Чужак в чужой стране [= Чужой в чужой земле, Пришелец в земле чужой, Чужак в стране чужой, Чужак в ч - Хайнлайн Роберт Энсон (книги TXT) 📗

Майк не отвечал. Джубала удивило, что Дигби оказался таким коротышкой. Что он использовал на сцене? Высокие каблуки? Или освещение? Несмотря на козлиную бородку, которую он носил в подражание Фостеру, человек этот напоминал Джубалу бывалого пройдоху-коммивояжера: та же улыбка, та же мягкая манера разговора. Но он напоминал Джубалу и кого-то из знакомых… Точно! «Профессора» Саймона Магуса, покойного мужа Беки Веси. Джубал почувствовал к священнику некоторую теплоту. Саймон был самым приятным стервецом из всех, кого он знавал.

Дигби тем временем одарил своим обаянием Джил:

— Не опускайся на колени, дочь моя. Все мы здесь друзья.

Он заговорил с Джил, поразив ее и своей осведомленностью обо всей ее подноготной, добавив под конец:

— Я глубоко уважаю твою профессию, дочь моя. В святых словах архангела Фостера Бог повелевает нам заботиться о теле, дабы душа могла искать свет, не тревожимая плотью. Я знаю, что ты пока еще не стала одной из нас, но дело твое благословлено Господом. Все мы путники на дороге к небесам.

Он повернулся к Джубалу.

— Вы тоже, доктор. Архангел Фостер говорит, что Бог повелевает вам быть счастливыми… и часто бывало так, что я клал свой посох, смертельно уставший, и целый час наслаждался одним из ваших рассказов… и вставал посвежевшим, готовым к новой битве.

— Благодарю вас, епископ.

— Это действительно так. У меня есть данные о вас, проанализированные на небесах… ладно-ладно, не обращайте внимания. Я знаю, что вы неверующий. Даже для Сатаны есть место в Великом Плане Господа. Для вас не пришло еще время уверовать. Из вашей печали и сердечной боли ткете вы счастье для других. Так начертано на вашей странице в Великой Книге. Впрочем, простите! Я пригласил вас сюда не для того, чтобы спорить о теологии. Мы вообще не спорим: мы ждем, пока вы не увидите свет, и тогда принимаем вас. Сегодня же мы просто насладимся обществом друг друга.

Джубал признался себе, что речистый мошенник оказался хорошим хозяином: кофе, выпивка и еда были просто великолепны. Майк, казалось, слегка нервничал, особенно когда Дигби отвел его в сторонку и о чем-то заговорил. А, плевать. Мальчику полезно встречаться с разными людьми.

Бун показывал Джил ларец с реликвиями Фостера. Джубал забавлялся его рассказом, намазывая на тост паштет из гусиной печени. Щелкнул дверной замок. Он оглянулся. Дигби и Майк исчезли.

— Куда они ушли, сенатор?

— А? Что вы сказали, доктор?

— Епископ Дигби и Майк. Где они?

Бун сделал вид, будто только сейчас заметил закрытую дверь.

— А… они пошли вон туда на минутку. Это комната для приватных встреч. Вы ведь там не бывали? Епископ показывал вам ее?

— Э… да.

Это была комната с креслом на возвышении («Троном», — с усмешкой поправил себя Джубал) и скамеечкой у его подножия. Интересно, кто из них усядется на трон, а кто на скамеечку. Если этот мишурный епископ затеет с Майком разговор о религии, он будет шокирован.

— Надеюсь, они не задержатся надолго.

— Конечно. Видимо, мистер Смит захотел перемолвиться с епископом парой слов. Вот что: я скажу шоферу, чтобы он ждал в конце того коридора, где мы сели в лифт. Это личный вход архиепископа. Вы сэкономите минут десять.

— Вы очень любезны.

— Так что если у мистера Смита лежит что-то на душе, не будем торопить его. Я пойду позвоню.

Бун вышел.

— Джубал, — сказала Джил, — мне это не нравится. Мне кажется, нас очень ловко обошли, чтобы оставить Майка наедине с Дигби.

— Само собой.

— Они не имеют права! Я сейчас ворвусь к ним и скажу Майку, что нам пора идти.

— Успокойся, — ответил Джубал. — Ты ведешь себя, словно перепуганная курица. Если Дигби намерен перетянуть Майка на свою сторону, кончится это тем, что Майк перетянет его на свою. Идеи Майка трудно поколебать.

— И все равно… мне это не нравится.

— Успокойся. Пожуй вон чего-нибудь.

— Я не голодна.

— Если я не буду есть на дармовщину, меня выгонят из писателей. — Он водрузил изрядный кус вирджинского окорока на ломоть хлеба с маслом, добавил того-другого-третьего и откусил от этого шаткого сооружения.

Прошло десять минут. Бун не вернулся.

— Джубал, я намерена вытащить Майка отсюда, — решительно объявила Джил.

— Валяй.

Она подергала дверную ручку.

— Дверь заперта.

— Я так и думал.

— Что нам делать? Сломать ее?

Джубал оглядел дверь.

— М-м… С тараном и десятком крепких ребят я бы попробовал. Джил, эта дверь годится для банковского подвала.

— Что же нам делать?

— Стучи, если хочешь. А я посмотрю, где там Бун.

Когда Джубал выглянул в коридор, он увидел, что сенатор возвращается.

— Прошу прощения, — сказав тот, — пришлось посылать херувима за вашим шофером. Он был в Комнате Счастья, перекусывал.

— Сенатор, — заявил Джубал, — нам пора идти. Не будете ли вы так любезны сказать об этом епископу Дигби?

На лице Буна отразилось смятение.

— Я мог бы позвонить, если вы так настаиваете. Но я не могу войти туда во время приватной беседы.

— Так позвоните.

Открывшаяся дверь вывела Буна из неловкого положения. На пороге появился Майк. Джил увидела его лицо и воскликнула:

— Майк! Ты в порядке?

— Да, Джил.

— Я скажу архиепископу, что вы уходите, — сказал Бун и вышел. И сразу же вернулся. — Он ушел, — сообщил он. — Там есть дверь в его кабинет. — Бун улыбнулся. — Подобно кошкам и кухаркам, архиепископ входит без предупреждения. Это шутка. Он сказал, что «до свидания» ничего не прибавит к счастью. Не обижайтесь.

— Мы не обижаемся. Спасибо вам за самое интересное событие в моей жизни. Нет-нет, не беспокойтесь; мы сами найдем дорогу.

Глава 24

Лишь только «грейхаунд» взмыл в воздух, Джубал спросил:

— Майк, что ты думаешь об этом?

Майк задумался.

— Я не грокнул.

— Не только ты, сынок. Что такое говорил тебе епископ?

Майк помолчал некоторое время.

— Мой брат Джубал, я должен все обдумать, пока не грокну.

— Тогда думай.

Джил вмешалась в разговор:

— Джубал, как они не загремят со всем этим?

— С чем?

— Со всем. Это же не церковь, это сумасшедший дом.

— Нет, Джил. Это церковь… и логический эклектизм нашего времени.

— Что?

— Новое Откровение — старый фокус. Не Фостер и не Дигби ее придумали. Они просто слепили из кусков лакомую приманку, подмазали ее кое-где и пустили в дело. И какое дело! Меня тревожит, что я вполне могу дожить до того времени, когда эта штука станет обязательной для всех.

— О нет!

— О да. Гитлер начинал с меньшего, а все, что у него было, это ненависть. Счастьем торговать гораздо выгоднее. Я знаю, я сам из той же шайки, как напомнил мне Дигби. — Джубал поморщился. — Я должен был съездить ему по физиономии, а вместо этого расплылся в улыбке. Вот почему я боюсь его. Он умен. Он знает, что людям надо. Счастье. Мир слишком долго боялся греха. Теперь Дигби говорит, что бояться ничего не надо ни в этой жизни, ни после, и что бог повелевает всем быть счастливыми. День за днем он твердит: «Ничего не бойтесь, будьте счастливы».

— Так это же хорошо, — возразила Джил. — Он работает изо всех сил, вот только…

— Вздор! Он играет изо всех сил.

— Нет, у меня сложилось впечатление, что он действительно предан своей идее, что он пожертвовал ради…

— Вздор, я сказал. Джил, из всей чепухи, иже еси в нашем мире, альтруизм хуже всего. Люди все время делают лишь то, что хотят. Если они страдают при необходимости выбора — если выбор выглядит как «жертвенность» — можешь быть уверена, что это не более благородно, чем неудобство, вызванное жалостью… необходимостью выбора одной вещи, когда не можешь получить обе. Простой человек страдает всякий раз, когда он должен выбирать, потратить ли ему доллар на пиво или же отложить для детей, подниматься ли рано утром или потерять работу. Но он всегда выбирает либо меньшее зло, либо большее удовольствие. Негодяй и святой делают в конечном счете одинаковый выбор. Как Дигби. Святой или негодяй, он никак не суетливый дурак.