Затворник. Почти реальная история - Кузнецов Сергей Борисович (книга регистрации .TXT) 📗
Он позвонил в отдел кадров только двадцать второго октября, в пятницу, когда прошли все оговоренные сроки проверки. И с первых слов курировавшей его оформление кадровички понял, что начались странности. «Да, – сказала она, – проверка окончена, противопоказаний не выявлено (противопоказаний! – внутренне ухмыльнулся Егоров), процедура идет своим чередом». «То есть, существует вероятность выйти в ‘‘Одоевский’’ первого ноября?» – вежливо уточнил Костя. Повисла пауза. Кадровичка неохотно сказала, что зампред Елена Петровна в отпуске до третьего ноября, так что представить Костины документы руководству управляющей компании некому. «А Полина Адамовна?» – спросил Егоров. «Увы, не тот уровень. Необходимо дождаться возвращения из отпуска Елены Петровны. Вам лучше перезвонить после ноябрьских, поскольку, сами понимаете, первые дни после отпуска сумасшедшие, ни до чего...»
Стараясь не паниковать, Костя работал над книгой две недели, встречался с сыном, ездил к маме и на кладбище к отцу и дяде, слонялся по квартире, готовил ужины к возвращению с работы Оксаны и даже пару раз первое – за месяцы вынужденного бездействия он научился неплохо варить борщ и харчо, правда, делать этого не любил, считая совсем уж бабским занятием. Встревоженную Оксану старался всячески успокаивать, хотя у самого на душе кошки скребли.
Девятого днем он позвонил в кадры, выяснил, что его документы представлены руководству группы, оно дало добро на прием нового сотрудника, и назавтра его приглашают в управляющую компанию на встречу с первым зампредом, который курирует концерн «Одоевский». Первый даст кое-какие наставления, расскажет, как следует поступать в тех или иных ситуациях: обстановка в концерне не из простых.
К назначенному времени – одиннадцати часам – Костя, безупречно одетый, благоухающий парфюмом, прибыл на переговоры... и два с половиной часа прождал в приемной: у Василия Устиновича прошла незапланированная встреча с инвесторами из Швейцарии, после которой он уехал на бизнес-ланч с какими-то заокеанскими хмырями...
Когда наконец первый зампред соблаговолил принять Егорова, тот был настолько измучен ожиданием, что далеко не сразу сумел включиться в разговор. Василий Устинович, внешне напоминающий Ельцина (в лучшие годы первого российского Президента), с низким тягучим голосом, большими руками и проницательным взглядом, расспрашивал Костю о житье-бытье долго и с пристрастием: то ли тянул время, то ли искал зацепку для отказа. Костя от вопросов не уходил, подробно отвечал на все.
Никаких деталей о будущей работе в «Одоевском» и проблемах, которые могут там возникнуть, Костя так и не услышал. Василий Устинович отделался общими фразами о «непростой обстановке», «периоде притирки фабрик друг к другу», «становлении группы» и сказал, что, по его, да и не только его, мнению, господин Егоров – профессионал, сам во всем разберется на месте, а при необходимости всегда сможет обратиться за помощью и консультациями к руководству управляющей компании. Пожелал удачи и, поднявшись, с натянутой улыбкой проводил до двери кабинета.
Костя заглянул к Полине Адамовне, доложил, что встреча прошла успешно. Ему показалось, что Полину слегка перекосило, когда он появился. «Ждите звонка, Костя, – сказала она. – Приказ о вашем назначении – на столе у председателя правления, документ может быть подписан в любой день и час».
Следующие полторы недели, до восемнадцатого ноября, никто так и не позвонил. Костя жил ожиданием сразу двух приговоров: Оскар Гумбольтович дочитывал текст первой книги романа, и вот-вот должен был быть подписан приказ о приеме на работу.
Девятнадцатого Егоров не выдержал и позвонил в «Русский кондитер» сам. Долго не мог попасть на девушку-кадровичку, которая его курировала: то она вышла, то обедает, то на переговорах, то уехала и вернется к концу дня. «Бегает от меня», – подумал Костя.
В следующий раз позвонил только двадцать второго, в понедельник, во второй половине дня. Его сразу соединили с Полиной Адамовной, которая ледяным тоном сообщила, что в ночь с двадцатого на двадцать первое ноября скончался генеральный директор фабрики «Шоколадный берег», проработавший в отрасли без малого пятьдесят лет. Всю неделю руководство управляющей компании будет заниматься организацией и проведением похорон, траурными мероприятиями.
«Но вы сами сказали, – осторожно вставил Костя, – что приказ о моем назначении лежал на подписи у руководства с десятого ноября!»
«К сожалению, Константин Геннадьевич, он по ряду причин так и не был подписан. Нужно подождать».
«Понимаете ли, – сказал Костя, – по требованию Елены Петровны я отказал по всем предложениям работодателей, ориентируясь на вас, и удалил свое резюме со всех сайтов. Как мне прикажете поступать?»
«Ждать, – повторила Полина Адамовна приличествующим моменту скорбным тоном. – Пройдут траурные мероприятия, потом я быстро сгоняю в отпуск...»
«Что?! – не выдержал Костя. – Вы уходите в отпуск?!»
«Да, – ответила она. – До тринадцатого декабря».
«А без вас мой вопрос кто-то может решить – при условии, что приказ подпишут?»
«Боюсь, что нет, – сказала Полина Адамовна. – Наберитесь терпения, Константин Геннадьевич. Вы без пяти минут начальник хозяйственного департамента концерна ‘‘Одоевский’’». И повесила трубку.
«Да, – сказал Костя в гудки. – Умывальников начальник и мочалок командир...»
Вечером, когда он изложил ситуацию Оксане, она вновь подумала: «Ты был чертовски прав, Санчо. Он притягивает неприятности. Его так и хочется обмануть».
Она чуть было не сказала это вслух.
Стас не помнил, как дотащил эту сумасшедшую ведьму-самоубийцу до мели, где доставал до дна ногами. Он наглотался соленой морской воды, мышцы болели; пока нырял, выискивая ее на глубине, в кромешной тьме, потерял кроссовки. На камнях несколько раз оскальзывался и все-таки порезал левую ногу обо что-то острое на дне.
«На хрена я ее тащу? – пару раз возникала предательская мысль. – В ней столько воды, что наверняка не откачать». Но он все равно тащил.
До каменных ступеней с перилами – подъема на платный пляж – оставалось метров десять, а он все никак не мог их преодолеть: бьющая о пирс волна рикошетом относила их назад. Он то и дело встряхивал девку, не давал ей погружаться, и выгребал сильными руками к берегу, но усталость прошедшего дня и количество чудо-пива Олежи давали о себе знать: Стас слабел.
Ведьма не подавала признаков жизни. «Брось ее, – сказал голос в голове в который раз. – Ей хана, она в нирване. Ты сделал все, что мог. Выбирайся сам».
И почему-то именно это настолько разозлило Стаса, что он в пять сильных гребков, подтаскивая утопленницу, преодолел расстояние до берега, подхватил ее, неподъемную, перекинул через плечо и пополз по ступеням наверх, как альпинист-новичок на Монблан.
Зрелище было жутковатое, в чем-то даже инфернальное: по темной дороге от пляжа к городу странной кривой, спотыкающейся походкой (не мог нормально наступить на раненую кровоточащую ногу) шел огромный босой мокрый человек и нес на плече... куль-не куль, человека-не человека...
Где-то далеко на востоке еле заметно светало.
Напарник Олежи стоял у ворот, просунув свою крысиную мордочку между прутьев ограждения и с выражением панического ужаса на лице глядел на Стаса.
– А где... Олежа? – из последних сил выдавил Стас, чувствуя, что вот-вот упадет.
– Спит, – пробормотал напарник. – Не велено будить. Стас, это ты?
– Нет... тень отца Гамлета... Ворота открой, бена мама...
– Стас, это точно ты? Мы тебя уже не ждали...
– Ты, сука, ворота открой, – задушевно попросил Стас, – а там мы разберемся, я это или не я...
В этот момент ведьма на его плече шевельнулась, закашляла, и ее вырвало.
– А-а, б... – выругался Стас и, собрав остатки сил, сделал шаг вперед. Заорал: – Быстро ворота, гнида!!!
...Тело ее сотрясали конвульсии, в горле клокотало; ее то и дело тошнило морской водой с остатками пищи.
– На бок, на бок поверните, – слабым голосом произнес сидящий на полу у стены Стас. – Захлебнется...
Олежин напарник захихикал:
– По второму кругу... – и тут же словил затрещину от Олежи.
Они едва успели перевернуть девку на бок – из нее хлынуло потоком; она кашляла, тряслась, выгибалась дугой и харкала. В помещении повис смрадный запах.
– Бормочет что-то, – сказал Олежин напарник.
– Убирать кто будет? – спросил Олежа, сверля злобным взглядом Стаса. – Навязался на мою голову... Говорил вчера – домой поезжай...
– Лондон... Лондон... – сказал Олежин напарник, вслушиваясь. – Англичанка, что ли?
– Джек Лондон, – сказал Стас. Он почти лежал на полу, не в силах даже сидеть. – Писатель американский. Его герой тоже топился.
Словно в ответ на его слова девка хрипло заорала, выгнулась – и из нее вновь хлынул поток воды. Олежа отскочил, сплюнул и повернулся к напарнику:
– Чего замер, придурок?! Тащи ведро и швабру! Успеть бы до утра убраться... Б...ди, навязались на мою голову...
Проходя мимо Стаса, Олежин напарник задержался и спросил:
– А ты откуда знаешь? Ну... про Джека Лондона? Стас, лежащий в полуобмороке на полу, открыл глаза и осмысленно поглядел на него.
– Не всегда же я был... грузчиком мебели, – сказал он.
