Атипичная пневмония - Фомин Алексей Николаевич (бесплатные книги онлайн без регистрации TXT) 📗
– А что было потом? – спросил Колосов.
– Потом был август 91-го и гайдаровский указ о свободной торговле, общий смысл которого сводился к тому, что любой гражданин может торговать, где хочет и чем хочет. Я до сих пор уверен, что за 30 лет реформ, эта – единственная полезная для народа и государства. Ну, мы и торговали. Ездили в Польшу, в Турцию. Работали, как сумасшедшие. И богатеть стали прямо на глазах. Уже в 93-м купили себе квартиру в Подмосковье. В 95-м – ту трехкомнатную «хрущобу» на Речном, в которой я и сейчас живу. Открыли свою фирму по оптовой торговле одеждой. Товар импортировали уже фурами. У нас по всей Москве было почти двадцать реализационных точек. Знаешь, я лет десять-двенадцать назад побывал на турецкой выставке одежды и принес оттуда каталог участников. Продукция – высший европейский класс. Но что интересно. 90% участников выставки основали свои швейные предприятия в 95, 96, 97-м годах. То есть это те самые люди, с которыми мы начинали работать в начале 90-х. Их страна сумела создать такие условия, что люди из мелких торговцев доросли до солидных бизнесменов средней руки. Открыли новые предприятия, создали новые рабочие места. А наше государство создало нам дефолт 98-го. Я и тогда был уверен, а сейчас-то тем более, что устроили они его специально. Конечно, задач они решали несколько: и очередной кредит под шумок украсть, и на пирамиде ГКО нажиться, и еще что-нибудь в этом роде; но главным для них было – это подкосить таких людей, как мы с тобой. Им не нужны граждане, независимые и гордые, им нужны подданные, жалкие и вечно канючащие подачку, с обожанием следящие за каждым мановением царственной руки, а не кинут ли им еще кусочек. Если до дефолта я уже вполне отчетливо представлял, как буду строить свою первую фабрику, то после все изменилось. Нет, мы не потеряли деньги (у нас почти все было в обороте, в товаре), мы потеряли главное – покупателя. У людей не то что поведение, психология поменялась. Покупателя перестало интересовать качество, только цена. И вообще, обнищал народишко. Я конечно не говорю о тех, кто одевался в «Версаче», «Гуччи» и «Прада». Но они никогда и не были нашими клиентами.
– Да, у меня была почти такая же петрушка, – поддакнул Колосов.
– А тогда, помнишь, как раз начался нефтяной бум. И каждый день мне по телевизору рассказывают, что у них рост, что жить стало лучше, жить стало веселей. У них рост, а у меня каждый год оборот падает в разы. А налоги, зарплату людям, аренду хочешь – не хочешь надо платить регулярно. Вот и получается чистый убыток. Накопленный потенциал растаял, как дым, вместе с надеждами на развитие. Магазины позакрывал один за другим и, вообще, завязал с тряпками. Что я только ни пробовал после этого. Результат был один – отрицательный. Так я и докатился до палатки на продуктовом рынке. С палаткой этой одни слезы. Заработок – только с голоду не подохнуть, да срам прикрыть. Смотри сам. Средний месячный оборот примерно девять тысяч долларов. При тридцатипроцентной торговой наценке доход получается в две тысячи. Полторы тысячи я плачу арендную плату рынку. Если брать продавца, то это еще, как минимум, 300 долларов. Значит, продавцом работает жена. Если я честно заплачу налог государству, то мне нужно будет отдать еще 540 долларов. Считаешь, да? Это мне уже нужно 40 долларов из своего кармана выложить. Вот и приходится мухлевать с кассовым аппаратом. Вот тут-то по мою душу и находятся проверяющие из налоговой, из санэпидемстанции, из экологической милиции, из пожарки, из префектуры. И всем им надо давать. А тут еще менты из близлежащего к рынку участка: «Мы вот тут на день милиции собираем…» А еще расходы на бензин, на запчасти. И получается, что перелопачиваю я тонны рыбы, работая на московское правительство, которому идет арендная плата с рынка. Причем удавку арендной платы они затягивают ровно настолько, чтобы ты чуть-чуть дышать мог. Поэтому их устраивают иностранцы. Тех сколько ни души, они будут молчать, потому что у себя дома они и этого не заработают. Я, вообще, удивляюсь нашим властям. В стране половина населения – безработные, спивающиеся от безделья и безысходности, а они все твердят: «Нам нужна иностранная рабочая сила, – и тут же удивленно разводят руками: – почему у нас такая утечка капитала за границу?» В одной только Москве – пять миллионов наших бывших братьев из союзных республик. Каждый из них отправляет домой семье, как минимум, по двести долларов. Миллиард – в месяц. Двенадцать миллиардов в год. Хорошо. Если вам так нужна рабочая сила, помогите вернуться на Родину десяткам миллионов русских людей, живущих в бывших союзных республиках. «Не можем, – говорят, – у нас „квартирный вопрос“. А я тебе сейчас докажу, что „квартирный вопрос“ – проблема надуманная. Ее создало государство и искусственным образом ее поддерживает. Это элементарно доказывается.
– Ну-ну, – подзадорил его Колосов.
– Представь, что государство с его условностями и правилами игры отсутствует. Есть только ты и природа. У тебя есть инструмент: лопата, топор, пила, как минимум. Рядом с тобой твоя семья, родственники, соседи. Земли – море, леса – тоже. Решишь ты «квартирный вопрос»?
Виктор, ненадолго задумавшись, ответил:
– В самом худшем случае за несколько дней вырою землянку и перекрою ее бревнами, а потом уж можно и на дом лес начинать заготавливать. А на юге, я знаю, мешали глину с соломой, лепили кирпичи и у себя же во дворе сушили их на солнце. Ты прав, любой человек, если ему не будут мешать, в состоянии самостоятельно обеспечить себя жильем даже с помощью самых примитивных технологий, не говоря уже о более высоком технологическом уровне.
– Правильно. Так испокон веков и было. Получается, что нет нашего государства, нет и «квартирного вопроса». Заметь, что «квартирный вопрос» возник с появлением советской власти и существует до сих пор при ее преемниках. Да Бог с ним, с жильем, они не могут решить вопроса, который вообще никаких материальных затрат не требует. Дать каждому русскому человеку российское гражданство. «А вы, – говорят, – не в России родились, вам не положено российское гражданство». Да как же я мог родиться в России, если ваша же гребаная партия отправила моих родителей в Азербайджан? Знаешь, я раньше думал, что наши правители просто заблуждаются. Живут себе в хрустальных чертогах, не пачкают ног своих в пыли нашей грешной земли, жизни реальной не знают. Так и хотелось проорать им туда, в заоблачные эмпиреи: «Те, кого вы призываете работать на благо России, вовсе не хотят становиться членами российского общества, им чужда российская культура, они не уважают наших традиций, обычаев и нравов. Они решают исключительно свои задачи. А на Россию им, извините, наплевать. Опомнитесь, это плохо закончится. Посмотрите хотя бы на Косово. Там тоже начиналось с приглашения гастарбайтеров, а закончилось тем, что сербский народ потерял свою землю, колыбель своей цивилизации!» А теперь я уверен в том, что они прекрасно знают, что они делают. Они нас просто морят, как тараканов. Мы им мешаем одним своим присутствием на этой земле. Порой кажется, что мы и они – не одной крови, что наша элита – это не представители нашего же российского народа, а инопланетяне какие-то, тайком захватившие власть и теперь вытаптывающие плацдарм для массового вторжения.
Обратно возвращались молча. Свернув с кольца на Волоколамское шоссе, Сергей поддал газу, и старушка «Газель», утробно рыча двигателем, понеслась на предельной скорости.
– Ты не забудь меня к моему «малому бизнесу» подвезти, – напомнил Колосов.
Прощаясь, глядя прямо в глаза, он крепко пожал Сергею руку, искренне сказав: «Спасибо тебе».
Серые, усталые глаза, изможденное лицо, поникшие плечи, и столько боли за свой народ, за свою страну. «Господи, – взмолился Колосов, – научи нас, что нам делать».
Глава 3
Ли Чен вел свой микроавтобус по Преображенке, напевая веселый мотивчик. Он ездил по этому маршруту уже пять лет и помнил не то что каждый светофор, а каждую выбоину на асфальте. Поэтому он мог позволить себе немного отвлечься от дороги и помечтать. Дела шли в гору. Чен уже смог нанять себе помощника. Машину вот сменил. Ей, правда, уже двадцать лет, зато – «Мерседес». И самое главное – он с женой и ребенком живут в комнате одни. Они теперь могут платить за комнату целиком, не входя в долю с семьей двоюродного брата, у которого было четверо детей. «Драконам» он вчера заплатил вперед за следующее полугодие, и их бригадир на радостях пообещал Чену через месяц сделать русский паспорт. Как это здорово. Это даже лучше, чем ехать ранним июльским утром по пустынной московской улице и видеть перед собой встающее красное солнце. Это позволит сэкономить больше тысячи долларов в месяц, которые Чен должен был платить жадным русским полицейским. Если так пойдет дальше, они с женой смогут снять отдельную квартиру, и прощай общежитие в Огородном проезде с его скученностью, толкотней и вечным страхом облавы. Да разве мог Чен еще несколько лет назад, когда он жил в своей родной деревне и от зари и до зари гнул спину на рисовом поле, на котором рождались и умирали многие поколения его предков, представить себе, что он станет успешным бизнесменом, уважаемым человеком и будет жить в большом, богатом европейском городе, и у него будет своя отдельная квартира? Конечно, надо сказать спасибо двоюродному брату. Тот был постарше и поопытнее. Уже попробовал устроиться в Шанхае и в Пекине, но вернулся в родную деревню. «Там везде слишком много народу, Чен, – сказал он, – осталась самая грязная и самая дешевая работа. В Китае у нас нет шансов выбиться в люди. Надо ехать в Россию, там мы сможем заняться бизнесом». Они перебрались в Хабаровский край. Но там тоже было слишком много китайцев. Многие начали заниматься сельским хозяйством в России. «Нет, спасибо, – сказал брат, – не за этим мы уезжали из родной деревни». Один мудрый человек посоветовал ехать в Москву, дал адрес своего родственника, сказал, что там они смогут заняться торговлей. Конечно, не так все просто оказалось. Но они сумели зацепиться, буквально зубами выгрызая себе место в жизни. Потом выписали из дома свои семьи. И жизнь закрутилась, завертелась по маршруту: общежитие – Черкизовский рынок – общежитие.
