Через вселенную - Рэвис Бет (читать полную версию книги txt) 📗
— А зачем вам художники? — спрашиваю я, вспомнив о Харли, о Барти и Виктрии.
— У художников тоже есть применение. Она обеспечивают фермерам развлечение. Эмоций у них, может быть, и немного, но даже мартышкам бывает скучно. К тому же художники порой обладают чем-то большим, чем просто способности, что мы им вводим. Мы столкнулись с технической проблемой, которую не сумели разрешить десятилетия напряженных исследований. Кто знает, в чем может проявиться талант. Вот твой друг Харли, так? У него была предрасположенность к пространственному и визуальному творчеству. Он стал художником, но с таким же успехом мог стать проектировщиком или, будь на то его собственное желание, инженером.
— Мы — просто пешки. Средство для достижения цели. Игрушки, которые ты создаешь, чтобы играть в свою игру.
— Эта игра — жизнь, идиот! — голос Старейшины звучит все громче. — Как ты не понимаешь? Мы просто пытаемся выжить! Если бы не было Сезона, у людей не было бы в жизни цели. Если бы не было фидуса, они разодрали бы корабль на кусочки в приступе безумной ярости. Если бы не было репликаторов ДНК, мы все были бы выродившимися идиотами. Все это нужно нам, чтобы выжить!
— А что, если один из наших «безмозглых» фермеров смог бы однажды решить проблему двигателя? — спрашиваю я. — Но ты так накачал его этим своим фидусом, что он разучился думать. Почему нельзя позволить им всем думать, чтобы все трудились над проблемой?
Старейшина смотрит на меня, прищурив глаза.
— Ты что, забыл уроки? Назови мне три главные причины разлада.
— Во-первых, различия, — отвечаю я на автомате. Я не собирался играть по его правилам, но у меня рефлекс — отвечать ему немедленно.
— Дальше?
— Во-вторых, отсутствие централизованного командования. — Теперь я уже просто хочу понять, что он пытается этим сказать.
— И последняя?
Я вздыхаю.
— Индивидуальное мышление.
— Именно. Фидус исключает возможность индивидуального мышления — оно остается лишь у тех, кого мы создали сами и кто способен помочь. Это наш самый реальный шанс.
Старейшина наклоняется ко мне через стол и постукивает пальцами по металлическому покрытию, пока я не поднимаю голову и не смотрю ему в лицо.
— Очень важно, чтобы ты это понял, — произносит он, вперив в меня горящий взгляд. — Это наш самый реальный шанс выжить.
Мгновение он молчит.
— Это наш единственный шанс.
65
Доктор отводит мою руку в сторону.
— Я хочу, чтобы ты это видела.
— Что вы с ней делаете? — спрашиваю я глухо.
Он бросает бесстрастный взгляд на пустую оболочку Стилы.
— А, ничего.
— Ничего? Ничего?! — кричу я. — Секунду назад это был человек! Что вы натворили?
Доктор обходит кровать и указывает на один из прозрачных пакетов с раствором.
— Тут фидус высокой концентрации. Наркотик, — отвечает он на мой незаданный вопрос. — Он делает людей пассивными.
Я вспоминаю Филомину, дочь Стилы, потом себя.
— Вы опаиваете людей на корабле, — вырывается у меня шепот.
— Большую часть, — пожимает плечами он.
— Зачем?
— Медицина — чудесная вещь, — он сдавливает пакет с раствором. — Она может решить любую проблему, даже проблему целого общества.
— Вы преступник, — говорю я, и вместе со словами ко мне постепенно приходит осознание всего ужаса этого факта.
— Я просто реалист.
Протянув руку, хватаю ладонь Стилы, холодную и безжизненную.
— Что происходит? — спрашиваю я, разжимая пальцы, и с отвращением отступаю на шаг.
Сосредоточившись на растворе, доктор почти не обращает внимания ни на меня, ни на остальных пациентов.
— Я же сказал, фидус вызывает пассивность.
— В каком смысле?
— Делает их спокойными. Умиротворенными. Пассивными.
— Она даже не шевелится! — мой голос вот-вот сорвется на крик. — Даже не мигает! Просто глядит прямо перед собой!
Доктор, кажется, удивлен моей паникой.
— Неужели ты не видишь, что Стила, все они бесполезны? И она, и остальные пожилые больше не могут приносить физическую пользу, не могут работать, как молодые. Ум их тоже уже бесполезен — продолжительное воздействие фидуса снижает мозговую активность, даже если, как Стила, принимать ингибиторы. Фидус обманывает нейроны, и старики либо начинают путать реальность с вымыслом, либо бунтуют, вырвавшись из-под его влияния. В любом случае они для нашего общества становятся только бременем. Так что мы берем от них, что можем, — он кивает в сторону пакета с кровью Стилы. — В ее генах были заложены ум и нестандартное мышление; возможно, нам удастся переработать ее ДНК. Собрав у пожилых все, что еще можно использовать, мы их усыпляем.
Стила не кажется спящей. Она кажется мертвой.
В голове вдруг всплывает, как, когда мне было восемь, мама с папой подарили мне щенка. Он заразился парвовирусом и серьезно болел. Мама тогда сказала, что ветеринару пришлось его усыпить.
— Так вы их убиваете? — шепчу я в ужасе.
— Формально, — пожимает плечами доктор.
— Формально?! — взвизгиваю я. — Они либо умирают, либо нет. Тут нет середины.
— Мы находимся в замкнутой системе, — говорит доктор. — Кораблю приходится поддерживать существование. — Он переводит взгляд со Стилы на меня. — Нам нужны удобрения.
К горлу подступает тошнота.
— Вынимайте иголки! — требую я, делая рывок к капельнице.
— Поздно. Препарат уже в ней.
Сорвав иглы с рук Стилы, я понимаю, что доктор сказал правду. С кончика иголки срывается капля крови — и больше ничего. Пакет пуст. Рука Стилы свалилась с края кровати, но она этого не замечает.
— Эми, — холодно произносит доктор. — Я рассказываю тебе это, чтобы ты поняла, как обстоят дела на борту этого корабля. Я видел, как ты расспрашиваешь Старейшину, как разговариваешь со Старшим. Ты должна знать, как опасно создавать проблемы, наступать Старейшине на мозоль. Шлюз — не единственный способ избавиться от тебя. Старейшина опасен, Эми, очень опасен, и лучше тебе в будущем держаться от него подальше.
Он вздыхает, и я впервые задаю себе вопрос, испытывает ли он к этим пациентам сочувствие, сострадание или хоть что-нибудь.
— Когда Старший привел тебя сюда, я сразу понял, что на тебя подействовал фидус. Мы со Старейшиной занимаемся его распространением по всему «Годспиду». Это наша обязанность. Но, хотя я и согласен, что фидус помогает поддерживать мирное существование, мне кажется, что он подходит не для всех, — он решительно выдерживает мой взгляд. — Если ты будешь подрывать спокойствие на корабле, Старейшина прикажет мне забрать тебя сюда, на четвертый этаж. И у тебя в вене окажется игла. И поначалу ты почувствуешь тепло, уют и радость.
Он переводит взгляд на Стилу, и я следую за ним глазами. На ее морщинистых губах застыла едва заметная улыбка.
— Сначала фидус успокоит твой разум, а потом — тело. Мышцы расслабятся, ты почувствуешь небывалое умиротворение.
Тело Стилы обмякло на подушках. Улыбка сходит с губ, но не потому, что ей грустно — просто мышцы лица уже не работают, не поднимают уголки губ.
— Тело успокоится настолько, что постепенно легким станет лень дышать, а сердцу — лень биться.
Обвожу Стилу внимательным взглядом с ног до головы. Мне кажется, что ее грудь поднимается и опадает, я слышу, как тихонько бьется ее сердце.
Но я лишь выдаю желаемое за действительное.
Дрожащими пальцами закрываю уставившиеся в пустоту глаза.
— Это не мучительная смерть, — говорит доктор, — но все же смерть. Если Старейшина посчитает тебя бесполезной — или, что еще хуже, вредной, — такой конец ожидает и тебя.
66
Я уже через дверь слышу, как она плачет. Прикладываю палец к сканеру, дверь открывается, и только тут до меня доходит, что я сделал — вошел в чужую комнату без разрешения. Но сейчас это неважно — важно только то, что Эми лежит на кровати и плачет так, что все тело сотрясается от рыданий.
