А ЕСТЬ А - Рэнд Айн (читать книги полные .txt) 📗
Ты не погубишь меня. Но даже если и так. Ты ведь не думаешь, что это безразличие, правда? Разве безразличие оказалось сильнее тебя, разве равнодушие привело тебя сюда?
Я… – Но тут потому, что правда оказалась невыно симо жестока, она притянула его губы к своим и бросила прямо ему в лицо: – Мне было безразлично, останется ли кто-нибудь из нас в живых, лишь бы только увидеть тебя сейчас!
Я был бы разочарован, если бы ты не пришла.
Знаешь ли ты, что это такое – ждать, подавлять же лание, откладывать на день, потом еще, потом…
Он улыбнулся:
– Знаю ли я?
Она беспомощно уронила руки при мысли о прошедших десяти годах.
Когда я услышала твой голос по радио, – сказала она, – когда я услышала величайшее заявление, которое когда-либо… Нет, у меня нет права говорить, что я подума ла о нем.
Почему нет?
Ты думаешь, я с ним не согласна?
Ты будешь с ним согласна.
Ты говорил отсюда?
Нет, из долины.
А потом вернулся в Нью-Йорк?
На следующее утро.
И с тех пор оставался здесь? -Да.
Ты слышал, как они взывали к тебе каждую ночь?
Конечно.
Она медленно обвела глазами комнату, переводя взгляд с городских башен за окном на деревянные балки потолка, потрескавшуюся штукатурку стен, железные спинки кровати.
Ты оставался здесь все это время, – сказала она. – Двенадцать лет ты прожил здесь в этих условиях.
Да, в этих условиях, – сказал он, распахнув дверь в конце комнаты.
У нее перехватило дыхание: там, за порогом, находилось просторное, залитое светом помещение без окон, одетое панцирем мягкого блестящего металла, словно небольшой бальный зал на борту подводной лодки, – это была самая современная, рационально организованная лаборатория, какую ей когда-либо доводилось видеть.
– Пройдем, – улыбаясь, предложил он. – Теперь мне не надо ничего скрывать от тебя.
Она будто пересекла границу в другой мир. Там чистым блеском светилось новейшее сложное оборудование, свисали переплетения проводов. На стене висела большая доска, испещренная математическими формулами, на длинных подставках в строгом порядке, соответственно своему назначению стояли многочисленные приборы. Какой контраст с провалившимися полами и осыпавшейся штукатуркой на подходе к этой мастерской разума, подумала Дэгни. Или – или; вот выбор, перед которым поставлен мир, – человеческая душа в двух столь различных ипостасях.
Ты хотела знать, где я работаю одиннадцать месяцев в году, – сказал он.
Все это, – спросила она, обводя рукой лаборато рию, – приобретено на зарплату, – она указала для срав нения и на жалкий чердак, – путевого рабочего?
Нет, конечно. На проценты, которые Мидас Мал– лиган выплачивает мне за электростанцию, защитный экран с локатором, радиопередатчик и кое-что еще в этом роде.
Но зачем тогда работать на путях?
Потому что средства, заработанные в долине, не должны быть потрачены вне ее.
Где ты достал оборудование?
Спроектировал сам, а изготовлено все в литейной Эн дрю Стоктона. – Он показал на неприметный предмет размером с радиоприемник, находившийся в углу комна ты: – Вот он, двигатель, которого ты так хотела. – Он весело рассмеялся, когда у нее перехватило дух от изумления и она рванулась вперед. – Нет смысла заниматься им сей час, ты ведь не собираешься передать его им.
Она не отрываясь смотрела на сверкающие металлические цилиндры, отливающие блеском пучки проводов и вспоминала проржавевший корпус, который, как памятная реликвия, хранился за стеклом в кладовой терминала.
– Он обеспечивает электроэнергией мою лаборато рию, – сказал Галт, – чтобы никто не удивился, что скромный путевой рабочий расходует поразительно много электричества.
Но если они обнаружат это помещение? Он коротко и непонятно усмехнулся:
Не обнаружат.
Сколько же времени ты?..
Она не закончила. На сей раз дыхание у нее не перехватило: то, что она увидела, можно было отметить только минутой полной внутренней тишины. На стене, позади приборов и аппаратов, она увидела вырезанную из газеты фотографию – свой портрет, на котором она, в легких брюках и рубашке, стояла с высоко поднятой головой возле локомотива во время открытия линии Джона Галта, и ее улыбка заключала в себе весь смысл и значение того залитого солнечным светом дня.
Увидев фотографию, Дэгни издала тихий стон. Она повернулась к Галту, но выражение его лица сейчас было под стать ее лицу на фотографии.
– Тогда я символизировал все, что ты хотела стереть с лица земли, – сказал он. – Но ты для меня символизиро вала то, чего я хотел добиться. Такое люди чувствуют раз или два на протяжении всей жизни, как редкое исключение из вереницы дней. Но я, я выбрал это как норму для себя, как константу своей жизни.
Выражение его лица, спокойная уверенность во взгляде, логика мысли – все это превращало его слова в реальность для нее, реальность этого момента, этих обстоятельств их произнесения в этом времени и месте.
Когда он целовал ее, она знала, что, обнимая друг друга, они держат в своих руках величайший свой успех, что в эту реальность не могут вторгнуться ни боль, ни страх; это была реальность Пятого концерта Хэйли, награда, которой они искали, к которой стремились и которой достигли.
В дверь позвонили.
Первой ее реакцией было отпрянуть, его – теснее и крепче обнять ее.
Когда Галт поднял голову, он улыбался. Он сказал только:
– Теперь не время бояться.
Они прошли обратно в комнату, дверь в лабораторию захлопнулась за ними.
Он молча подал ей пальто, подождал, когда она завяжет пояс и наденет шляпу. Потом направился к входной двери и открыл ее.
Трое из четверых вошедших были крепкие, мускулистые мужчины в военной форме, каждый с двумя револьверами на поясе; их грубые широкие лица ничего не выражали. Четвертым вошел их старший, тщедушный человечек в гражданском, с аккуратными усиками, бледно-голубыми глазами и манерами интеллигента из породы тех, кто специализируется на связях с общественностью. Он был в дорогом пальто.
Войдя в комнату, он заморгал, сделал шаг вперед от порога, остановился, сделал еще шаг и опять остановился.
