Древо жизни. Книга 2 - Кузьменко Владимир Леонидович (читать полную версию книги txt) 📗
Кстати, мне снова пришла мысль о генетике. Почему мы должны запретить и забыть генетику? А потому, что если люди будут знать генетику, то они будут думать, что у нас с вами те же самые гены и хромосомы, что и у них. Можем ли мы это допустить? Нет, не можем. Поэтому ещё раз напоминаю вам: хотя мы пришли к власти под флагом генетики, но, завоевав власть, мы должны немедленно стереть в памяти людей все, что с ней связано, кроме названия, которое нам придётся сохранить, и того рационального зёрна, что нами взято, – селекции».
Восстанавливая в голове этот бред, генерал вспомнил некогда услышанную фразу: «Чем наглее ложь, тем она убедительней». Кто же это сказал? Впрочем, автор фразы не прав. Ложь только тогда становится убедительной, когда она подкрепляется страхом. Когда верить заставляют. Необходим страх. Великий страх. И этот страх принёс Железный Генрих. Генрих выступил с теорией прекращения политической борьбы и установления всеобщего благоденствия. Общество, писал он, достигло вершины социального развития. А раз так, то политическая борьба за власть автоматически прекращается. В связи с этим ликвидируются тюрьмы, отменяются наказания и, в первую очередь, смертная казнь.
«Мы, неогуманисты, являемся самой гуманистической организацией всех времён и народов. Но, – писал дальше Генрих, – общество должно быть защищено от насилия со стороны людей, которые в силу своего генетического предрасположения отстали в развитии от остального общества. Виноваты ли они в этом? Конечно, нет! Это больные люди, и в отношении них нельзя применять наказание. Их надо лечить. Но всегда ли можно надеяться на благоприятный исход лечения? Увы, нет. Медицина ещё не дошла в своём развитии до того прекрасного времени, которое, я верю, скоро наступит, когда все болезни будут успешно побеждаться. Мы стремимся к этому и проводим последовательную политику генетического оздоровления человечества. Но что делать с теми, которые пока не поддаются лечению? Можно ли позволить им совершать акты насилия по отношению к другим на том основании, что они больны? Следовательно, их надо изолировать? Но это опять-таки наказание, которого мы и хотим избежать. Надо что-то предпринять такое, чтобы не лишать человека жизни, даже если он убийца или потенциальный убийца, и не лишать свободы, если он грабитель и насильник. Мы располагаем сейчас методами предсказания поведения человека. Мы можем сохранить ему жизнь и свободу, если лишим его той незначительной части клеток мозга, которые, вследствие своего патологического развития, толкают человека на совершение преступлений. Это будет гуманно как в отношении самого человека, так и общества в целом.
Заботясь о людях, об их полноценной духовной жизни, мы идём дальше. Разрушая у части людей центр агрессии, мы, естественно, чего-то лишаем их. Справедливо ли это? Нет, конечно! Если человек что-то отдаёт, то он взамен должен получить нечто другое, равноценное. Мы, партия неогуманистов, партия справедливости, подходим к таким несчастным людям не как к преступникам, а как к нашим братьям, обиженным судьбой. И если что-то мы вынуждены взять у нашего брата, то взамен мы должны дать ему нечто большее, что осчастливит его. Забирая у него возможность делать зло, мы взамен даём ему целый мир красочного воображения, мир, в котором он будет счастлив, мир, в котором он сможет совершать подвиги, мир, в котором мужчина станет обладателем прекрасных женщин, а женщина обретёт счастье в объятиях любимого мужчины. Приобретя этот огромный мир, пожалеет ли наш брат о том, что его лишили возможности красть, грабить, убивать, насиловать? Нет! Он будет счастлив! Так дадим же ему это счастье!»
Так появились мнемофильмы.
Первую партию преступников, среди которых были и убийцы, после проведённых операций выпустили на свободу. Их сразу же трудоустроили, т.е. поставили к конвейеру. Через неделю завод посетили журналисты. То, что они увидели и услышали от бывших узников, превзошло самые радужные надежды. Бывшие убийцы, насильники, воры со слезами радости на глазах рассказывали газетчикам, как им хорошо. «Мы не можем отличить сны от реальности, – говорили они. – Это прекрасно! За семь часов сна мы переживаем события длительностью в неделю, а то и в месяц. Мы счастливы и богаты». «У меня, – говорил один, – дома любимая жена и дети. После работы я „иду“ к ним на целую неделю. Мы проводим время вместе, катаемся на яхте, едим вкусную еду». «А у меня, – спешил высказаться другой, – вилла на берегу моря. У меня там живут две подруги. Каждая из них готова отдать за меня жизнь». И так далее и тому подобное.
Газеты пестрели заголовками: «Полицейские уничтожили тюрьмы» (Железный Генрих был шефом полиции), «Наказание счастьем», «Недельный отпуск после десяти часов работы», «Растлитель малолетних стал примерным семьянином», «Проститутка – эстрадная звезда». Всех не сочтёшь и не перечислишь. Затем в прессе появился проект закона об исправлении и профилактике преступности. Закон подвергся обсуждению и был принят. Спустя полстолетия большая часть населения земли днём стояла у конвейеров, а ночью смотрела мнемофильмы. Слово «профилактика» сыграло в законе главную роль. После такой профилактики уже не стоило никаких трудов разделить все общество на три класса и очертить их границы.
Преемник Каупони объявил о наступлении «золотого века». И вот теперь этот золотой век рушится. Рушится потому, что элита думает только о своих узких сиюминутных интересах. «Большой ошибкой было сужение границ среднего класса. – Генерал поморщился. – Элита погрязла в роскоши и разврате и не может взять на себя интеллектуальное бремя общества. Работать головой может только тот, кому эта работа даёт хлеб насущный. Это истина. Чтобы думать, надо быть хоть немного голодным. Когда сытость приходит сама собой, мозг начинает жиреть. Если головой работают с каждым годом все меньше и меньше людей, то происходит тотальная дебилизация общества. С этим надо кончать! Но как?
Против ли я существующего строя, против селекционных законов и разделения общества на элиту и прочих? Нет и ещё раз нет! Я сам принадлежу к элите и не могу хотеть её ликвидации. Следовательно, я не хочу возвращения к старому, ещё не селекционируемому обществу. Селекция необходима, но её надо проводить умно. Но как её проводить умно с этими кретинами, которые ничего не хотят понимать? Ими движет страх перед переменами. Стоп! Страх! Страх всегда, был самым действенным оружием. Надо только управлять страхом. Пусть боятся ещё больше. Следует ещё больше припугнуть их. Тогда они будут нуждаться во мне, а там посмотрим. Итак, я беру на вооружение страх. Создадим источник панического страха. И поможет мне в этом Мария. Нет, это перст судьбы, что она мне встретилась. Теперь следующее: мне нужны деньги, много денег. Брак с Марией даст мне их, но пока потрясём элиту, пусть она даст деньги на выкуп Генриха.
Куда эти деньги пойдут – другое дело. Спасать Генриха я не намерен. Они пригодятся для борьбы с элитой. Приём, известный в самбо, – использовать средства противника для борьбы с самим противником. Император пусть пока сидит на своём месте. Когда понадобится, я его уберу. Сейчас же, напротив, буду его охранять пуще прежнего. Пусть пьёт вино, щупает девочек, не испытывая ни тревог, ни забот. Впрочем, его тоже надо немного попугать».
Приняв окончательное решение, генерал откинулся на спинку кресла и задремал. Когда он открыл глаза, самолёт уже шёл на посадку.
ИМПЕРАТОР
Гавайские острова уже свыше ста лет назад были превращены в летнюю резиденцию императора. Население островов, то, что осталось после нескольких кампаний селекции, было вывезено отчасти в Японию, отчасти в Южный Китай. На каждом острове был построен отдельный комплекс дворцов, и император мог, если ему наскучит один, переехать в другой, а если наскучит и тот, то – в третий и так далее. Так он и кочевал из одного дворца в другой в течение почти всего года. Вместе с ним кочевал его обширный двор из представителей знатных семей элиты. Женщин с собой не возили, так как в каждом дворце их ожидал гарем, или, как он шутил, юные распутницы, состав которых постоянно обновлялся. Делами император почти не занимался, поручив их министрам. Иногда он вызывал к себе то одного, то другого для доклада, но обычно слушал невнимательно и не вникал в детали. Исключение составлял Дик, которому уделялось особое внимание. Дик ведал не только политической полицией, но и личной охраной самого императора. Он раскрыл несколько заговоров на жизнь монарха. Не только раскрыл и представил неопровержимые доказательства, но и ликвидировал заговорщиков, прежде чем они приступили к осуществлению злодейских намерений.
