Посольский город - Мьевиль Чайна (книга бесплатный формат txt) 📗
Однако поразительней всего была дисциплина армии абсурдов, то, как от общей медленно движущейся махины войска отделялись вдруг несколько групп, которые без единого слова выстраивались в отряды и разбегались по незнакомой местности кто куда — одни чтобы застать врасплох наших пограничников, другие чтобы завербовать новых ариекаев, вырвав у них кусок плоти. К тому времени передачи как-то внезапно прекратились, наши камеры лежали на земле сломанные, сдутые ветром или прихлопнутые в порыве раздражения врагом. Мы, разумеется, выслали новые. И стали строить планы.
Наши шпионы разлетались на поиски, а мы нарушали старые договоры и привычную изоляцию. Камеры показывали нам берега слаботоксичного моря. Вокруг нас была целая страна, в которой располагался город, а в нём — Послоград. Смотреть на эту страну было нам в новинку. В иммере я пользовалась разными картографическими программами, но эту карту не видела никогда. У нас был континент. Я с трудом нашла бы на нём Послоград, вряд ли смогла бы проследить границы города, а уж очертания суши, на которой мы были всего лишь крохотной точкой, и вообще не узнала бы. Но теперь, когда возникла нужда, оказалось очень просто нарушить все табу и достать требуемые карты. Они никогда и не были под запретом, в отличие от иных простодушных теократий, где мне довелось побывать: просто интересоваться ими было неприлично, но теперь прежние правила учтивости ничего не значили. Наши камеры сканировали разные направления, чтобы не упускать из вида движения абсурдов.
Их избранные, их первые, их пионеры овладели особой формой насилия, которая превращала жертвы в безмолвных братьев по оружию. Как это было? Они растекались из тощающего города, захватывая на своём пути фермеров, дальше, мимо любых городских кишкопроводов в пространства, заселённые номадами, там они подчинили себе номад, охотников-собирателей ненужных или сбежавших технологий, домов. Быть может, однажды кто-нибудь ещё напишет историю этого исхода, этого крестового похода за соратниками.
Но дело было не только в уведённых и насильно вылеченных деревенских наркоманах. Я представляла себе, как эти безумцы, точно пророки, выходят из пустыни; ариекаи из далёкой провинции, встревоженные или обозлённые тем, что они слышали о судьбе своих городских кузенов, низведённых до состояния восторженных зомби или отчаявшихся трусов, могли, даже если сами избежали искушения, испытывать потребность присоединиться к абсурдам. Возможно, армия не сразу вошла в состояние регулярной, беспощадной жестокости, возможно, в отдельных поселениях будущие рекруты спорили о том, оглушать себя или нет. Последнее осознанное применение речи, доказывающей необходимость собственного уничтожения.
Я заставила Брена пойти со мной в город. Пересечь границу Послограда оказалось несложно, хотя её должны были охранять. Запомнить дорогу туда и обратно тоже было легко.
— Они будут здесь недели через две, — сказала я. Он кивнул.
— Ты заметила, что они все в расцвете сил? — ответил Брен. — Они не опекают старших и не заботятся о молодёжи.
Однако молодёжь скоро будет иметь причины благодарить их. Даже без присмотра по нескольку молодых ариекаев из каждого выводка наверняка выживут, а когда они перейдут во взрослую форму существования и проснутся для Языка, то станут жить в городе, очищенном от нас. И от бога-наркотика. Ради такого будущего абсурды пожертвуют собой. Ради него они оглушат себя, чтобы остаться недоступными для любых соглашений или компромиссов.
Мы держались наименее опасных суб-регионов города. Я сама находила дорогу — на этот раз я вела Брена — туда, где Испанская Танцовщица и его друзья учились лгать, а я пыталась помочь им найти новые способы говорить меня.
— Мы собираем армию, — объявил Кел. Его слова были встречены со всем возможным презрением. «Соберите много своих на площади и будьте готовы воевать», — возвестили ЭзКел ариекаям. Они распорядились выставить вперёд солдат. Они потребовали кура/маши добровольцев. Кура/маши было названием крупнейшего скопления единиц и означало нечто большее, чем крупнейшее точное число, для которого существовал термин кура/спа, 3072. Кура/маши обычно переводили как «бессчётный». ЭзКел требовали, чтобы ариекаи выставили всех, кого могли.
Кел махал руками. Рядом с ним Эз походил на куклу чревовещателя, которая жива лишь пока она говорит или через неё говорят. Уайат наблюдал за ним, точно встревоженный родственник. Я гадала, сколько ариекайских солдат получит бог-наркотик и обойдётся ли без насилия этот призыв. Жители деревушек, рассеянных тут и там на месте бывшего города, этих островков в море смертельно опасного безумия, будут повиноваться, насколько смогут. Они знали, что абсурды идут. Большую часть живой силы наверняка поставят те местные, которыми якобы правил Кора/Сайгисс, те, кого вверили его попечению ЭзКел.
— … одна главная сила ариекаев для защиты города, рассредоточенная по слабейшим местам обороны, и ещё пара… хм, особо подготовленных отрядов, — заявил Кел на собрании комитета. Не было сил слушать этот бред, замаскированный под стратегию. И не было сил смотреть ни на кого в комнате. Противопоставить надвигавшейся армии нам было нечего. Когда нас распустили и я начала медленно собирать свои вещи, до меня вдруг дошло, что в комнате остались я, Эз и Кел. Не знаю, как это получилось. Но торопиться мне не хотелось. Смотреть на них — тоже. Я была их недругом, и владела секретами повстанцев.
Кел ссутулился, как будто от усталости. Издалека он выглядел каким-то съёжившимся. На миг мне показалось, что в кресле сидит карлик, таким большим было оно для него, словно трон для мальчика-короля. Эз стоял, точно угрюмый придворный. Они, наверное, ждали, когда можно будет начать произносить обязательные воззвания — для тренировки.
— Ты скучаешь по моему брату, Ависа? — спросил Кел.
— Я?.. По Вину? Я… Да. — В какой-то степени это было правдой. — Иногда. А ты?
Кел следил за мной из-под насупленных бровей.
— Да. Я злился на него. До того, как он умер. — Он замолк. — Я злился на него до его смерти, а после — ещё больше. Разумеется. Но я по нему скучаю.
Я соображала, что может дать мне этот разговор, но добавить мне было нечего.
— Пожалуйста, — бросил он сердито, но не мне. Эз поднял голову.
— Я сейчас… — сказал Эз и вышел. Это было первое слово, которое я услышала от него за много дней, первое его собственное слово. Кел не смотрел, как он уходил.
— Вин скучал по тебе, — сказал он.
— Да?
Что бы ни произошло с Келом, кем бы он ни стал, я была уверена, что он продолжает видеть меня, как и я его, через окно воспоминаний, включавших совместные утра и вечера, обнажённость, секс, иногда замечательный. Разве я могла забыть последний взгляд Вина? Тогда я разглядела в нём потребность, которую, быть может, следовало назвать иначе, заметила и то, что Кел, похоже, обижался. Потому ли, что считал привязанность своего брата партией без выигрыша, который я у него украла? Или потому, что у него самого не было привязанностей?
И тут, к моему ужасу, в горле у меня встал ком, и мне пришлось прикрыть глаза. Огромное расплывчатое горе навалилось на меня, не только из-за Вина, но и из-за него тоже. Я думала о месяцах, которые я была любовницей КелВин. Я пыталась припомнить хотя бы один раз, когда они оба двигались вместе со мной. И не могла. Ласкали они меня вместе хотя бы раз, или это всегда был один, и сначала, и потом, после ленивой паузы, когда, как мне казалось, как я считала до сих пор, это был другой? Я посмотрела на Кела. Неужели он просто терпел желания своего двойника, тогда?
Я подумала: «Были мы с тобой когда-нибудь вместе?»
— Просыпаться без него. Я не привык. — Он заговорил торопливо. — Мне не положено. По правде говоря, иногда это даже неплохо. Тишина не всегда нежеланна. — Я отвела взгляд от его ужасной улыбки.
— По правде говоря, Ависа, я не могу сказать, что я скучаю по нему. Это неправда, вот что я должен сказать и говорю, но дело в том, что это не такое уж беспримесное чувство. Когда приходится говорить без утайки, как мне — как раньше… Это и хорошо, и плохо, и опять хорошо. Я бывал в домах отдыха, где живут разделённые. Нормальные, не бунтовщики, вроде Брена. Я даже не знаю, я ли это сейчас?
