Дверь в лето (сборник) - Хайнлайн Роберт Энсон (читаем полную версию книг бесплатно txt) 📗

“Но я в самом деле хочу туда, — возразил я себе, — в двухтысячный год. Только подумай, парень, — двухтысячный год!”

“Ладно, как хочешь. Но стоит ли уходить из этого мира не расплатившись по счетам”.

“Ну, хорошо! А как ты будешь расплачиваться? Белл, после всего этого, тебе не нужна. Что еще ты можешь сделать? Подать на них в суд? Глупо. Если кто и выиграет от этого процесса, так только адвокат”.

— Ну? [9] — спросил Пит.

Я посмотрел на его покрытую шрамами морду. Он-то не станет подавать в суд. Если ему не понравился фасон усов у другого кота, Лит, пригласит его выйти и разберется с ним, как подобает настоящему коту.

— Похоже, ты прав, Пит. Я как раз собрался навестить Майлза, оторвать ему руки и бить по голове, пока он не заговорит. Анабиоз подождет. Зато мы будем точно знать, кто придумал эту пакость.

Неподалеку стояла телефонная будка. Я дозвонился до Майлза и попросил его никуда не отлучаться.

Отец дал мне имя Дэниэл Бун Дэвис [10] — таким образом он лишний раз декларировал свое свободолюбие. Я родился в 1940 году. Тогда все в один голос говорили, что времена индивидуальностей прошли и что будущее принадлежит массам. Отец не верил этому и мое имя стало для него одним из символов независимости. Он умер, когда северные корейцы промывали ему мозги и до конца остался верен своим убеждениям.

Ко времени Шестинедельной войны я обзавелся степенью магистра, специальностью инженера-механика и армейской робой. Я не гонялся за чинами, — кроме имени, отец наделил меня неодолимым отвращением ко всякого рода приказам, муштре и дисциплине. Я хотел просто отслужить свой срок и убраться из армии. Во времена холодной войны я служил неподалеку от Нью-Мексико в звании техника-сержанта арсенала, набивал атомы в бомбы, а между делом размышлял, чем бы заняться на гражданке. Потом меня перевели в Оклахома-сити, в службу снабжения и я добывал свежие продукты для наших “джи-ай”.

Пит, естественно, странствовал со мною. У меня был приятель, Майлз Джентри, ветеран, призванный из резерва. Незадолго до призыва у него умерла жена, оставив ему Фридерику, свою дочь от первого брака. Они жили неподалеку, в Альбукерко, и маленькая Рикки (мы никогда не называли ее полным именем) с удовольствием заботилась о Пите. Благодаренье кошачьей богине Бубастис, [11] Майлз и Рикки возились с Питом все уикэнды и я был совершенно свободен семьдесят два часа в неделю.

Первые сообщения об анабиозе поразили меня, равно как и всех прочих. Оказалось, что за полминуты человеческое тело можно охладить почти до нуля. Правда, перед Шестинедельной войной это оказалось всего лишь лабораторным трюком. Занимались этим в военных лабораториях, а у них всегда хватает и людей и денег для любых исследований. Напечатайте миллиард долларов, наймите тысячу ученых и инженеров, позвольте им ставить любые эксперименты и они выдадут все, что вам будет угодно, даже невозможное С помощью анабиоза шли, если угодно, стазиса, гибрнации, гипотермии, замедления метаболизма) можно было складывать людей хоть в штабеля, а потом размораживать по мере надобности. Человеку дают легкий наркотик, гипнотизируют и охлаждают до четырех градусов Цельсия. Главное при этом — избежать образования в крови ледяных кристаллов. Когда человека нужно разбудить, температуру поднимают и через десять минут он встает как встрепанный, разве что чуть обалдев. Правда, при быстром размораживании можно повредить нервные клетки. Поэтому оптимальным временем считается два часа, а быстрое размораживание — это, как говорят в армии, “рассчитанный риск”.

Вся штука была в том, что рассчитывать приходилось свой риск, а не риск противника — тот не поддавался обсчету. Война закончилась и я, вместо того, чтобы погибнуть или попасть в плен, был уволен из армии и занялся коммерцией на пару с Майлзом. Где-то в это же время страховые компании стали предлагать анабиоз всем желающим.

Мы с Майлзом завели небольшую фабрику на краю пустыни Мохаве (раньше это здание принадлежало ВВС) и начали делать Горничных. Я ведал техникой, Майлз — деловыми вопросами. Да-да, это я изобрел Горничную и всех ее родичей — Оконного Вилли и прочих, хотя на ярлыках и нет моего имени. Служа в армии, я часто задумывался, что может сделать один инженер. Работать на Стандард Ойл, или на Дюпона, или на Дженерал Моторз? И тридцать лет выслуживать пенсию? Вы проглотите кучу деликатесов на званых обедах, вдосталь накатаетесь на самолетах, но никогда не будете хозяином самому себе. Есть еще государственная служба — там прилично платят, там нет никаких тревог, там хорошие пенсии, ежегодные отпуска, щедрые пособия. Что до меня, то я хотел отдохнуть от каких-либо обязанностей, тем более, что после армии мне полагался оплачиваемый отпуск.

Чем бы таким заняться, что не требует шести миллионов человеко-часов до выпуска на рынок первой модели? Все в один голос говорили, что времена велосипедных мастерских, времена Генри Форда и братьев Райт безвозвратно минули, но я не верил этому.

К этому времени автоматика применялась уже достаточно широко. Сложные химические реакторы обслуживались всего двумя операторами. Машина могла выдать вам билет в одном городе, а в шести других знали, что это место занято. Стальные кроты грызли уголь, а горнякам оставалось лишь присматривать за ними издали. Именно поэтому я долбил электронику, кибернетику и прочее все время, пока числился в платежной ведомости Дяди Сэма.

Вопрос: какова конечная цель бытовой автоматизации? Ответ: максимально облегчить домашнюю работу. Я и не пытался рассчитывать ее “научную организацию”. Женщинам нужно было совсем другое — хорошо обставленная, уютная пещера. Существующее положение домохозяек не устраивало; и в самом деле, домашнее хозяйство велось самым допотопным образом. Только раз я встретил хозяйку, обходившуюся совсем без прислуги, все прочие нанимали дюжих деревенских девиц и они четырнадцать часов в сутки драили полы, питались объедками с хозяйского стола, получали плату, которую презрел бы даже помощник ассенизатора, да еще и радовались, что нашли “хорошее место”.

Именно поэтому мы назвали наше чудище Горничной, как бы напоминая об этих полурабынях, иммигрантских дочках, которыми бабки пугают внучат. Основой конструкции был пылесос, а продавать наших Горничных мы собирались по цене, позволяющей им конкурировать с обычной метлой.

Наша Горничная (первая модель, а не полуразумный робот, которого я спроектировал потом) должна была драить полы… любые полы весь день напролет и без всякого надзора.

Она мыла, терла, всасывала пыль, полировала — словом, делала все, что было заложено в ее убогую память. Она драила полы — и только; более сложные действия были выше ее сил. Весь день она ползала, отыскивая пыль и грязь, кружила по чистым полам в поисках грязного пятнышка. Как хорошо вышколенная прислуга, она не совалась в те комнаты, где были люди — уезжала в пустые, разве что хозяйка догонит ее и выключит, чтобы похвалиться ею перед гостями. Временами она уползала в свое стойло — подзарядить аккумуляторы. Потом мы стали встраивать “вечные” силовые узлы.

Короче говоря, различие между первой моделью Горничной и пылесосом было минимальным. Но она работала без надзора и это обеспечивало сбыт.

Основные узлы схемы я слизал с электрических черепов, о которых в конце сороковых годов писали в “Сайнтифик Америкэн”; цепи электронной памяти позаимствовал из “мозга” управляемой ракеты (здесь мне крупно повезло: из-за строжайшей секретности их даже не запатентовали), рабочие узлы — из дюжины разных механизмов, включая сюда полотер, каким пользуются в казармах, аптечный миксер и манипуляторы, которыми на атомных заводах берут все “горячее”. Таким образом, ничего нового в конструкции не было: я просто собрал вместе уже известные узлы. Такая “изобретательность” должна опираться на юриста, хорошо знающего патентное право и умеющего находить в нем лазейки.