Струна (=Полоса невезения) - Каплан Виталий Маркович (книги без регистрации .TXT) 📗
Фраза, которую можно трактовать как угодно.
Нет, не так представлял я посетившее нас столичное начальство… Пластмассовые клипсы… обветренные губы… темно-серые, точно грозовые тучи, глаза. Интересно, каковы скрытые в этих тучах молнии? И никакая она не романтичная девочка — это я уже понял. Ей, наверное, уже за тридцать… Хотя с такими особами ни в чем нельзя ручаться заранее.
И наверняка она поработала с моим личным делом… Логично? Вполне. А ну как начнет копать? Последние месяцы я сильно расслабился, втянулся в здешнюю кутерьму, а ведь мое существовании подвешено на тонкой, невидимой глазу ниточке. Любая глупая случайность, нелепое совпадение — и нынешние друзья-приятели, хищно оскалясь, обгрызут до костей… А ведь громкое дело может получиться — враг-глиняный пробрался в Цитадель Света, прикрылся овечьей шкурой… И плевать, что здешние овцы имеют острые клыки и питаются волчатиной.
Я рывком встал с койки, не надевая тапок, подошел к окну, распахнул его. Мокрый, пахнущий дымом ветер ворвался в комнату, выдувая из нее затхлое тепло зачем-то работавших батарей. Нет, определенно нажалуюсь завтра завхозу. Лето уже на пороге, а тут как при старом режиме — борьба за расход топлива…
Я едва ли не по пояс высунулся в окно, ловя губами наполненный крошечными холодными брызгами воздух. Абсолютной тьмы не было — фонари исправно горели, и светились синеватые огни на горизонте — начинавшийся город. Да и мутное белесое пятно нет-нет да и мелькало в разрывах туч — это неумело пряталась луна. А ведь сегодня полнолуние, неожиданно подумал я. Оборотни, не в силах сдерживать позывы, обрастают волчьей шерстью… И тогда, осенью, тоже было полнолуние… И застывали черные кляксы под равнодушной желтой мордочкой…
Ладно, что будет — то будет. В конце концов, вместо свинцовой птички в затылок я смотрю довольно занятное кино. Хотя могу и не увидеть конца — строгие контролеры выведут безбилетника из зала.
…Лирика — оно, конечно, здорово, мильон терзаний и интеллигентская рефлексия, но насущных дел никто не отменял. А мне еще поработать с данными надо, завтрашний выезд нельзя откладывать. Эх, собирались с Женей, и все было б легко и просто. А теперь придется самому. И чувствовал я себя крайне неуверенно.
Пришлось щелкнуть выключателем, и желтый, точно апельсиновый сироп, свет залил комнату.
Терзания подождут. До времени.
3
Я задумчиво доедал яичницу и потягивал остывший кофе, когда в кармане моем заверещало. Вынул «мыльницу», недоуменно поднес ее к уху. Ну и кого там черт принес?
Черт, разумеется, принес Кузьмича. Шеф попросил меня прямо сейчас зайти к нему в кабинет. И тут же дал отбой, суховатый голос его растаял в комарином писке фонового сигнала.
Мне это, мягко говоря, не понравилось. Особенно в свете недавних событий. И тут же вспомнился глупый и мутный сон, навалившийся на меня в третьем часу, когда я все же оторвался от монитора, ощущая гулкую пустоту в голове. По идее, там не пустоте должно быть место, а утрамбованной информации по фирме «Комфорт-А». Только вот глупая голова не могла уже принимать байты, и сил моих хватило разве что разобрать постель и шмякнуться щекой в пахнущую грозовыми облаками подушку. И тут же растаяла дневная суета, сменившись странным.
Я шел по зимнему парку, чистому и безлюдному, где припорошенные белым еловые лапы прямо-таки просились на новогоднюю открытку, а в мягких солнечных лучах искрился еще не тронутый оттепелью снег. И лишь спутанные цепочки птичьих следов заполняли пустоту этих ненаписанных никем страниц.
Однако настроение мое ничуть не отвечало окружающей безмятежности. Я знал: ничего уже не изменить, грядущее записано и оприходовано в каком-то потертом гроссбухе, и мне остается лишь идти по скрипучей, утоптанной дорожке навстречу тоске. Даже повернись я и шагни обратно — все равно дорожка, лукаво искривившись, привела бы меня в залитый бледным светом Мраморный зал, где уже выгнулась мне навстречу огромной голубой запятой Струна, а в наэлектризованном воздухе сгустилась музыка.
Расплыться кляксой под осенней луной сейчас казалось милостью, незаслуженным подарком судьбы. Пуля в затылок — и конец. Ни стыда, ни боли, ни гниловатого привкуса несбывшихся надежд… Увы, все будет иначе. Пустота прогнется, треснет, вырвется на волю бешеная музыка, тонким сверлом войдет в мой мозг, подчиняя себе, выдавливая из съежившейся души то, что еще оставалось моим.
А вокруг, по колено в сугробах, стояли они, в кургузых курточках и вязаных серых шапках. Посиневшие губы слегка дергались, время от времени выдавливая сгустки слов:
— Мы прощаем тебя, Уходящий… Мы прощаем тебя…
И с каждым выдохом взлетало морозное облачко, возносясь к подернутому неясной дымкой небу. А там, над головой, яичным желтком плавало солнце, больше похожее на луну — ту самую, скучно взиравшую на пролитые в сухую траву человеческие кляксы.
Я хмуро шагал мимо них, стараясь не встречаться глазами с напряженными детскими лицами. Кто же пригнал их сюда, выстроил шеренгами, заставив твердить безнадежно-ледяные слова? Им бы не это, им бы в салочки сейчас, или на санках — но, похоже, детской в них осталась лишь оболочка. А душу выгрызла та самая, хищно изогнутая голубая запятая, раздувшийся на горизонте исполинский червь — то ли смерч, то ли выползший из темных сказок дракон. Добрый дракон, заботливый… Ему виднее, ему и карты в руки… и карты, и планы, и автоматы, и бамбуковые, расщепленные на конце палки.
Увести бы их отсюда, из этой стылой неподвижности, туда, где настоящее солнце и настоящая трава… только нету уже таких мест.
И тут кто-то коснулся моего плеча. Вздрогнув, я обернулся.
Это был он, рыжий пацан с ломающимся голосом. Все в той же футболке и застиранных джинсах.
— Ну, привет, — удивленно пробормотал я, уставясь в скуластое, испещренное капельками веснушек лицо.
— Взаимно, — кивнул мальчишка, и в воздухе повисла бесцветная пауза.
— Не холодно тебе? — наконец сказал я, окидывая его взглядом. — Одежда, мягко говоря, не по сезону.
— Мне-то не холодно, — пацан смотрел под ноги. — Я же не отсюда. Вот им, — кивнул он на замершие ребячьи шеренги, — им холодно. А будет еще холоднее.
— Ну и что теперь делать?
— Этим другие займутся, Константин Дмитриевич, — устало протянул пацан. — А у вас своя дорога.
— Туда, что ли? — я показал глазами на вздыбившуюся у горизонта Струну.
— Угу, — кивнул он. — Только иначе, чем вы думаете.
— Откуда ты знаешь, что я думаю? — ухмыльнулся я. — Экстрасенс, что ли?
— Если бы… — без улыбки произнес мальчишка. — Только это неважно. Важно другое. Меня к вам послали, чтобы передать: она рвется. Запомнили? Она рвется.
— Ладно, — кивнул я машинально, совершенно не понимая, о чем речь. — А знаешь… — неожиданно выдохнул я, — вот уже полгода, как меня никто Константином Дмитриевичем не звал. Только Антоновичем.
— Как его? — махнул рукой вбок пацан, и, глянув туда, я увидел…
Костя стоял в снегу, но не тонул в нем — казалось, снег расступался возле его ног. Потому что белое его лицо было белее всех снегов мира, вместе взятых.
— Привет, тезка… — едва двигая губами, прошелестел он, и хотя между нами было не больше двух метров, мне показалось, будто звук доносится из невообразимых, за миллионы световых лет далей.
— П-привет… — лязгнув зубами, отозвался я. Не то чтобы мне сделалось страшно — хуже, чем было еще совсем недавно, видимо, и не бывает, обрадуешься любому страху, если он заменит скучную безнадежность. Но все-таки мурашки пробежали у меня по спине, и что-то встрепенулось глубоко-глубоко, точно форточка где-то во мне открылась.
— Все нормально, тезка… — медленно сказал он. — И что именем моим назвался — правильно. Ты даже сам не знаешь, насколько правильно. Но тебе надо знать… про меня, и Ленку, и девчонок… кто тогда отдал приказ… Кто кого спасал на самом деле… И ты узнаешь… когда-нибудь. И вот когда узнаешь — не мсти, понял? Им уже взвешено и отмерено. А сейчас мне пора, зовут меня.