Аптекарь - Орлов Владимир Викторович (библиотека электронных книг .TXT) 📗
–?У нас порядок есть, он наведен, – улыбнулся Шубников. – Но сандратола нет.
–?Тогда вот эти, по списку, – заспешил Лошак и вынудил Шубникова взять новую бумажку.
На ней выстроились под номерами наглые, беспокойные медицинские слова.
–?У нас и этого нет, – опять улыбнулся Шубников. – И не должно быть.
–?Почему? – удивился Лошак, но так удивился, будто протестовал и гневался.
–?У нас не аптека, – стал успокаивать его Шубников. – Вы зайдите в аптеки.
–?Мы были во всех аптеках! – возмущенно заявила Лошак-жена. – Нам говорят: нет. Или говорят: есть аналог, но харьковского производства.
–?И что же, – поинтересовался Шубников, – без сандратола по этой швейцарской лицензии вам или вашим близким грозит гибель?
–?Нет! – сказали Лошаки. – Но надо иметь совесть!
Далее было сообщено, что все же есть аптеки, в которых может объявиться все, что перечислялось в списке.
–?Вот вы туда и сходите, – посоветовал Шубников.
–?Ха! – Лошаки смотрели на него как на идиота и бесстыжего издевателя. – В те аптеки надо быть прикрепленными!
И сейчас же последовал заказ Палате услуг прикрепить их, Лошаков, к четырем аптекам, чьи адреса и номера указывались, и еще к каким-то учреждениям, конторам, в коих, в частности, имелись грецкие орехи и ростовский рыбец.
–?Это не в наших возможностях, – покачал головой Шубников.
Он растерялся. Лошаки галдели, напирали, настаивали, а он не мог найти ответных слов. В каком возрасте пребывали Лошаки, определению не поддавалось. Они были живые, с хорошими зубами, пожалуй, и не фарфоровыми, быстрые в словах и движениях. Но, возможно, Лошаки ходили в гимназию при сражениях Куропаткина. Хотя вряд ли они получили гимназическое воспитание. Высоченный Лошак седым кучерявым чубом танцора кадрили и широким сильным носом должен был скорее заслужить фамилию Лось. Дама же походила на супругу Барсука. «Я их долго не выдержу, – повторял про себя Шубников, – не выдержу».
–?Раз вы объявили себя Палатой услуг, – заорал Лошак, – значит, вы наши слуги! И извольте служить!
–?Неужели вы при вашем напоре, – спросил Шубников без всякого притворства, – никуда не прикрепленные?
Супруга Лошака посчитала вопрос Шубникова проломом в казанских стенах и бросила на штурм конницу:
–?Да, уж прикрепите, прикрепите нас!
И в руках Шубникова оказался новый список с заявкой Палате услуг на прикрепление.
–?Вот что, – сказал Шубников, заставив наконец себя встать, – Палата услуг создана для того, чтобы помочь жить людям лучше и самим стать лучше. Вы же намерены с нашей помощью жить легче. Это нехорошо. Вы и сейчас ведете себя нескромно и крикливо. Зайдите через два дня.
–?Через два дня! – раскинула руки Лошак-жена.
–?Через два дня, – надменно сказал Шубников. – И не ко мне. А обратитесь в седьмое окно.
Он уже не видел Лошаков и не желал помнить о них, но его догнали слова дамы Лошак:
–?И что ждать от них? Если у них художник-руководитель такой плюгавый мужичонка!
«Услуги! Слуги! Извольте служить! Ах вы твари лошачьи! Не будет никаких слуг и услуг! Все отменим и прекратим!»
Немедленной отмене всего помешало появление Голушкина в кабинете.
–?Две трети окулиста, – сказал Голушкин.
–?Что? – не понял Шубников.
–?Две трети окулиста, – сказал Голицын. – Такая заявка!
–?Сейчас мне не нужны остроты!
–?Да помилуйте, какие остроты! – обеспокоился Голушкин. – Такая заявка. Я и сам не знаю, что предпринять…
Оказывается, новую поликлинику в Бибиреве по штатному расписанию оделили третью окулиста, теперь главный врач просил две трети окулиста хотя бы на полтора месяца, пока не отладят штатное расписание.
–?Выдайте им две трети окулиста! – приказал Шубников в раздражении.
–?Да вы что, Виктор Александрович! – Брови Голушкина уползли к небу. – Откуда же я их возьму? Да и что это такое – две трети окулиста?
–?Мне наплевать на то, что это такое! Выдайте, и все! Возьмите из моего резерва. Перешлите указание на Кашенкин луг!
–?Слушаюсь! – сказал Голушкин испуганно и исчез.
Не упоминание ли Кашенкина луга напугало его?
«Ах вы твари! – не переставал думать Шубников о разговоре в зимнем саду. – Обнаглели! Еще и „плюгавый мужичонка!“, „извольте служить!“. Да пошло бы все в тартарары!» Он тотчас удалится в горы! В сырую, с летучими мышами келью отшельника!
Одновременно с этими соображениями являлись Шубникову и слова, извлеченные Каштановым три дня назад из мудростей Даля. Услуживать значило оказывать услуги, помощь, угождение, приносить пользу. С услугами в названии как с подачкой идиотам следовало покончить. Примеривались Шубниковым иные слова. Шире, мощнее будет – Палата Останкинских Польз. Может быть, Палата Останкинских Общественных Польз? Определение «общественных» показалось казенным, от него пахло сукном и хромовым сапогом, и Шубников решил завтра же объявить, что теперь на Цандера будет размещаться Палата Останкинских Польз.
Тем временем невдалеке от Шубникова возник скандал. Опять вынуждали угождать и служить. Скандалил закройщик Цурюков. Полчаса назад он звонил, требовал, чтобы заявку у него приняли на дому и устроили ему сейчас же низменное развлечение, а с завтрашнего утра в постель приносили кофе с ликером. Цурюкову объяснили, что он пьян, и предложили перестать куролесить. Но совершенно трезвый Цурюков прибежал на Цандера, кричал, опять требовал низменных развлечений, но без женщин, от них он устал, каких именно низменных – на это у него не хватало знаний, он полагал, что Палата услуг и сама обязана определить степень и характер его личной низменности. Шубников поначалу подумал, что Цурюков оттого, что его не пригласили на Цандера сотрудничать, обиделся и выламывается. Но из слов Цурюкова выходило, что он и не унизился бы до сотрудничества с людьми, взявшимися гуталинить Останкину туфли и вытирать сопли. Шубников и прежде Цурюкова, этого наглого блондина нордического характера, считал мелочью. Он вывел его в своей «Записке», но вывел, основываясь на игре воображения. Неуважение к Цурюкову было вызвано отчасти и тем, что брюки он пошил ему отвратительные. Однако в «Записке» Шубников не объявлял Цурюкова окончательно погибшим. И вот каков оказался неблагодарный Цурюков! Два холодноглазых молодца и женщины в кимоно выдворили Цурюкова, тот кричал, что происходит обман и крушение иллюзий, и просил освободить его из лап опричников и опричниц.
Тогда и Шубников покинул здание на улице Цандера. Покинул, как он полагал, навсегда. Уходя, бросил директору Голушкину горькие слова о несовершенстве и непонимании его, Шубникова, души. А может быть, и вредительский умысел был у бывшего гардеробщика и эксперта, коли он направил ему на собеседование именно супругов Лошаков. Если это так, то пусть ему потом будет стыдно. Впрочем, он прощает Голушкину и несовершенство и вредительский умысел, потому как все прощает всем. И удаляется. Бедный, простодушный он человек! Недостойными Палаты Останкинских Польз выходили здешняя местность и ее люди!
Мокрый снег догонял Шубникова, бил в спину, залетал за шиворот, он был хорош сейчас для Шубникова, страдальца и изгнанника. «Мне бесконечно жаль моих несбывшихся мечтаний, и только боль воспоминаний…» Фу-ты, гадость какая, отчего ожили в нем пошлые слова из динамиков танцевальной веранды, где он служил затейником, не указанием ли на то, что там ему и место? Нет, Шубникову сейчас был нужен Байрон. Или Шиллер. Или Бетховен. Или пусть бы зазвучал «Полет валькирий»! Шубникову показалось, что он и зазвучал…
Ротан Мардарий не спал. Стоял в коридоре, шелковый платок Шубникова повязав с претензией на причастность к цеху артистов. «Это еще что?» – удивился Шубников. Мардарий, оценив состояние хозяина и воспитателя, молча стянул с себя платок, церемонно положил его на вешалку и скрылся в ванной. «Он что? – с тревогой подумал Шубников. – Иронизирует надо мной? Разыгрывает пародиста?» Следовало разобраться с Мардарием. Однако заходить в ванную Шубников не стал.
