Посольский город - Мьевиль Чайна (книга бесплатный формат txt) 📗
Скайл обычно соображал куда лучше, чем можно подумать, судя по его последнему поступку. Он знал, как мы создали ЭзКела: но почему-то решил, что повторить его мы не сможем. Мы извлекли механизмы из черепа Кела, и они оказались в порядке, но, даже случись с ними что-нибудь, нам они всё равно не понадобились.
— У меня кое-что есть, — сказали тогда МагДа. — Саутель уже несколько недель собирает кое-какие прототипы.
— Усилители.
— У нас уже есть волонтёры. Мы готовы начать.
Оказывается, секретный план был не у нас одних.
Они создавали запас, чтобы воспользоваться им против Кела, или ЭзКела, чья сила была в их уникальности. Таким образом, моё с Бреном предательство и предательство МагДа дополнили друг друга. Скайл не оборвал наш сюжет. Убийство Кела мало что изменило.
Первыми в добровольцы попросились расколотые повороты, им выбрили головы, имплантировали в них розетки, подключили к ним усилители, похожие на когтистые тиары, связанные с обручами, а затем велели осиротевшему после выстрела Эзу, Руковси, почитать с ними и поговорить. Лот стала первой, кто взялся за это при живом двойнике, Чар.
Не все решаются на такое, но многие послы отключили свои обручи. Они больше не уравниваются. И редко говорят на Языке. Случая нет. По-моему, не все они терпеть не могут друг друга. Брен со мной не согласен, но я отвечаю ему, что он может судить только по себе, и это вполне естественно.
Джоэла Руковси мы охраняем, потому что нам ещё нужна его чудная эмпатическая башка, но, думаю, и это со временем пройдёт. Найдутся другие, как он. А пока мы используем его на всю катушку и создаём многочасовой запас наркозаписей. Теперь мы можем позволить себе щедрость к зависимым экзотам.
Городов теперь два — один для зависимых, другой для всех остальных, — и они вежливо взаимодействуют. У абсурдов и новослышащих куда больше общего друг с другом, чем с оратеями. Слух тут ни при чём: абсурды и новые одинаково мыслят.
Испанец на каждом шагу обменивается любезностями с ариекаями, терранцами и обескрыленными, пользуясь тачпэдами, которые они носят с собой: наш, терратехнический вклад в процесс обновления. Я, словно маленький ариекай, учусь читать и писать их размашистые каракули. Кстати, теперь, едва ариекайская молодь достигает третьего возраста, их при помощи довольно жёсткой методики отучают от присущих им инстинктов. Между животным возрастом и сознательностью им оставляют несколько пороговых дней чистого Языка, когда слово есть означаемое и означающее, а ложь немыслима. Потом все молодые новые ариекаи узнают, что их город не всегда был таким, как сейчас, но вообразить его иным они уже не в силах.
Среди тех, кто не может отучить себя от Языка, многие выбирают оглушение, зная, что это их излечит и что от этого они не перестанут говорить и думать, как считали когда-то. Другие, как Руфтоп, готовятся к уходу. Мы никогда не будем посещать их автаркические общины. Их не будет связывать с городом трубопровод. Мы дадим им с собой огромное количество чипов, достаточное, чтобы продержаться очень долго. Там изгнанники будут изживать свою зависимость и растить новое поколение, которое никогда не услышит их чипов, а когда вырастет, то будет говорить на Языке, чистом и свободном. Людям — переносчикам инфекции — вход в их город будет закрыт навсегда: город, в котором теперь говорят иначе, тоже будет табу. В будущем послами между городом и их поселениями станут не люди, а новые ариекаи.
Но я знаю, как всё будет. Однажды новый ариекай придёт к ним торговать: они обратятся к нему, Язык к языку, и будут считать, что говорят одинаково, но не поймут друг друга. Кто-нибудь из молодёжи заинтересуется этим странным чужеземцем, и кучка безрассудных носителей Языка приблизится к воротам города. Тогда всё и начнётся. Наверняка здесь ещё будут зависимые — отщепенцы или юродивые, какой у них будет тогда статус, я не знаю, — новички услышат наркоречь, которую будут передавать для них, и сами тут же станут зависимыми.
Команда корабля будет при оружии: бременском оружии, более совершенном, чем наше. Но нас много, а их будет чуть-чуть. Кроме того, мы не хотим им зла. Мы дадим им почётную стражу.
— Добро пожаловать, капитан, — скажу я, как только откроется люк и трап опустится на ариекайскую землю. — Пожалуйста, идёмте с нами. — Они будут гостями в такой же степени, как и пленниками.
Какая высокопарность. Конечно, они будут пленниками, но обращаться с ними будут хорошо.
Согласно присланным Уайату инструкциям, следующая смена привезёт в Послоград ещё несколько послов типа ЭзРа. С улучшенной эмпатической техникой. ЭзРа были экспериментом: следующее поколение должно было осуществить бременский переворот.
Поздно. Наш переворот уже осуществился. Но новым послам тоже найдётся работа: сбывать зависимым продукт.
— Добро пожаловать, капитан, — скажет Испанская Танцовщица. И вежливо укажет грудным крылом на поджидающий их отряд вооружённых послоградцев.
— Пройдёмте, пожалуйста, с нами./Пройдёмте, пожалуйста, с нами.
Новые ариекаи были поражены, узнав, что у терранцев не один язык, а много. Я загрузила французский.
— Я, же. Я есть, же суи, — говорила я. Испанец был в восторге. Он сказал мне:
— Же вудре венир авек ву./Я бы хотел пойти с вами.
И это не единственная его инновация. Здесь теперь говорят не на всеанглийском, а на англо-ариекайском. Я и сама учу этот новый язык. У него есть свои особенности. Когда я спросила Испанца, не жалеет ли он о том, что выучился лгать, он подумал и ответил:
— Я жалею ни о чём. Я жалею. — Трюкачество, может быть, но я завидую такой точности.
Интересно, оплакивает ли Испанец самого себя. Ели когда-нибудь он позволит мне прочитать свои записки, которые почти наверняка о войне, то я, может быть, узнаю.
Зато он рассказал мне другую историю. Когда Креститель и Полотенце пришли в Послоград, притворяясь оратеями, чтобы выманить бога-наркотика в степь, где ждали его мы, они отказались их видеть. ЭзКел велели им изложить своё дело одному из их постоянных ариекайских помощников, который с первого взгляда узнал в них сторонников оппозиции.
Он понимал, что тут что-то не так: он вполне мог их выдать. Мгновенно приняв смелое решение, Креститель и Полотенце признались ему в истинном положении вещей: новые, лучшие времена настанут для всех, если удастся избавиться от ЭзКела.
Зная, что они, как и их мёртвый пророк, лжецы, тот всё-таки решил им поверить. Впервые за долгое время обретя надежду, этот чиновник тут же пошёл к ЭзКелу и доложил им, зачем явились Креститель и Полотенце. Но они были новые, а он — нет. Он знал правду, и ему ещё никогда не доводилось лгать. Притворяясь, он с огромными усилиями выдавил на Языке несколько слов лжи, прошептав в конце правду, которую, к счастью, сочли ворчанием про себя. Вот кто был истинным героем войны, сказал мне Испанец, тот безымянный ариекай, сказавший единственную ложь в жизни.
Бремену ничего не стоит нас уничтожить. Но, по-моему, от нас зависит сделать так, чтобы это стало им невыгодно. Война на другом краю иммера стоит дорого. А нам надо убедить их в том, что от нас есть прок. И мы знаем, в чём он заключается. Эй, посмотрите на нас, обитателей дальней окраины тёмного иммера!
Здесь будет порт, который они хотят. Через десять местных лет. Мы станем последним форпостом. Эта роль была предназначена нам всегда, только мы об этом не знали, а теперь, хотя это будет не совсем то, чего хотелось бы нашей метрополии, мы будем играть её осознанно.
Добро пожаловать в Послоград, на фронтир. Я знаю, с какой скоростью распространяются по иммеру новости. Я же иммерлётчица: слышала. Люди начнут болтать: прямо рядом с нашей планетой есть Эльдорадо иммера; давно потерянные корабли, покинутые экипажем; Земля, Бог. Ну, тогда полетели.
Знаю я и то, что за типы, что за пираты пожалуют сюда. Знаю, что риск превращения Послограда в трущобы велик: но, если от нас не будет проку, мы либо загнёмся сами, либо нас сотрут с лица земли бременские шивабомбы. Скайл в свой фантастической глупости, спасая, как ему казалось, ариекаев, обрекал их на гибель: если бы они уничтожили нас, то смена, прилетев, вряд ли удержалась бы от соблазна истребить их всех до единого в отместку. Но я понимаю, почему Скайл не подумал о такой простой вещи: он ведь родился не в колонии.
