Противостояние. Том I - Кинг Стивен (читаем бесплатно книги полностью .TXT) 📗
Вопли Брадентона покоробили ткань сна, как высокая температура коробит хороший хрусталь, и вот он уже в Боулдере, штат Колорадо, в квартире на Каньон-бульваре, жарким летом, таким жарким, что даже в одних трусах твое тело просто исходит потом, а прямо напротив тебя — самый красивый парень на всем белом свете, высокий, стройный, загорелый, на нем желто-лимонные трусики-бикини, чудесно облегающие каждую впадинку и линию его великолепных ягодиц, и ты знаешь, что его лицо, когда он обернется, будет подобно рафаэлевскому ангелу, и он станет похож на коня Одинокого Странника. Точно, это Хайо Силвер. Где ты его подцепил? На митинге против расизма в университетском кампусе или в кафе? Или он голосовал на шоссе? А вообще, разве это имеет значение? Ох, как жарко, но есть вода, чаша с водой, кубок с водой, украшенный странными резными фигурками, а рядом лежит таблетка, нет — ТАБЛЕТКА! Та, что пошлет его в страну, которую этот ангел в бикини называет Хакслиленд — место, где двигающийся палец пишет, но не двигается, место, где на мертвом дубе расцветают цветы. Но, парень, какая эрекция распирает твои трусы! Разве когда-нибудь Кит Брадентон так заводился и был столь готов к любви? «Пошли в койку, — говоришь ты этой гладкой коричневой спине, — пойдем в койку, и ты трахнешь меня, а потом я трахну тебя. Так, как ты любишь». — «Сначала прими свою таблетку, — говорит он не оборачиваясь, — а потом мы посмотрим». Ты принимаешь таблетку, и мало-помалу с твоим зрением происходят какие-то странные, фантастические превращения, разворачивающие каждый угол в помещении чуть больше или чуть меньше девяноста градусов. В определенный момент ты, ловишь себя на том, что разглядываешь веер на дешевом комоде «Гранд-Рапидс», а потом ты смотришь на собственное отражение в волнистом зеркале над комодом. Твое лицо выглядит черным и распухшим, но ты не разрешаешь себе волноваться по этому поводу, потому что все дело в таблетке, только в ТАБЛЕТКЕ!!! «Скороход, — бормочешь ты, — ох, мамочка, это же Капитан Скороход, а я так завелся…» Он пускается бежать, и сначала тебе приходится смотреть на эти гладкие ляжки, на которые так низко натянуты его эластичные трусики, а потом твой взгляд скользит вверх по его ровному загорелому животу к красивой безволосой груди и, наконец, по стройной шее к лицу, и… это его лицо с впалыми щеками, и с торжествующей, свирепой ухмылкой — лицо вовсе не рафаэлевского ангела, а дьявола Гойи, из каждой пустой глазницы которого выглядывает ящероподобная морда гадюки; он подходит к тебе, пока ты вопишь, и шепчет: «Скороход, крошка. Капитан Скороход…»
Потом — тьма, лица и голоса, которые он не запомнил, и наконец он вынырнул здесь, в маленьком доме, построенном его собственными руками на окраине Маунтин-Сити. Потому что сейчас — это сейчас, а огромная волна протеста, захлестнувшая страну, давным-давно откатилась, и те молодые педики в большинстве своем теперь превратились в старых пердунов с седыми бородами и пустыми выжженными дырами в тех местах, где когда-то была их сперма, от прошлого остались лишь одни обломки, крошка. Мальчишка в желтых трусиках жил давным-давно, а тогда в Боулдере Кит Брадентон был и сам почти подростком.
«Мой Бог, неужели я умираю?»
Он боролся с этой мыслью в приступе панического ужаса, жара билась и металась в его голове как самум. И неожиданно его быстрое короткое дыхание замерло, как только из-за двери спальни, откуда-то снизу, начал доноситься звук.
Сначала Брадентон подумал, что это пожарная или полицейская сирена. Приближаясь, звук становился громче; на его фоне он слышал чей-то неровный тяжелый топот в холле внизу, затем в гостиной, а потом на лестнице, словно надвигалась орда варваров.
Он откинулся на подушку, его лицо исказилось от ужаса, глаза дико расширились на распухшем, почерневшем лице, а звук все приближался. Нет, то была не сирена, а вопль, высокий и улюлюкающий, вопль, который явно не могла исторгнуть ни одна человеческая глотка, наверняка вопль какого-то ловца душ или черного Харона, пришедшего, чтобы забрать его и перевезти через реку, отделяющую страну живых от страны мертвых.
Теперь звук бегущих шагов устремился прямо с нему вдоль по верхнему холлу, доски трещали и жалобно стонали под весом этих безжалостных сбитых каблуков, и вдруг Кит Брадентон понял, кто это, и издал пронзительный вскрик, когда дверь распахнулась внутрь и в спальню вбежал мужчина в вылинявшей джинсовой куртке, с улыбкой убийцы, вспыхивающей; словно вертящийся белый круг ножей на его лице, радостном, как у полоумного Деда Мороза. На правом плече он держал оцинкованное стальное ведро.
— ИИИИИИИИОООООООООУУУУУУУУУУУ УУУУУУ!
— Нет! — завопил Брадентон и прикрыл слабеющими руками лицо. — Нет! Нееет!..
Ведро подалось вперед, и выплеснувшаяся из него вода, казалось, на мгновение комком зависла в желтом свете лампы, словно величайший во вселенной неограненный алмаз. И сквозь воду он увидел лицо темного человека, превратившееся в физиономию широко ухмыляющегося тролля, который только что выбрался из самой темной, заполненной дерьмом ямы в аду, чтобы неистовствовать на земле. Потом вода обрушилась на него — такая ледяная, что его распухшая глотка моментально снова расширилась, кровь от ее стенок отлила большими каплями, и ворвавшийся в него воздух заставил его сбросить одеяла к самым ногам одним конвульсивным движением, так что его тело теперь могло беспрепятственно корчиться и извиваться, пока дикие судороги, вызванные этой внезапной мукой, раздирали его, как кусающиеся на бегу борзые.
Он издал вопль. Еще один. А потом умолк, сотрясаемый мелкой дрожью, вымокший с головы до ног, с мотающейся головой и вытаращенными глазами. Его глотка сузилась до маленькой щелочки, и он снова принялся сражаться за каждый глоток воздуха. Тело его начало лихорадочно вздрагивать.
— Я знал, что это приведет тебя в чувство! — радостно вскричал человек, которого он знал под именем Ричарда Фрая, и со звоном поставил ведро на пол. — А я знал, а я знал, что мой фокус пройдет, а, Царь-Рыба? Твой черед говорить мне спасибо, мой добрый друг, давай же, я жду от тебя спасибо в свой адрес. Ты благодарен мне? Не можешь говорить? Нет? И все же я знаю, в душе ты благодаришь меня.
— ИИИИЯЯЯЯАААААААААААА!
Он подпрыгнул вверх, как Брюс Ли в саге о кунфу, с расставленными коленями и на секунду, казалось, завис прямо над Китом Брадентоном, как раньше зависла вода, — его тень накрыла грудь Брадентона, укутанную в вымокшую пижаму, и тот слабо вскрикнул. Потом его колени опустились по обе стороны грудной клетки Брадентона, и джинсовая мошонка Ричарда Фрая, ставшая основанием вилки, застыла в дюйме от груди Брадентона, а лицо Фрая полыхало над Брадентоном как фонарь в погребе в готическом романе.
— Пришлось разбудить тебя, приятель, — сказал Фрай. — Не хотел, чтобы ты отрубился, так и не поболтав чуток со мной.
— Слезь… Слезь… Слезь… с меня…
— Проснись, приятель, я же не на тебе. Я просто слегка вишу над тобой. Как прекрасный невидимый мир.
В паническом ужасе Брадентон мог лишь пыхтеть, трястись и отводить свои вытаращенные глаза в сторону от этого радостного, пылающего лица.
— Нам надо поговорить об анальном сексе, и о мужских причиндалах, и о том, есть ли они у пчел. А еще о документах, которые ты должен был для меня приготовить, и о машине, и о ключах от машины. Пока же все, что я вижу в твоем гуру-же, это «шевроле»-пикап, а мне известно, что он твой, ну так как же насчет этого, а, киска?
— …Они… Бумаги… Не могу… не могу говорить… — Он судорожно ловил ртом воздух, а дробное клацанье его зубов напоминало трескотню маленьких птичек на дереве.
— Ты лучше смоги говорить, — сказал Фрай и выставил вперед большие пальцы. Они у него были с двумя суставами (как и все остальные). И принялся вертеть ими взад и вперед под углами, казалось, отрицавшими все законы физики и биологии. — Потому что, если не сможешь, я поставлю эти твои голубенькие глазки-шарики у себя на кухне, а тебе придется трусить по преисподней с собакой-поводырем. — Он приставил свои большие пальцы к глазам Брадентона, и тот беспомощно вжался в подушку.
