Затворник. Почти реальная история - Кузнецов Сергей Борисович (книга регистрации .TXT) 📗
На самом деле автором был он: для романа «Люди и море» были придуманы два стихотворения в прозе, как бы сочиненных Пашей, давней Ольгиной любовью, человеком, пропавшим без вести во время выполнения одного из заданий за границей. Сочинялись стихотворения в прозе мучительно, много раз переписывались; на них было потрачено в общей сложности порядка двух недель, но в роман вошло одно.
Сейчас он прочел хозяевам второе.
Еще немного посидели, пообщались – и Костя откланялся.
Три дня спустя он позвонил Ольге на работу и предложил встретить ее вечером; она согласилась. Около двух часов они гуляли по Арбату и, хотя было по-весеннему прохладно, нисколько не замерзли и не устали, поглощенные друг другом. Ольга немного рассказала о себе, о том, что недолго была замужем в гражданском браке, но муж погуливал... Прощала, сколько могла, – потом указала на дверь. Костя не знал, радоваться ему или ужасаться таким совпадениям. Сам он так и не признался, чем увлечен, рассказал только о своей профессии, упомянув, что временно без работы. С недавнего времени в разводе.
Заходить к Ольге домой в тот вечер он не стал. Они договорились, что завтра вечером увидятся снова.
Так они начали встречаться.
Косте пришлось еще ужать свой повседневный рацион: цветы, милые безделушки, кино и кафе, даже недорогие, – все это стоило денег. Он влез в долги: сначала занял денег у мамы, потом у Померанцева. И хотя ни единого вопроса о сроках возврата и о том, на что деньги, от обоих кредиторов не последовало, Костя ощущал себя неловко, особенно перед матерью. Он уже подумывал о том, не обратиться ли к старым знакомым и не заняться ли вновь евроремонтом квартир, даже позвонил двоим бригадирам, но те быстро охладили его пыл: пока все места в бригадах заняты, да и заказов кот наплакал; дай знать о себе ближе к лету, Костя, народ разъедется – кто на родину, кто в отпуска...
Ольга, кажется, понимала некоторую внутреннюю нервозность Кости, хотя он и старался тщательно скрывать свое настроение (сильно и притворяться-то не надо было – только увидев ее при очередной встрече, он забывал обо всем на свете!). Два приглашения в театр и одно на кинопремьеру исходили уже от нее, и все расходы несла она. «И отныне, Костя, – заявила Ольга непререкаемым тоном, – я намерена платить за себя сама. Пока ты без работы, это будет справедливо. Вообще, дурацкий принцип, когда мужчина обязан платить за женщину. Кажется, он сохранился только в России, в Европе и Америке давно нет ничего подобного».
С каждой их встречей Егоров все больше убеждался в том, как она нужна ему; сам он был на великолепном душевном подъеме, а его фантазия во время работы взносилась до новых высот. Только такая женщина, был он уверен, испытавшая предательство и разочарование, способна понять его устремления, оценить их (если для этого потребуется дать ей прочесть неоконченный роман – он был готов) и разделить трудности первого времени: до завершения работы над книгой и ее продажи в публикацию, на что также потребуется немало усилий. Мысли его были по большей части абсолютно эгоистическими, но он вряд ли отдавал себе в этом отчет.
Его тянуло к ней, и в то же время он не торопил наступление этапа близости, полагая, что они оба к этому не готовы.
Незаметно пролетел апрель. В День Победы вечером, когда усталый, но счастливый Егоров вернулся домой, проводив Ольгу (они целый день гуляли по праздничной Москве, радуясь, как дети; успели и на Поклонную, и на Воробьевы, а завершили Васильевским спуском, где вдоволь наорались на грандиозном гала-концерте), позвонил Лекс.
В первый момент Егоров подумал, что речь пойдет о возврате долга, и начал быстро выстраивать в голове какие-то покаянно-обещающие, но в достаточной степени туманные конструкции... но Померанцев, поздравив с праздником, сказал:
– Одиннадцатого у Софии день рождения, если ты помнишь. Отмечать будем четырнадцатого, в субботу. Мы все очень хотим тебя видеть. Даже не пытайся отвертеться, как в прошлом году. И еще: я помню, что у тебя легкий финансовый напряг, так что подарок для нее купил и припрятал на работе, завтра завезу. В восемь вечера будь, пожалуйста, дома.
– Лекс, я... – обмерев, забормотал Костя.
– Не в этой жизни, – сухо перебил Померанцев. – Я очень люблю вас обоих – тебя и Софию. И на праздновании ее тридцатилетия ты должен быть у нас, даже если американцы захватят Москву.
– Я могу прийти не один? – робко заикнулся Костя.
– А-а, – обрадовался Лекс, – темнило, вот почему я не застаю тебя дома третий день! В таком случае мы, разумеется, ждем вас обоих. До завтра.
– Я осознаю себя затворником, – сказал Костя и, подняв бокал и легонько крутя его, смотрел, как дорогой коньяк масляно ходит по стенкам. – Садясь за работу над книгой, я вхожу в свой мир, затворяю за собой дверь и...
– ...и это попахивает паранойей, – сказал я. – Не преувеличивай. Образы, думы о высоком, создание мира... это все, конечно, хорошо... Хочешь знать, что я вижу в перспективе? Ты допишешь книгу, помыкаешься, пытаясь ее пристроить, в конце концов продашь, заключишь договор, получишь деньги и, умиротворенный, станешь искать работу по специальности. Расплатишься с долгами, женишься на Ольге – прекрасная девушка, очень тебе подходит! есть в ней что-то от той, романной... – и станешь жить, как прежде. Наверняка лучше. Начнешь писать что-нибудь новое... или не начнешь. По мне, довольно и того, что ты умеешь.
– Будем считать, что я не умею ничего, кроме создания миров, – сказал Костя с жесткой улыбкой и залпом выпил коньяк. – Ты ничего не понял, Лекс... Ты так ничего и не понял. Ни ты, ни Машка, ни Оксана, ни мама... Никто. Но особенно жаль, что не понял ты. «Я рассчитывал на тебя, Саид».
– Ты правильно делал, Сухов, – сказал я. – Я тебя не подведу. Но давай смотреть на вещи трезво... насколько это возможно сейчас в нашем состоянии... а главное – реально...
– Реально?! – громким шепотом возопил он. – Кто здесь говорит о реальности, когда...
Он умолк, приоткрыл дверь из кухни в коридор и прислушался.
– Как думаешь – девочки уснули?
– Третий час, – сказал я. – За Софи ручаюсь, давно спит, у нее сегодня был тяжелый день... Слушай, спасибо тебе, что приехал, и за тосты... Софи была так рада... Да и твоя Ольга наверняка десятый сон видит... Вы с ней как – успели подружиться?
Костя покачал головой.
– Ну и правильно, – одобрил я. – Не торопись. Так что ты хотел сказать?
Он исподлобья поглядел на меня.
– Когда ты сможешь ко мне заскочить?
– Да я же вот только был, подарок привозил... для Софии...
– В тот день не получилось. Хочу тебя кое с кем познакомить.
– Знаешь, Егоров, – сказал я, – ты не перестаешь меня поражать. То он становится писателем, а то предстает тайным многоженцем...
Костя поморщился:
– Не то, Лекс... Но ты обязательно должен встретиться... я не знаю! Начну рассказывать – сочтешь психом и пошлешь...
– Уже немного счел. – Я посерьезнел. – Костик, я где-то читал, что все талантливое, а тем более гениальное, идеи, образы – идет не от нас, а через нас. Мы не авторы, а лишь проводники. Это из области божественного, а у каждого человека в этом мире – свое предназначение. Помнишь, как называл себя Есенин? «Божья дудка». Он был абсолютно убежден, что его талант – дар Господень. Не знаю, что происходит в твоей голове... Но книга эта, «Люди и море», и впрямь какая-то... странная, что ли...
Я умолк. Слова слишком бедны. Весь мой насмешливый скепсис разбивался о Костю, который творил, создавал мир – сам верил в это и заражал своей верой всех, кто был рядом.
– Так с кем ты хочешь меня познакомить?
– С одним человеком.
– Ты сдаешь кому-то комнату?
Он вдруг улыбнулся:
– Почти.
– Мужчина, женщина?
– Сам увидишь.
– А кстати, – спохватился я, – могу я спросить, что там станется с твоими героями в конце? Хотя бы с этим, как его... Вадимом? Есть в нем что-то обаятельное... Другие – тоже ничего, но этот особенно...
