Патент АВ - Лагин Лазарь Иосифович (бесплатные серии книг TXT) 📗

— Не растут! Не растут! Трам-ти-ри-ра! Не растут! Не растут! Не растут!

Если вспомнить, что за какие-нибудь десять дней до того он в том же самом хлеву так же непосредственно и бурно радовался, что его питомцы растут, можно было подумать, что от напряженного нервного труда, многодневных волнений и систематического недосыпания доктор Попф свихнулся. На самом же деле его радость и в первом и во втором случае была одинаково обоснованна. Он ставил перед собой дерзкую научную задачу: форсировать рост животных организмов, но не беспредельно, а только до размеров нормальной взрослой особи. Между тем до переезда в Бакбук Попфу удавалось изготовлять в своей лаборатории только такой препарат, который стимулировал безграничный рост подопытных животных. Двухдневная морская свинка меньше чем за неделю вырастала до размеров полугодовалого бульдога, слепой крысенок за этот же срок превращался в страшного и отвратительного хищника, который продолжал так же бурно расти, как и морская свинка.

Десять раз пришлось Попфу пробовать свой эликсир на крысятах, каждый раз они стремительно перескакивали в своем сказочно убыстренном росте размеры взрослых особей, и все приходилось начинать сначала. Попф отравлял их цианистым калием, шкуры их консервировал, чтобы с течением времени изготовить из них чучела, и снова на долгие дни запирался в лаборатории, проверяя все расчеты, проделывая сотни разнообразнейших опытов, чтобы выяснить, в чем корень ошибки, нарушившей его замыслы.

Понятно поэтому, как законна была его радость, когда крысята и морские свинки в конце концов перестали расти, достигнув размеров, установленных природой для нормальных особей их вида.

На этом был завершен первый этап работы.

И с Падреле и с бессловесными пациентами все обстояло в высшей степени благополучно. На полках лаборатории, поблескивая, выстроились батареи ампул с подцвеченным эликсиром — желтым, сиреневым, зеленым.

Но неожиданно для Попфа выяснилось, что разработка плана массовой инъекции эликсира, о которой он столько лет мечтал и представлял себе, как ему казалось, в самых мелких деталях, — дело весьма сложное и трудоемкое. Пухлая стопка писчей бумаги на его письменном столе растаяла в каких-нибудь два дня, оставив один-единственный листок и серьезное разочарование Попфа в своих писательских способностях.

Ясным солнечным утром в самом конце августа Попф попросил Беренику после завтрака заглянуть к нему в кабинет. Она вошла, удивленная приглашением. В эти часы он обычно был для нее недоступен.

— Я тут кое-что нацарапал, — сказал он, протягивая ей исписанный размашистым почерком листок бумаги. — Прочти, старушка, и скажи свое мнение.

Береника вполголоса прочла:

Доктор Стифен Попф будет впрыскивать молодняку изобретенный им «Эликсир Береники».

Сомневающимся в эффективности эликсира разрешается вносить стоимость инъекции (полкентавра) после того, как они сами убедятся в действии препарата.

Инъекция будет производиться с 7 сентября с.г. ежедневно, кроме воскресных дней, с одиннадцати утра до трех часов пополудни".

— Ну как? — спросил Попф.

— Я бы на твоем месте дала прочесть Падреле, — ответила Береника так быстро, словно она давно уже продумала этот вопрос. — Он деловой человек и больше меня разбирается в рекламе.

— Полагаю, что и больше меня, — весело согласился Попф. — Что ж, пойдем на консультацию с представителем деловых кругов.

Он подхватил Беренику под руку, и они с шумом сбежали по залитой солнцем лестнице вниз, в угловую комнату.

Никто не узнал бы в рослом, розовощеком здоровяке с выдающимся подбородком и чуть приплюснутым мясистым носом — фамильным носом Падреле — желтолицего крошечного человечка, который не так давно поздним вечером стучался к доктору Попфу.

Они застали его кейфующим — на диване, с романом в руках. Его ноги, не уместившись на диване, торчали на спинке пододвинутого для этой цели кресла. Аврелий Падреле наслаждался жизнью. Все доставляло ему удовольствие: и то, что он завтракал с отличным аппетитом; и то, что скоро с таким же аппетитом пообедает; и то, что он уже не умещается на диване; и то, что ему по-настоящему интересно читать романы про любовь, потому что сейчас он читает их как настоящий мужчина; и то, что через какие-нибудь десять дней он вернется из этой дыры в Город Больших Жаб и во всей своей новой красе предстанет перед любимым братом, единственным существом, которое ему бесконечно дорого. Хотя нет, пожалуй, теперь уже не единственным, но все же одним из двух существ на свете, которых он любит.

Падреле-младший наслаждался жизнью и был поэтому полон того снисходительного равнодушия ко всему окружающему, которое у богатого человека многие склонны считать признаком хороших душевных задатков и которое на самом деле является преходящим результатом нормального пищеварения.

— Что вы об этом скажете? — спросил Попф, предложив его вниманию проект объявления.

Падреле не спеша уселся на диване, пробежал глазами размашистые строки, многозначительно помолчал, глянул сначала на Беренику, потом на доктора и с расстановкой промолвил:

— Я скажу, что в этом тексте видна крупная, я бы даже сказал — вопиющая несуразность.

— Несуразность? — обиженно переспросил Попф, который был все же достаточно высокого мнения о своем произведении. — А поконкретней?

— Можно и поконкретней, — согласился Падреле и снова бросил быстрый взгляд на Беренику. — Меня поражает назначенная вами плата.

— Это почти себестоимость, — возразил Попф, оправдываясь. — Вы не имеете представления, какую уйму денег я ухлопал в мой эликсир. Не могу я брать меньше полкентавра…

— Извините меня, доктор, — снисходительно усмехнулся Падреле-младший, — прошу прощения, но в вас нет и грана делового человека. Кто вас заставляет брать меньше полкентавра? Берите больше! Берите… — Тут он в третий раз кинул взгляд на Беренику, все еще продолжавшую держать под руку своего мужа, но смотревшую с огромным уважением на него, на Падреле… — берите лучше за свой эликсир пять миллионов кентавров.

— То есть вы предлагаете мне… — начал, стараясь сохранить самообладание, доктор Попф.

— …Пять миллионов только за то, что вы продадите патент эликсира нашей фирме, — подхватил его слова Аврелий Падреле, сам восхищенный своим предложением.

Это была первая в его жизни коммерческая сделка, которую собирался предпринять младший представитель знаменитого банкирского дома, и он был в восторге, предвкушая одобрение, которое по этому случаю выразит глава фирмы.

— Вашей фирме? — машинально переспросил Попф.

— Нашей, дорогой доктор, нашей с вами совместной фирме! — поправил его Падреле, самодовольно потирая большие и очень гладкие руки. — Я предлагаю вам (и уверен, что мой брат поддержит меня) пять миллионов чистоганом только за то, чтобы патент вашего эликсира остался в собственности вновь организуемой фирмы «Братья Падреле и Попф. Скотобойные, кожевенные и суконные предприятия». «Братья Падреле и Попф»! Черт возьми, это звучит! — Он возбужденно вскочил на ноги. — С вашим эликсиром наша фирма станет повелительницей скотоводства, мясной, консервной, молочной, шерстяной и массы других отраслей промышленности и торговли! Не беспокойтесь: я имел в вашем доме достаточно досуга, чтобы обдумать свое предложение со всех сторон. Я, быть может, не такой мастак по части наук и изящных искусств, но прошу вас помнить, что у меня неплохая наследственность. Мой прапрадед начал свою деловую карьеру продавцом в провинциальной табачной лавочке. Черт возьми, у меня неплохо стала варить голова! Сначала мы затопим рынок дешевым молоком, дешевыми консервами, почти бесплатной кожей, шерстью. Мы пустим в трубу всех молочных, мясных и всяких других королей. А потом, когда мы их окончательно уложим на обе лопатки, мы будем диктовать рынку те цены, которые сочтем нужными. И лишь на рынок осмелится выползти какой-нибудь конкурент, мы снова пускаем в ход ваш эликсир и снова остаемся единственными владыками рынка, самодержавными королями, императорами, богами мяса и молока, шерсти и кожи. У вас не кружится голова, доктор?