентис сенчури мотор»? А я думала, что вы возглавляли корпорацию «Всеобщий сервис», разве не так?
– Да, да, но это одно и то же. Мы перекупили у них завод. Мы собирались преуспеть, как и они, только еще больше. И вообще, кем, черт возьми, являлся Джед Старнс? Да просто механиком в захолустном гараже, – разве вы не знаете, что именно так он и начинал, с пустого места? А моя семья принадлежала к сливкам нью-йоркского общества. Мой дед был членом Законодательного собрания страны. Не вина моего отца, что он не смог дать мне собственный автомобиль, когда послал меня учиться. У всех других школьников были собственные машины. Но семья моего отца была отнюдь не хуже семьи любого из них. Когда я начал учиться в университете… – Он внезапно осекся. – Так из какой вы, говорите, газеты?
Она уже говорила, как ее зовут, а теперь почему-то обрадовалась, что он не понял, кто она, хотя и не знала, зачем ей это и почему ей не захотелось, чтобы он узнал ее.
– Я не говорила, что я из газеты, – ответила Дэгни. – Мне нужна некоторая информация о моторостроительном заводе для моих личных целей, а не для публикации.
– О… – Казалось, он был разочарован. И мрачно продолжил, как будто она была виновата в том, что намеренно нанесла ему обиду: – Я подумал, что вы, возможно, пришли за предварительным интервью, потому что я пишу сейчас свою биографию. – Он ткнул рукой в сторону бумаг на столе. – И мне есть что сказать. Я намерен… Ох, черт подери! – вдруг вскричал Хансакер, внезапно вспомнив что-то.
Он рванулся к плите, поднял крышку с кастрюли и начал энергично мешать свое варево, не думая о том, что делает. Он бросил мокрую ложку на плиту – жир с нее закапал на газовую горелку – и вновь вернулся к столу.
– Да-а, я напишу о своей жизни, если только мне дадут такой шанс, – продолжал он. – Как я могу сконцентрироваться на серьезной работе, когда вынужден заниматься этим? – Он кивнул в сторону плиты. – Друзья, ха-ха! Они полагают, что только из-за того, что они позволили мне войти к ним в дело, меня можно эксплуатировать, как китайского кули! Только из-за того, что мне больше некуда идти. У них-то жизнь что надо, у друзей моих. Он пальцем не пошевелит в доме, просто сидит весь день в своей лавке, в этой вшивой, маленькой, почти не приносящей дохода лавчонке – разве можно сравнить ее с важностью книги, которую я пишу? А она выходит за покупками и просит меня покараулить для нее это чертово варево. Она знает, что писатель нуждается в спокойствии и сосредоточенности, но разве она заботится об этом? Вы знаете, что она выкинула сегодня? – Он заговорщически склонился над столом и показал на мойку с посудой. – Она отправилась на рынок и оставила всю посуду после завтрака там, сказав, что займется ею потом. Я знаю, на что она надеется. Она надеется, что посуду помою я. Так вот, пусть не надеется. Я оставлю все это там, где оно сейчас.
