Противостояние. Том I - Кинг Стивен (читаем бесплатно книги полностью .TXT) 📗
Ник, Том Каллен и Ральф наткнулись на Дика Эллиса на полпути через Канзас — тот шел по обочине шоссе с рюкзаком за спиной и дорожным посохом в руке. Он был ветеринаром. На следующий день, проезжая через маленький городок Линдсборг, они остановились перекусить и услыхали слабые стоны, раздававшиеся с южной стороны города. Если бы ветер дул в другую сторону, они никогда бы не смогли услышать их.
— Милость Господня, — довольно сказала Абагейл, гладя девчушку по головке.
Джина три недели оставалась одна. За день или за два до этого она играла на чердаке сарая своего дяди, когда под ней провалились сгнившие доски и она, пролетев сорок футов вниз, приземлилась на нижний сеновал. Там было сено, и оно смягчило удар, но она скатилась с него и сломала себе ногу. Дик Эллис поначалу не питал особых надежд. Он сделал ей местный наркоз, чтобы вправить кость; она так исхудала и ее общее физическое состояние было столь жалким, что он побоялся, как бы общий наркоз не убил ее (почти весь этот рассказ звучал, пока Джина Маккоун беззаботно играла с пуговицами на платье Матушки Абагейл).
Джина пошла на поправку так быстро, что поразила их всех. Она мгновенно привязалась к Ральфу и его веселой шляпе. Тихим и робким голосом Эллис сказал, что, по его мнению, девочка главным образом могла погибнуть от убийственного одиночества.
— Конечно, а как же еще, — сказала Абагейл. — Если бы вы не нашли ее, она бы просто истаяла.
Джина зевнула. Глаза у нее стали большими и сонными.
— Теперь я ее возьму, — сказала Оливия Уокер.
— Положите ее в маленькой комнате в конце коридора, — сказала Абби. — Можете спать там с ней, если хотите. А эта девушка… Как, ты сказала, тебя зовут, родная? Я что-то позабыла.
— Джун Бринкмейер, — сказала рыжая.
— Так вот, Джун, ты можешь спать со мной, если у тебя нет ничего другого на уме. Кровать слишком узка для двоих, а даже если бы и была широка, не думаю, что тебе захотелось бы делить ее с такой старой грудой костей, как я, но наверху у меня есть матрас, и он тебе подойдет, если только в него не набились клопы. Полагаю, кто-нибудь из этих сильных мужчин спустит его вниз для тебя.
— Конечно, — откликнулся Ральф.
Оливия унесла уже заснувшую Джину в постель. В кухне, где народу было больше, чем за многие предыдущие годы, начало смеркаться. Ворча, Матушка Абагейл поднялась на ноги и зажгла три керосиновые лампы: одну она поставила на стол, другую — на печку (чугунный «Блэквуд» остывал, тихонько потрескивая), а третью — на подоконник возле крыльца. Темнота отступила.
— Может, старые способы — самые лучшие, — внезапно произнес Дик, и все посмотрели на него. Он покраснел и снова кашлянул, но Абагейл лишь усмехнулась. — Я хочу сказать, — продолжал Дик слегка оправдывающимся тоном, — что это первая домашняя еда, которую я попробовал с… ну, наверное, с 30 июня, когда вырубилось электричество. До этого я готовил себе сам, хотя… вряд ли это можно было назвать домашней едой. Моя жена, она теперь… Она здорово умела стряпать. Она… — Он резко умолк.
Вернулась Оливия.
— Спит как убитая, — сказала она. — Девчушка здорово вымоталась.
— Вы сами печете себе хлеб? — спросил Дик Матушку Абагейл.
— А как же иначе. Всегда пекла. Этот, конечно, не на дрожжах, все дрожжи давно кончились. Но есть и другие способы.
— Я обожаю хлеб, — просто сказал он. — Элен… моя жена… она обычно пекла хлеб дважды в неделю. Еще недавно казалось, это все, что мне надо. Дайте мне три кусочка хлеба с клубничным джемом, и я могу спокойно умереть.
— Том Каллен устал, — неожиданно произнес Том. — В натуре, устал как следует. — И он зевнул так, что едва не вывихнул челюсть.
— Ты можешь лечь в сарае, — сказала Абагейл. — Запах там немного затхлый, но зато сухо.
Мгновение они прислушивались к мерному шуму дождя, который шел уже около часа. В одиночестве этот звук казался бы унылым и печальным. В компании он воспринимался как приятный и таинственный, сближающий, роднящий их всех. Капли отскакивали от оцинкованной жести желобов и стекали в дождевой бак, который Абагейл до сих пор держала с другой стороны дома. Где-то вдалеке, над Айовой, приглушенно прогрохотал гром.
— Надеюсь, у вас есть походные принадлежности — спросила она.
— Полно, — ответил Ральф. — Мы отлично устроимся. Пошли, Том.
— Ральф, — сказала Абагейл, — не задержитесь ли вы с Ником чуть-чуть?
На протяжении всего разговора Ник сидел за столом в самом дальнем от ее качалки углу комнаты. Казалось бы, если человек не может говорить, восхищенно отметила она про себя, он наверняка затеряется в комнате, где полно людей, просто исчезнет из виду. Но что-то в Нике не давало этому произойти. Он сидел совершенно спокойно, следя за общим разговором в комнате, и мимикой реагировал на каждое произнесенное слово. Лицо его было открытым и умным, но не по возрасту озабоченным. Несколько раз во время разговора она видела, как люди смотрят на Ника, словно ожидая от него подтверждения своим словам. Они все очень считались с ним. И еще пару раз она видела, как он выглядывал из окна в темноту, и выражение лица его при этом было обеспокоенным.
— Вы не могли бы принести мне тот матрас? — тихонько спросила Джун.
— Мы с Ником принесем, — сказал Ральф, вставая.
— Я не хочу один тащиться в тот сарай, — сказал Том. — Нет, в натуре!
— Я пойду с тобой, старина, — успокоил его Дик. — Мы зажжем фонарь и устроимся на ночлег. — Он поднялся. — Еще раз спасибо, мэм. Не могу даже выразить, как это все было замечательно.
Остальные хором присоединились к его благодарности. Ник и Ральф притащили матрас, который оказался без клопов. Том и Дик отправились в сарай, где вскоре зажегся фонарь. Вскоре после этого Ник, Ральф и Матушка Абагейл остались в кухне одни.
— Не возражаете, если я закурю, мэм? — спросил Ральф.
— Нет, если не будете стряхивать пепел на пол. Пепельница — там в шкафу.
Ральф встал, чтобы взять пепельницу, а Абби внимательно посмотрела на Ника. На нем была рубашка цвета хаки, голубые джинсы и выцветший жилет из тика. Что-то в его облике заставляло ее чувствовать себя так, будто она знала его раньше или должна была знать всегда. Глядя на него, она испытывала спокойное чувство свершения предугаданного, словно это мгновение было просто предопределено судьбой. Словно на одном конце ее жизни находился ее отец, Джон Фримантл, высокий, черный и горделивый, а на другом — этот парень, молодой, белый и немой, с одним-единственным умным, выразительным глазом, смотрящим на нее с серьезного, озабоченного лица.
Она выглянула в окно и увидела мерцание переносного фонаря, выбивающееся из окошка сарая и освещающее маленький участок ее дворика. Интересно, подумала она, пахнет ли еще коровой в этом сарае. Она не заходила туда года три, не меньше, в этом не было нужды. Последняя ее корова, Дейзи, была продана в 1975-м, но спустя двенадцать лет в сарае еще пахло коровой. Может, пахнет и до сих пор. Впрочем, что с того — бывают запахи и похуже.
— Мэм?
Она оглянулась. Ральф уже сидел рядом с Ником, держа в руках листок бумаги и разглядывая его при свете лампы. На коленях у Ника лежал блокнот с шариковой ручкой. Он по-прежнему пристально смотрел на нее.
— Ник говорит… — Ральф прочистил горло в смущении.
— Продолжайте.
— В его записке сказано, что трудно читать по вашим губам, потому что…
— Кажется, я знаю почему, — сказала она. — Не беспокойтесь.
Она встала и проковыляла к бюро. На второй полке сверху стояла пластиковая банка, и в ней, в мутной жидкости, как медицинские экспонаты, плавали две вставные челюсти.
Она выудила их и сполоснула в миске с водой.
— Господи Боже, как я с ними намучилась, — мрачно пробормотала Матушка Абагейл и вставила челюсти в рот. — Нам надо поговорить, — сказала она. — Вы двое здесь главные, и нам надо кое с чем разобраться.
— Ну, — протянул Ральф, — только не я. Я за свою жизнь был всего лишь простым рабочим и еще немножко фермером. И мозолей я в свое время нажил куда больше, чем разных там мыслей. Так что главный, пожалуй, тут Ник.
