Город и звезды - Кларк Артур Чарльз (серия книг .txt) 📗
Элвин был очень осторожен, стараясь не оскорбить их ненароком: он хотел, по возможности, перетянуть Совет на свою сторону. Он стремился создать такое впечатление, что не видит ничего плохого в своих действиях и ожидает за свои открытия скорее похвалы, чем осуждения. Лучшей политики он не мог бы избрать — тем самым он заранее обезоружил большинство своих критиков. В результате все обвинения, помимо воли Элвина, были переадресованы исчезнувшему Хедрону. Сам Элвин, как стало ясно его слушателям, был слишком молод, чтобы усматривать какую-либо опасность в своих поступках. Шут, однако, должен был знать все куда лучше, но действовал он совершенно безответственным образом. Члены Совета еще не знали, насколько сам Хедрон был с ними согласен.
Джезерак, как наставник Элвина, тоже заслуживал порицания, и кое-кто из советников время от времени бросал на него задумчивые взгляды. Это не тревожило Джезерака, хотя он прекрасно понимал, о чем они думают. В том, что он давал поучения наиболее оригинальному из умов, зародившихся в Диаспаре со времен Рассвета, тоже была несомненная честь, и уж ее-то у него никто не мог отнять.
Лишь закончив изложение фактической стороны своих приключений, Элвин ненавязчиво попытался прибегнуть к убеждению. Он каким-то образом должен был внушить этим людям истины, постигнутые им в Лисе; но можно ли было заставить их понять нечто невиданное и с трудом вообразимое?
— Трагично, — сказал он, — что две выжившие ветви человеческого рода оказались разделенными в течение столь огромного промежутка времени. Когда-нибудь мы, может быть, узнаем, как это могло случиться; сейчас же более важно устранить этот разрыв и не допустить, чтобы он произошел вновь. Будучи в Лисе, я протестовал против их представления о собственном превосходстве. Они могут научить нас многому, но и мы их — не меньшему. Если б мы, подобно им, будем полагать, что нам нечему учиться друг у друга, то разве не очевидно, что и мы также неправы?
Он выжидательно посмотрел на ряды лиц и получил знак продолжать.
— Наши предки построили империю, простиравшуюся до звезд. Люди перемещались по разным мирам, как хотели — а сейчас их потомки боятся высунуться за пределы своего города. Сказать вам, почему?
Он сделал паузу. В огромном, просторном зале никто не шелохнулся.
— Потому что мы боимся — боимся чего-то, происшедшего в самом начале нашей истории. Я об этом догадывался и в своем мнении утвердился, будучи в Лисе. Должны ли мы все время, как трусы, укрываться в Диаспаре, притворяясь, что ничего иного не существует, и все из-за того, что миллиард лет назад Пришельцы отбросили нас к Земле?
Он прямо указал на источник скрытого страха — страха, которого он никогда не разделял и поэтому мог полностью осознать всю его значимость. Теперь пусть поступают, как знают: он высказал свое понимание истинного положения вещей.
Президент взглянул на Элвина с серьезным видом.
— Есть ли у тебя что сказать сверх уже сказанного, — спросил он, — прежде, чем мы решим, что делать дальше?
— Только одна просьба. Я хотел бы отвести этого робота к Центральному Компьютеру.
— Но почему? Ты же знаешь, что Компьютер полностью в курсе всего, происходящего в этом помещении.
— Я все же хотел бы пойти к нему, — вежливо, но упрямо ответил Элвин. — На это я прошу разрешения и у Совета, и у Компьютера.
Прежде, чем Президент успел возразить, в зале раздался чистый, мягкий голос. Элвин слышал его впервые в жизни, но сразу же понял, кому он принадлежит. Информационные машины, являвшиеся не более чем удаленными фрагментами этого грандиозного интеллекта, могли беседовать с людьми — но их голос не обладал этим тембром, в котором слышались безупречная мудрость и авторитет.
— Пусть он придет ко мне, — сказал Центральный Компьютер.
Элвин посмотрел на Президента и, великодушно не пытаясь развить победу, спросил:
— Разрешаете ли вы мне удалиться?
Президент окинул взором Зал Совета и, не обнаружив несогласия, ответил с некоторой растерянностью в голосе:
— Что ж, очень хорошо. Служители проводят тебя и потом приведут обратно. К тому времени мы закончим наше обсуждение.
Элвин слегка поклонился в знак благодарности. Огромные двери распахнулись, и он вышел из зала. Джезерак сопровождал его. Когда двери опять задвинулись, Элвин повернулся к наставнику.
— Как ты думаешь, что сейчас предпримет Совет? — спросил он беспокойно.
Джезерак улыбнулся.
— Как всегда, не терпится? — сказал он. — Не знаю, стоит ли обращать внимание на мои догадки, но, думаю, они примут решение запечатать Гробницу Ярлана Зея, чтобы никто больше не смог повторить твое путешествие. Тогда Диаспар останется, как и был, недосягаемым для внешнего мира.
— Этого-то я и боялся, — сказал Элвин с горечью.
— А ты все еще надеешься не допустить такого оборота событий?
Элвин ответил не сразу; он знал, что Джезерак прочел его мысли, но, по крайней мере, наставник не мог предугадать его планов, поскольку таковых и не было. Наступил момент, когда оставалось только импровизировать и осваивать каждую новую ситуацию по мере ее развития.
— А ты обвиняешь меня? — сказал вдруг Элвин, и Джезерак был удивлен новыми нотками в его голосе.
Это был след смирения, слабый намек на то, что Элвин впервые ищет одобрения у своих ближних. Джезерак был тронут, но одновременно ему хватило мудрости, чтобы не принимать это всерьез. В Элвине ощущалась напряженность, и нечего было полагать, что нрав его может надолго смягчиться в сколько-нибудь обозримом будущем.
— Это очень непростой вопрос, — произнес Джезерак медленно. — Мне так хочется сказать, что все знания обладают ценностью, а ты, без сомнения, немало добавил к нашим знаниям. Но из-за тебя возникли и новые опасности, а как знать, что окажется более важным на долгом пути? Часто ли ты думал над этим?
Несколько секунд учитель и ученик задумчиво разглядывали друг друга, и каждый, вероятно, смог лучше, чем прежде, представить себе точку зрения другого. Затем, в едином порыве, они вместе шагнули к длинному проходу, выводящему прочь из Зала Совета, а их эскорт терпеливо следовал позади.
Элвин знал, что этот мир — не для человека. Длинные, широкие коридоры тянулись, устремленные в бесконечность, залитые голубым сиянием — столь яростным, что оно болезненно слепило глаза. По этим огромным проходам в течение всей своей вечной жизни двигались роботы Диаспара; эхо человеческих шагов слышалось здесь, наверное, не чаще одного раза в столетие.
Это был подземный город, город машин, без которых Диаспар не мог бы существовать. В нескольких сотнях метров отсюда коридор выходил в круглый зал диаметром свыше километра, потолок которого поддерживался исполинскими колоннами, рассчитанными еще и на невероятную тяжесть Центральной Энергостанции. Именно там, согласно картам, пребывал вечный страж судьбы Диаспара — Центральный Компьютер.
Да, зал был на месте и оказался даже обширнее, чем Элвин осмеливался предположить — но где же Компьютер? Элвин почему-то ожидал, что столкнется с одной гигантской машиной, хотя и сознавал всю наивность такого представления. Открывшаяся грандиозная, но совершенно непонятная панорама заставила его оцепенеть в удивлении и растерянности.
Коридор, по которому они пришли, закончился высоко в стене зала — несомненно, самой большой полости, когда-либо построенной человеком. Длинные скаты по обе стороны вели к далекому полу. Все это ослепительно ярко освещенное пространство было покрыто сотнями больших белых конструкций. Их совершенно неожиданный облик на миг заставил Элвина вообразить, что он видит перед собой подземный город. Впечатление было пугающе живым и и не оставило его до самого конца. Нигде не было видно знакомого металлического блеска, издавна присущего слугам человеческим.
Здесь находился конечный этап эволюции, почти столь же долгой, как и человеческая. Начало ее терялось в тумане Рассветных Веков, когда человечество впервые научилось использовать энергию и выпустило в мир свои грохочущие машины. Пар, вода, ветер — все было пущено в ход на какое-то время, но вскоре отброшено. Энергия вещества приводила мир в движение веками, но и ее пришлось заменить; с каждой очередной заменой старые машины забывались, и новые вставали на их место. Очень постепенно, долгие тысячи лет шло приближение к идеалу безупречной машины — идеал этот некогда был мечтой, потом стал отдаленным будущим и, наконец, реальностью:
