Через вселенную - Рэвис Бет (читать полную версию книги txt) 📗
— Все это я знаю, — перебиваю я. — Поэтому во время Чумы решено было установить Сезон. Чтобы ты… мы… могли контролировать репродукцию.
— Да, отчасти. — Старейшина снова отвлекается на шприцы. — Но нужно не просто предотвращать размножение умственно и физически неполноценных особей. Есть и другая проблема: миссия у нашего корабля настолько важная, что нельзя позволить появиться поколению, в котором не будет ни гениев, ни талантливых людей.
Теперь он снова выбирает из других шприцев. На этих написано «Математика». Берет пять штук и складывает в корзину.
— Создатели миссии не предполагали, что мы будем только прохлаждаться и заниматься сельским хозяйством, пока не долетим. Нам нужны изобретатели, художники, ученые. Нужны люди, способные думать, рассуждать, разрабатывать что-то новое для корабля и для нового мира.
В корзину отправляются три шприца, помеченные как «Звуковое искусство», а за ними десять штук с пометкой «Естествознание: биология».
— Мы очень многого добились за века, что длится этот перелет. Вай-комы придумали здесь. И пленки тоже. Гравитационную трубу усовершенствовали, еще когда я был младше тебя.
Старший берет пригоршню шприцев с надписью «Естествознание: физика» — пять-шесть штук — и убирает в корзину. Задумывается на мгновение, потом вынимает две и кладет обратно на стол.
— Ладно, значит, нам на борту нужны умные люди. К чему ты это мне рассказываешь?
Старейшина показывает мне шприц с этикеткой «Аналитика».
— В каждом из этих шприцев, — начинает он, помахивая им у меня перед носом, — особая комбинация ДНК и РНК, химера. Она вплетается в ДНК плода в теле оплодотворенной женщины и обеспечивает наличие у ребенка нужных характеристик.
Я открываю рот, но Старейшина прерывает меня.
— Старейшина должен анализировать потребности корабля. Не хватает поколению ученых? Сделай больше. Нужно больше художников? Обеспечь больше художников. Твоя работа — сделать так, чтобы население корабля не просто жило, а процветало.
Что-то у меня в желудке переворачивается. Не знаю, согласен я со Старейшиной или нет — образ корабля, полного выродившихся придурков, не самый заманчивый, но и представления Старейшины о том, как можно запросто создавать гениев, мне тоже не слишком нравятся.
Старейшина кладет в корзину последний шприц и поднимает на меня взгляд. На лице его написана серьезность, но и усталость тоже, словно он сделан из воска и потихоньку тает.
— Я слишком редко это говорю. Но я в тебя верю. Думаю, ты будешь хорошим лидером. Когда-нибудь.
Мне хочется улыбнуться и сказать спасибо — я даже припомнить не могу, когда в последний раз Старейшина так меня хвалил, — но в то же время не удается отогнать мысль, что он так уверен в моих способностях, потому что мне еще до рождения вкололи какое-нибудь снадобье с пометкой «Лидерство».
И если да… интересно, не было ли его слишком мало?
43
Я лежу, свернувшись на кровати, прижав колени к подбородку и обхватив их руками. Эмбер, мишка, зажата между грудью и коленями. Ее глаза-пуговки и нос впиваются мне в ребра, но я не замечаю.
Харли протягивает мне стакан холодной воды.
— Прости, — говорит он. Под левым глазом у него расцветает ярко-пурпурный синяк размером с мой мизинец.
Он касается моей ладони, и меня передергивает. Мне хочется плакать, кричать, спрятаться, потому что мужчина приблизился ко мне, коснулся меня, но сил хватает только на дрожь.
— Прости, — повторяет Харли. Отступает назад и садится в кресло в дальнем конце комнаты. Он сидит на самом краешке, словно в любой момент готов вскочить и снова броситься мне на помощь. Но он сдерживает себя: руки крепко держатся за подлокотники, чтобы ненароком не дотронуться до меня снова.
Я поднимаю голову.
— Нет… То есть… Спасибо. Ты меня спас.
Харли качает головой.
— Я оставил тебя одну. Это было глупо. Я знал, что Сезон в самом разгаре. Со вчерашнего дня все страшнее и страшнее. И все равно оставил тебя одну.
— Почему они все такие? — спрашиваю я. Перед моим мысленным взором все стоят стеклянные глаза тех двоих, что занимались сексом рядом, в поле, не слыша моих криков о помощи. Крепче прижимаю к себе Эмбер, наслаждаясь тем, как глаза-пуговки вдавливаются мне в ребра. Интересно, синяки от них будут похожи на те, что уже проступили на запястьях?
Харли пожимает плечами.
— Это просто Сезон. Разве на Сол-Земле было не так? Люди — тоже животные. Хоть мы и живем цивилизованно, но наступает брачный период, и мы спариваемся.
— Не ты. И не Старший. Не все свихнулись от похоти.
Харли сдвигает брови, и между ними пролегает складка. Перед глазами у меня всплывает вид тяжелых, выступающих бровей того, кто прижал меня к земле, забрался на меня и терся о меня бедрами. Утыкаюсь лицом в коричневый искусственный мех Эмбер и вдыхаю ее пыльный запах. Руки крепче обнимают колени, пальцы впиваются в кожу, и это хорошо, потому что если бы я не держала себя изо всех сил, тело мое, наверное, развалилось бы на кусочки, словно пазл, который подняли за края.
Харли не замечает, что внутри, под застывшей оболочкой, я вся трясусь.
— Вообще-то в Палате Сезон на многих не действует. Некоторые просто пользуются им как предлогом, чтобы делать… что хотят… но большинство пациентов Палаты не так уж…
— Помешались? — мой голос дрожит.
— Парадокс, а? Нормальные люди помешались меньше, чем сумасшедшие. Может, это из-за наших психотропных. Они называются «ингибиторы». Должны вроде бы успокаивать, но, может, и желание тоже снижают.
Желание Люта они, кажется, не особенно снизили. Он знал, что делает. А вот фермеры — нет, едва ли. Интересно, это потому, что они все такие безмозглые? Им хочется — и больше они ничего не понимают; точно так же, как та девушка с кроликами верила словам Старейшины, даже когда прочла правду. Люди вроде Харли и Люта — не идиоты, они лучше контролируют себя. Они сами решают быть такими, как Харли.
Или такими, как Лют.
Харли все продолжает болтать, стараясь меня отвлечь. Ему, наверно, кажется, что разговорами можно все исправить, но нет, нельзя, ничего не исправишь. Мне просто хочется, чтобы он ушел.
Харли встает.
— Давай я тебе воды принесу.
— Нет. — Я хочу остаться одна. Хочу, чтобы он ушел и дал мне захлопнуться в раковину.
— Но, по-моему…
— НЕТ! — кричу я. Ладони соскальзывают с мокрых от пота рук. Пальцы отчаянно цепляются за локти, ногти впиваются в кожу изо всей силы, чтобы точно снова не отпустить. — Нет, — шепчу я. — Пожалуйста. Просто оставь меня одну. Мне надо побыть одной.
— Но…
— Пожалуйста, — выдыхаю я в мех Эмбер.
Харли уходит.
Я долго лежу так, зажмурившись, но перед глазами все стоит болезненно ясная картина.
Руки все крепче и крепче сжимают колени, до боли придавливая их к груди. Не помогает. Я устала обнимать себя сама. Я хочу, чтобы меня обнял папа и сказал, что убьет любого, кто меня тронет. Хочу, чтобы мама целовала меня, и гладила по волосам, и говорила, что все будет хорошо. Потому что я поверю, что все еще может когда-нибудь снова быть хорошо, только если один из них мне это скажет.
Разжимаю пальцы. Костяшки побелели, подушечки пальцев колет иголками — в них возвращается кровь. Руки на локтях блестят от пота. Вытягиваю ноги — коленки хрустят и скрипят.
Мгновение я навзничь лежу на кровати, но вдруг вспоминаю, как лежала там, в поле, и вскакиваю с такой скоростью, что кружится голова.
За три шага добираюсь до двери, но руки трясутся — я не решаюсь открыть дверь.
Они все еще там.
Потные, пульсирующие тела, движения вверх-вниз, голодные глаза и жадные руки.
Нужно, шепчу я себе.
Но руки по-прежнему трясутся.
Прислоняюсь головой к прохладной стене. Я задыхаюсь — так много сил мне нужно, чтобы просто стоять у барьера, который отделяет меня от них. Хочется позвать Харли или Старшего, но у меня за ухом нет кнопки. Да и потом, не сможет же Харли спасать меня все время.
