Шеврикука, или Любовь к привидению - Орлов Владимир Викторович (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
– Вы в каком подъезде живете?
– В том… – неопределенно указал рукой Шеврикука.
– Понятно, – сказал Дударев. – Вам сегодня в почтовый ящик ничего лишнего не бросали?
– А что именно? – спросил Шеврикука.
– Да всякую дрянь бросают! То посоветуют немедленно разослать в двадцать адресов требование купить букет Алле Пугачевой. То этот наш землескребный деятель… как его… Радлугин, что ли… озадачит анкетой по поводу Затмения. Сегодня сунули какую-то странность.
– Я ничего не получал.
– А в вашем подъезде кто-нибудь?
– Не знаю. Не слышал. В нашем подъезде никто.
– Странно, – сказал Дударев и, решившись, протянул Шеврикуке карточку. – Вот поглядите.
Карточка была лакированная, с золотым тиснением. Золотые буквы бежали по ней резво, цепляясь друг за друга лапами и хвостами, ватагами обезьян. В четырех местах росчерки выскакивали вверх и вбок особо длинными и изящными хвостами. Золотом обращались: «Товарищу Дудареву О. С.!» Далее следовали слова знакомые и малоинтересные: «Быстро! Безопасно! Блестящий эффект! Уничтожаем бытовых насекомых, не нарушая уюта вашего дома!», и Шеврикука вернул бы карточку, если бы не скосил глаза на подпись: «Отродье Б. 8783 – 4. Б. Ш. (Фл. Ш.)». Он перечитал золотые слова: «Если подружитесь с привидениями, не жадничайте, свяжитесь с нами, не сочтите за труд, иначе не отвечаем за уют дома. В любой день с 6 до 19 часов по телефону…» Номер был, но его замазали черным. Шеврикука перевернул карточку. И на обороте зачерненные цифры не проступили. Шеврикука пожал плечами, вернул карточку.
– Не знаю, что и сказать. Шутят. Резвятся. Бумага есть. Краски есть. Некуда девать.
– Странно, – пробормотал Дударев. – И главное – товарищу…
– Ни у кого более не видел, – сказал Шеврикука.
– Что вы слыхали про Отродья?
– Так. Останкинская болтовня.
– Вы сталкивались с ними?
– Нет. Их нет.
– Они есть, – убежденно сказал Дударев.
– Если номер телефона проступит, вы позвоните?
– Нет, – покачал головой Дударев.
– И правильно. Это какие-нибудь богатые шутники озоруют.
– Не уверен, – сказал Дударев. – Но мы и сами с усами. Где же этот стервец Крейсер Грозный? Так вы, Игорь Константинович, если что узнаете про тень Фруктова, дайте знать.
– Теперь вы прямо как Отродье Б. Ш.! Что вы носитесь со всякими этими привидениями, с чепухой этой, досадно даже! – опять не выдержал Шеврикука.
– Вам-то что досадовать! Вот скоро получим дом, надеюсь, без насморков и чиханий, и для вас там будет пол. А увидите Грозного, передайте ему все, что я о нем думаю.
И сиреневый «Запорожец» малого предприятия укатил.
– У меня у самого дела! – бросил ему вдогонку Шеврикука.
23
Впрочем, Шеврикука полагал, что направляется на лыжную базу так, на всякий случай, без особого дела. Вроде бы нет у него никакого интереса, никакой комиссии. День стоял жаркий, два облака нехотя волоклись из Астрахани в Норильск, над Останкином зависли, возможно, размышляя, возможно, любопытствуя. Степенно (наконец-то по-московски степенно!) Шеврикука по асфальтовой тропинке проследовал от главного входа в направлении стадиона и лыжной базы и вдруг стал ощущать, что под ногами у него гудит. И не только гудит, но и нечто содрогается. В этом юго-западном углу парка, расположенного ближе к строениям Кашенкина луга, редко прогуливались, здесь спешили деловые жители, укорачивая парком свою дорогу, и сейчас несколько таких озабоченных прохожих попались навстречу Шеврикуке. Под ноги себе они не смотрели, не останавливались и ничему не удивлялись. И уж тем более не спрашивали Шеврикуку: «Что это? Вы ничего не чувствуете?»
Он чувствовал. Они не чувствовали.
А может быть, и они чувствовали, но в суете жизни не придавали никакого значения всяким гулам и содроганиям. Да мало ли что у нас в Москве нарыто под землей. Мало ли что может там гудеть и содрогаться.
А Шеврикука чем ближе подходил к лыжной базе, тем нервнее ощущал подземные гулы и волнения. Под ним, похоже, не только содрогалось, но и бурлило. Однако асфальт нигде не коробился, не разрывался трещинами, ни одна травинка не вздрагивала, листья тополей, дубов и лип были спокойны, серый кот и тот, лапы раскинув, безунывно спал на скамейке. А в тектоническую предусмотрительность котов Шеврикука верил.
«Что же это?» – растерялся Шеврикука и метрах в пятидесяти от лыжной базы встал. Не предупреждение ли ему? Глупости. Этак выйдет, что в сердцевине всего находится он. Кому он нужен! Гулы и судороги происходили в недрах летнего проживания привидений и призраков. Иное дело, следовало ли ему именно теперь лезть в бурливый котел? Вспомнил он и о том, как недавно нечто давящее и смрадное забирало его в недра Ужаса (то есть он и не забывал об этом, но сейчас физически вспомнил, как его захватывало Чудовище). Ко всему прочему, умельцы воздействовать на его сознание могли находиться и здесь, на днях на Покровке они уже оказывались вблизи привидений. Благоразумие требовало: уймись, охлади себя и уйди. Или резче: поворачивай оглобли. Но гордость и любопытство возбуждали в Шеврикуке отвагу.
Шеврикука тихонько, теперь уже оглядываясь по сторонам, подобрался к северному боку лыжной базы, отодвинул доску, освобожденную им три года назад от гвоздей, и проскользнул в знакомую щель. Избегать взаимоуважающего соблюдателя Горю Бойса он не был сегодня намерен и сразу дал о себе знать. Я здесь, ваш посетитель, учиняйте расспросы. Однако легкопроходимый боевой стол соблюдателя, прежде всегда поспевавший куда надо, где-то застрял и не надвинулся грозно на Шеврикуку табельным охотником, а еле наполз, погромыхивая в раздражении ящиками тумбочек. Горя Бойс, в валенках, в ватных штанах на подтяжках, тощий, но пухлощекий, был взъерошен, взбудоражен, Шеврикука его не рассердил и не обрадовал. Из кармана расстегнутого френча Гори Бойса торчали фанерные очки, к битью мух они сегодня не принуждались, да и мухи нигде вокруг не парили и не присаживались.
– В Апартаменты? – спросил Горя Бойс. – Или куда еще решили последовать? Или ко мне?
– В Апартаменты, – сказал Шеврикука. – В номер триста двадцать четвертый.
Стол взаимоуважающего соблюдателя начал подпрыгивать, гремел ящиками, звенел шпорами. Горя Бойс, бранясь, принялся удерживать канцелярскую лампу, а она рвалась в выси, Шеврикуку шатало.
– Что это у вас? – спросил Шеврикука.
– Где? Что? – Горя Бойс вцепился в лампу, а она носила его над столом.
– Что это трясется под вами? Что бурлит?
Содрогание затихло. Шеврикука выпрямился. Горя Бойс с лампой рухнул на стол.
– Это не под нами… – пробормотал Горя Бойс. – Это в нас… Переполох!.. Большой переполох!
– Из-за них! Из-за этих! – выскользнула из темноты бабка Староханова, взаимоуважающий следитель, она же Лыжная Мазь, она же Смазь. – И из-за этих тоже! Которые в Апартаментах! Которые в нумере триста двадцать четвертом! Теперь покоя не будет! Ты Шеврикуку к ним не пускай, он их еще больше всполошит!
– А может, и порешит, – предположил Горя Бойс.
– А может, и порешит, – захихикала бабка Староханова. – А может, и порешит! Порешит и порешит!
– Горя, давай от триста двадцать четвертого, – сказал Шеврикука.
Шеврикука полагал, что Горя Бойс начнет опять для порядка куражиться, требовать объяснений, почему он явился в неотведенный час и нет ли при нем зараз, лиха и напастей, но нет, соблюдатель протянул Шеврикуке сушеную воронью лапу с алюминиевым ромбом и произнес привычное: – Веди прохладную беседу. Не озорничай. Не шали. Горя бойся!
Следитель Староханова заскользила за Шеврикукой. На этот раз он не отогнал бабку, надеясь услышать от нее злободневные известия. Но Староханова сопела и сморкалась, не вступая в разговор, возможно, лишь наблюдала по должности за путешествием гостя, не натворит ли чего.
– И давно здесь так содрогается и бурлит? – спросил Шеврикука.
