Простые смертные - Митчелл Дэвид Стивен (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
Звякнул сигнал. Это от Ошимы. По звуку я догадалась, что это Ошима. Я поспешно схватила планшет, но от волнения его уронила, подняла и наконец прочла:
Дело сделано. Никаких неприятных инцидентов. Аркадий уже возвращается. Последую за нашей Хрупкой Надеждой.
Я глубоко вздохнула, с облегчением набрав полные легкие воздуха. Итак, начало Второй Миссии приблизилось еще на один шаг. За окном совсем посветлело; дневной свет просачивался внутрь сквозь щели в оконных рамах. В доме 119А водопровод и канализация были такими старыми, что каждый раз, когда кто-то принимал душ или спускал в туалете воду, содрогался весь дом. Уже слышались чьи-то шаги, уже хлопали дверцы шкафов. И было совершенно ясно, что Садакат, чья комната была через две или три двери от моей, давно уже встал.
– Шалфей, розмарин, тимьян… – Садакат, наш заботливый служитель и будущий возможный предатель, полол грядки, заодно объясняя мне, что у него растет. – А тут я еще посеял петрушку, но недавний, слишком запоздалый, заморозок ее погубил. Некоторые травы всегда бывают менее выносливыми. Ничего, я попробую еще раз ее посеять. В петрушке много железа. А вот здесь у меня репчатый лук и лук-порей, эти всегда хорошо растут. А также у меня большие надежды на ревень. Вы помните, доктор, какой ревень мы выращивали в госпитале Докинза?
– Помню. С ним получались очень вкусные пирожки, – сказала я.
Мы разговаривали очень тихо. Несмотря на мелкий сеющийся дождь и весьма хлопотливую ночь, Аркадий, наш молодой собрат Хоролог, укрывшись в кустах миртов и ведьминой лещины на противоположном конце садика, делал гимнастику тайцзы.
– А здесь у меня будет грядка земляники, – показывал Садакат, – и эти три вишневых деревца тоже непременно будут плодоносить, потому что я как следует их удобрю и обсеменю с помощью кисти, ведь пчел здесь, в Ист-Сайде, как-то маловато. Вы только посмотрите! Красный кардинал на клен прилетел! Я купил себе специальную книжку про птиц, так что я теперь их всех знаю. А вон те птицы на крыше монастыря называются траурные, или плачущие, голуби. А еще у нас скворцы вьют гнезда вон там, под застрехой. Правда, приходится все время за ними подметать, но их помет очень хорош как удобрение, так что я не жалуюсь. А здесь у нас пахучие травы – вероника, восковница. А вот эти шипастые прутики станут душистыми розами. Я приготовил шпалеру для жимолости и жасмина…
Я заметила, что певучий, чуть скачущий то верх, то вниз англо-пакистанский говор Садаката начинает постепенно выравниваться.
– Ей-богу, вы тут сотворили настоящее волшебство!
Садакат даже замурлыкал от удовольствия.
– Растения всегда хотят расти. Нужно только позволить им это.
– Нам бы следовало подумать о садике на крыше еще несколько десятилетий назад.
– Вы слишком заняты, спасая чужие души, доктор, чтобы думать о таких вещах. А вот крышу надо бы усилить или заново перекрыть, хотя это, конечно, сложновато…
Осторожней, мысленно предупредил меня Аркадий, иначе он тебя совсем заговорит – станет рассказывать о несущих стенах и балках до тех пор, пока тебе просто жить не захочется.
– …но я договорился с одним польским инженером, который предложил сменить несущие балки…
– Ваш садик, Садакат, – просто оазис покоя, – прервала я его. – Отныне мы все будем его лелеять, и он будет радовать нас долгие годы.
– Даже столетия, – сказал Садакат, стряхивая капельки тумана со своих буйных, но уже седеющих волос. – Вы ведь Хорологи.
– Будем надеяться, что так и будет.
Сквозь узорную кованую решетку в стене монастыря мы смотрели на улицу, проходившую четырьмя этажами ниже. По ней медленно ползли автомобили, тщетно сигналя. Их обгоняли зонты, под которыми прятались невидимые сверху пешеходы; зонты шарахались в разные стороны, уступая дорогу любителям бега трусцой, движущимся, как всегда, наперерез движению. Примерно на одном уровне с нами на той стороне улицы старуха в каком-то странном ошейнике поливала бархатцы, растущие в ящике за окном. Нью-йоркские небоскребы выше тридцатого этажа скрывались в густой облачности. Если бы Кинг-Конг сегодня взобрался на башню «Empire State», здесь, внизу, в это никто бы попросту не поверил.
– Гимнастика мистера Аркадия, – прошептал Садакат, – напоминает мне о ваших волшебных деяниях. О том, как вы умеете рисовать рукой в воздухе, например…
Мы уже давно наблюдали за Аркадием. В новом обличье молодого венгра с волосами, стянутыми на затылке в «хвост», он пока чувствовал себя несколько неловко, но вьетнамский мастер боевых искусств, в теле которого он до этого обитал, все-таки в значительной степени сказывался в его повадках.
Я повернулась к Садакату, некогда – моему пациенту, и спросила:
– Ну что, вы по-прежнему довольны своей жизнью здесь?
Садакат почему-то встревожился.
– Да! Доволен, конечно, но если я сделал что-то не так…
– Нет, что вы. Я совсем не об этом хотела спросить. Меня иногда беспокоит, что мы лишаем вас друзей, жены, любовницы, семьи – всего того, что обычно так украшает нормальную жизнь.
Садакат снял очки, протер их полой джинсовой рубахи и сказал:
– Хорологи – вот моя семья. А женщины… Мне сорок пять, и я предпочитаю ложиться в постель с планшетом и смотреть «The Daily Show» или с детективом Ли Чайлда, поставив рядом чашку душистого чая из ромашки. Нормальная жизнь? – Он фыркнул. – У меня есть ваше Дело, библиотека, в которой можно рыться и которую я еще не до конца исследовал, сад, за которым надо ухаживать, и мои стихи, которые постепенно становятся не такими ужасными, как вначале. Клянусь, доктор: каждый день, бреясь, я смотрю на себя в зеркало и говорю: «Садакат Дастани, ты самый везучий из шизофреников англо-пакистанского происхождения на Манхэттене, хотя ты не так уж и молод и даже начинаешь лысеть».
– Но если вам когда-нибудь покажется, – я очень старалась говорить самым обычным тоном, – что вашу жизнь стоило бы переменить…
– Нет, доктор Маринус. Мой вагон прицеплен к поезду Хорологии.
Осторожней, мысленно предупредил меня Аркадий, иначе от него начнет разить нашкодившей крысой.
Но я никак не могла расстаться с темой, которая волновала меня больше всего.
– Во время Второй Миссии, Садакат, мы никому не сможем гарантировать безопасность. Ни вам, ни себе.
– Если вы хотите, чтобы я убрался из 119А, воспользуйтесь каким-нибудь вашим магическим фокусом-покусом, доктор, потому что по собственной воле я с этого корабля не спрыгну. Анахореты охотятся на психически уязвимых людей, да? И если бы мои слабые мозги им подходили… – Садакат постучал себя по лбу, – то они вполне могли бы и меня захватить, верно? А значит, война Хорологов – это и моя война! Да, я всего лишь жалкая пешка, но исход шахматной игры иной раз зависит и от одной-единственной пешки.
Маринус, прибыла наша гостья, сообщил мне Аркадий.
И я, терзаемая угрызениями совести, сказала Садакату:
– Сдаюсь. Вы выиграли.
Он улыбнулся:
– Я рад, доктор.
Наша гостья действительно прибыла. Мы снова вернулись к кованой решетке и увидели внизу Холли в ее ямайском шарфе, накрученном на голову, как тюрбан. На той стороне улицы в окне комнаты, которую мы снимали над мастерской скрипичного мастера, показался силуэт Ошимы, и он мысленно сказал мне: Я буду следить за улицей на тот случай, если мимо проследует кто-то из интересующих нас людей. Холли уже подходила к нашим дверям, держа в руках тот самый зеленый ключ, который я вчера дала ей в кафе «Санторини». У этой англичанки сегодня выдалось очень странное утро. На тонкой ветке ивы совсем рядом с моим плечом сидел краснокрылый черный дрозд и, взъерошив перья, выводил одно сложное арпеджио за другим.
– А это еще что за хорошенький чертенок, а? – прошептал Садакат, любуясь птичкой.
Я заговорила первой:
