Атавия Проксима - Лагин Лазарь Иосифович (читать книги TXT) 📗
Лишь только отзвучали в эфире эти зловещие слова, сосовцы, вооруженные огнестрельным оружием, гранатами и прочими средствами их агитации и пропаганды, одновременно во всей Атавии бросились громить помещения профсоюзных организаций, ловить и убивать профсоюзных активистов, в том числе и самых желтых, самых реакционных, ненавидевших коммунистов не менее самого Паарха. Это были, так сказать, накладные расходы нового государственного строя, воцарившегося в Атавии с приходом к власти прокуратора.
Достойно внимания, что в очень многих случаях сосовцы остались с носом Они громили помещения, из которых уже успели уйти все, кто мог подвергнуться опасности. Кто-то, видимо, заблаговременно их предупредил, хотя никто, даже полиция, не знал до самого момента налета о том, что он готовится.
Впрочем, в тот день, в горячке массовых убийств и охоты на уцелевших «красных», никто над этим обстоятельством как следует не задумался.
Назавтра газеты были полны восторженных отчетов о славных патриотических делах сосовских парней и теплых некрологов, посвященных павшему от рук «красных» террористов Артуру Пильку.
Как ни был занят важнейшими и неотложнейшими текущими делами прокуратор республики, он все же нашел время, чтобы продиктовать секретарю несколько прочувствованных слов о «незабвенном Пильке, посвятившем весь свой незаурядный ум, огромный опыт и большое сердце бескорыстной борьбе за свободу, демократию, порядок и вызвавшем всей своей плодотворной и многолетней деятельностью уважение друзей и ненависть врагов порядка».
Несколько иначе высказался о покойном специальный заместитель министра юстиции, командующий боевыми отрядами СОС и заместитель Ликургуса Паарха по руководству Союзом Обремененных Семьей Эмброуз («Сырок»). В подписанном им некрологе, опубликованном во всех газетах сразу за высказыванием прокуратора Атавии, было, между прочим, написано:
«Я знал его давно. Это был превосходный семьянин, добрый прихожанин, суровый и неподкупный охотник на „красных“. Он был замечательнейшим штрейкбрехером из всех, кого мне приходилось когда-нибудь встречать. Штрейкбрехерство было его бизнесом, и на его текущем счету нет ни одного кентавра, который не был бы им добросовестно заработан в поте лица. Это был труженик, чернорабочий классового мира. И еще я утверждаю: Артур Пильк был порядочней и честней любого профсоюзного босса в Атавии. Он никогда не разглагольствовал о демократии или правах человека. Он делал деньги. Остальное его не касалось. То, что он обещал заказчику, он всегда честно выполнял. Это был настоящий деловой человек, настоящий атавец, атавец с самой большой буквы».
Бросавшееся в глаза расхождение в оценке характера работы и политического лица покойного следует отнести за счет той свободы печати, которая всегда существовала в Атавии и которую и сейчас Паарх не собирался отменять. И прокуратор республики и президент синдиката преступников имели одинаковое право выступать в печати с любыми, пусть и самыми разноречивыми похвалами безвременно почившему руководителю крупнейшего штрейкбрехерского треста всего «свободного» мира.
Чем ближе к закату, тем длиннее, гуще и внушительней тени. В несколько дней совместными усилиями прессы, радио, телевидения, церкви и мириадов наемных и добровольных проповедников и агитаторов тщедушная фигура провинциального провокатора Ликургуса Паарха была раздута до фантастических размеров. Его имя гремело во всех углах и перекрестках, его именем арестовывали, назначали на доходнейшие посты, убивали, увенчивали лаврами, вели в бой, разоряли, обогащали, призывали в армию. Его мнение решало, перед его взглядом трепетали, каждый его шаг комментировался в печати и кулуарах парламента, каждое его слово отражалось на настроении фондовой биржи. Его речи в палате депутатов и сенате тотчас же обретали плоть и кровь полновесных законов. Все, что он предлагал, единогласно принималось. Десяток членов палаты депутатов и те немногие сенаторы, которые, возможно, осмелились бы кое в чем пойти против течения, позволили себе голосовать против учреждения поста прокуратора Атавии и были тогда же исключены из сената и палаты депутатов. Для оставшихся слово прокуратора было и директивой и откровением.
Вчерашний мелкий опэйкский провокатор, человек вообще далеко не глупый и по-своему даже самокритичный, очень легко дал себя убедить, что он богом данный, прирожденный повелитель экономической и политической стихий. Но он, конечно, как и было в свое время задумано, был и оставался всего лишь говорящей тенью действительных хозяев страны. Правда, в политике тень, стоящая у власти, иногда будто бы подчиняется и не совсем тем законам, которыми управляются тени в явлениях оптических. Случается, что он вдруг несколько отклоняется от того направления, в котором ей следовало бы падать, и это дает ее апологетам призрачные доказательства якобы независимости ее от породивших и управляющих ею реальных сил. Но стоит только хорошенько поразмыслить над подобными случаями, и приходишь к убеждению, что законы образования и поведения теней, как бы длинны и жутки они ни были, как бы причудливо ни двигались они, все равно всегда и полностью подчиняются незыблемым законам политического тенеобразования.
Ликургус Паарх, равно как Гитлер, Муссолини и многие другие еще уцелевшие большие и малые фюреры и дуче, не был в этом отношении исключением. И когда он вдруг арестовал нескольких видных дельцов по обвинению в государственной измене, то вызвал этим не только простодушные восторги многих атавцев, усмотревших в этих действиях чуть ли не долгожданное притеснение толстосумов, но и отнюдь не громогласное, но зато куда более продуманное одобрение всех восьми основных финансовых групп, крепко зажавших в своих руках экономическую и политическую жизнь Атавии.
Как мы уже знаем и из истории второй мировой войны и из истории возникновения и развития атаво-полигонской войны, ведущие атавские монополии сами были далеко не безупречны по части государственной измены. Вина арестованных была значительно серьезней: их фирмы не принадлежали ни к какой из основных восьми финансовых групп и непокорностью своей показывали плохой пример остальным «диким» фирмам.
В тот день прокуратор Атавии прибыл на совместное заседание палаты депутатов и сената для особо важного заявления. Это заявление, которое он, не доверяя своей памяти, сначала читал по бумажке, прозвучало для слушателей откровением, потому что никто из них не знал, да и не мог знать о решениях Дискуссионной комиссии. Десятки миллионов радиослушателей во всех уголках страны были предупреждены о том, что прокуратор выступит с сообщением чрезвычайной важности и что заседание будет транслироваться по радио. Балконы для публики были переполнены, и если бы капитан войск СОС Довор мог из зачумленного города Кремпа чудом пробраться в Эксепт и еще большим чудом проникнуть в зал заседаний палаты депутатов, на что он в тот день не имел бы, как слишком ничтожная личность, почти никаких шансов, то он бы лопнул от возмущения, увидев на балконе для публики в самом первом ряду одного из самых ничтожных граждан Кремпа. Мы имеем в виду Онли Наудуса – старшего капрала войск СОС и камердинера-секретаря капитана СОС Фреда Патогена, с которым они прибыли в Эксепт по делам боркосской организации СОС. То есть прибыл по делам, собственно говоря, лишь Патоген, Онли Наудус, собственно говоря, прибыл только для того, чтобы помогать своему хозяину-капитану в утреннем и вечернем туалете. Но был он одет в мундир с иголочки и сидел он в первом ряду, тогда как Довор только и делал, что бегал от бомб в убежище, а в остальное время возился со своими сосовцами, с которыми хлопот полон рот. И даже мундира форменного у Довора еще не было, а была только самодельная нарукавная повязка с эмблемой, похожей не столько на перекрещенные брандспойты, сколько на перекрещенные клистирные трубки. Их так и звали в Кремпе, этих сосовцев (за глаза, конечно), – «клистирные трубки».
Но если бы капитан СОС Довор все же попал в тот день на это заседание и даже увидел выряженного и блещущего самодовольством Онли Наудуса, он вряд ли долго переживал бы чувство обиды на капризы коварной фортуны. Его вниманием сразу и на все время заседания целиком овладел бы прокуратор. Да и не только его вниманием. Вот это была речь!
