Всеблагое электричество - Корнев Павел Николаевич (читать книги без .TXT, .FB2) 📗
И я вновь ударил острым клинком. А потом еще и еще.
По рукам текла едкая кровь — и не кровь даже, а ничем не замутненная сила! — причиняя невыносимую боль и обжигая кожу; нож выскользнул из онемевших пальцев, но ничто уже не могло остановить меня. Я просунул в ужасную рану обе ладони, нащупал судорожно бившееся сердце и одним рывком вырвал его из грудины. Падший содрогнулся, его метаморфоза оборвалась, не достигнув конца, и тело в один миг обратилось в прах.
С потолка посыпались камни; я бросился наутек, а стоило только выскочить в коридор, как позади страшно ухнуло и воздух заволокло облако пыли. Стискивая лучившееся ясным светом сердце, я припустил по выкопанному грабителями лазу, но, по счастью, обвалилась лишь часовня, а дальше своды выдержали и лишь местами осыпались тонкими струйками песка.
И все же медлить я не стал и в подвал едва не ли не вывалился. Меньше всего хотелось оказаться погребенным под грудой камней с опалявшим ладони сердцем, которое продолжало, продолжало и продолжало колотиться, сводя своей неправильностью с ума.
— Вот уж даром не надо, — пробормотал я и вдруг остолбенел, заметив караулившее меня у выхода инфернальное создание.
Суккуб оторвалась от пересчета банкнот, вытащенных из кожаного бумажника инспектора, и лукаво улыбнулась:
— Лео, мальчик мой, чему ты удивляешься? У нас ведь договор, разве нет? Неужели ты и в самом деле надеялся избавиться от своей второй половинки столь… просто? Брось, мы с тобой еще повеселимся! Отчаянно повеселимся, даже не сомневайся!
Часть вторая
Муза. Всеблагое электричество и цельно-алюминиевая оболочка
1
Все счастливы одинаково, каждый несчастлив по-своему.
Так ведь говорят, да?
Что ж, ничего удивительного. Мечты обывателя донельзя эфемерны: достаток, любовь, долголетие. Власть.
Страхи — другое дело. Как правило, люди прекрасно знают, чего именно они боятся. И это не банальные вещи, одинаковые для всех. Нет, в каждом из нас сокрыт свой собственный, уникальный изъян.
Лично я с детства терпеть не мог подвалы, особенно погреб-ледник отцовского особняка.
Холод, темень и кучи грязновато-серого льда вокруг. Пламя керосиновой лампы даже не пытается разогнать тьму; оно впустую трепещет за стеклом, словно пойманный в плен огненный мотылек, и со всех сторон подступают недобрые тени. А на входе — дверь, толстенная и неподъемная, вся заиндевевшая изнутри.
Через такую сколько ни кричи, сколько ни надрывай глотку, помощи не дозовешься, и сейчас меня так и подмывало ее захлопнуть. И даже не просто захлопнуть, а навесить замок, забить гвоздями и навалить сверху что-нибудь неподъемное.
Засыпной сейф? Да, сейф бы сгодился…
Елизавета-Мария спиной почувствовала мой задумчивый взгляд и обернулась.
— Лео! — нахмурилась девушка и укоризненно покачала головой. — Ты ведь не думаешь, будто меня удержит какая-то дверь?
И в самом деле — уповать на дубовые доски и холодное железо было бы с моей стороны по меньшей мере наивно. Я обреченно вздохнул и начал спускаться по затянутым изморозью ступеням. В одной руке мерцала тусклым огоньком керосиновая лампа, в другой светилась стеклянная банка с притертой крышкой, и хоть тьму они особо не разгоняли, пойти в подвал вовсе без огня я и помыслить не мог. Страшно.
— Лео! — поторопила меня девушка, убрав коробку со свежей провизией в самый дальний угол. — Чего ты медлишь?
— Иду я! Иду! — раздраженно отозвался я и наконец ступил на каменный пол.
Вдоль стен всюду высились груды ледяного крошева, которое не размораживали полтора десятка лет, и царящий внизу холод легко проникал под пиджак, заставляя трястись в обжигающе-нервном ознобе. А вот Елизавета-Мария в своем легоньком домашнем платьице от мороза, казалось, нисколько не страдала.
— Как там? — спросил я суккуба неожиданно даже для самого себя.
— Холодно, — ответила девушка, но сразу обернулась и уточнила: — Там — это где? Что ты имеешь в виду, Лео?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})— В аду. Там — это в аду, — выдавил я из себя нервный смешок вконец онемевшими губами.
Суккуб рассмеялась.
— Мальчик мой, — покачала она головой, вытирая выступившие в уголках глаз слезы. — Попробуй объяснить муравью, что такое Вселенная! Рассказать рыбе о космосе! Добейся от них понимания и тогда приходи ко мне и задавай вопросы о преисподней. Не обижайся, но человеческий мозг просто неспособен вместить в себя подобное знание. Всему свое время, прими это как данность.
Я оскорбился и не удержался от недоброй ухмылки:
— Наверное, неприятно оказаться запертым в теле муравья?
Елизавета-Мария подумала, потом кивнула.
— Это налагает определенные ограничения, — подтвердила она.
— Так, быть может, ты и сама теперь не в состоянии осмыслить, что же такое преисподняя? — продолжил я, нисколько не скрывая злорадства. — Воплощение в этом мире не лишило падших сверхъестественной сути, одним лишь своим присутствием они меняли законы реальности, а ты… Ты теперь всего лишь человек.
— Тебе не удастся разозлить меня, — улыбнулась суккуб, разгадав немудреную хитрость. — Лео, дорогой! Я не нарушу договор и не причиню тебе вреда. Никогда.
— Никогда — это очень долго, — хмыкнул я. — Почему бы тебе не убраться в преисподнюю прямо сейчас?
— Фи, — скривилась Елизавета-Мария, — возвращаться без достойных трофеев — это моветон, мой дорогой.
— Пока ты со мной, ты не охотишься на людей. Договор…
— И в мыслях не было, — уверила меня суккуб. — Зачем рисковать, позволяя тебе соскочить с крючка? Душа сиятельного с лихвой компенсирует любое ожидание.
Я скрипнул зубами от бессильной злости.
— К тому же, — придвинулась ко мне девушка почти вплотную, — не думаю, что ожидание будет столь уж долгим.
— Посмотрим! — оскалился я в ответ и поставил на пол банку, сквозь заиндевевшее стекло которой лучился ясный свет.
Удары размеренно бившегося сердца падшего перестали болью отдаваться в горевших огнем руках, но только я начал разгребать в стороны острые холодные осколки, и пальцы враз потеряли всякую чувствительность. Тем не менее пришлось основательно углубиться в слежавшуюся кучу мерзлого крошева, прежде чем поставить в нее банку и присыпать ее сверху обломками льда.
Елизавета-Мария откинула со лба рыжую челку и предупредила:
— Поскольку мы не можем нанять повара, мне придется готовить самой…
— Пресытилась человечиной? — огрызнулся я, наполнил ведерко битым льдом и направился к лестнице.
— Надо пользоваться моментом, — пожала плечами Елизавета-Мария и рассмеялась: — Расширяй кругозор, Лео, пока у тебя еще есть такая возможность! На ценности твоей души это скажется самым положительным образом…
Я остановился на верхней ступени, намереваясь съязвить, но ничего толкового в голову не пришло, поэтому просто махнул рукой и покинул подвал. Очки немедленно запотели; снял их и сунул в нагрудный карман.
Девушка выбралась следом, сжимая в руках бумажный пакет, и попросила:
— Не опаздывай на ужин.
— Надеюсь, ты не все деньги потратила на провизию? — спросил я, опуская дверь подвала на место.
— А даже если и так? Ты требовал не трогать бумажник мертвеца, разве нет?
— Я передумал.
— Посмотри на секретере, — подсказала тогда Елизавета-Мария.
В вазочке на верхней полке обнаружилась пара мятых двадцаток и новенькая десятка; я негнущимися пальцами запихнул их в портмоне, ушел в уборную и, заткнув деревянной пробкой слив, опорожнил в раковину ведерко льда. Затем снял пиджак, закатал рукава сорочки и оценивающе оглядел руки. На коже от запястий и до локтей проступили алые бубоны аггельской чумы. Сияли они ничуть не тусклее огонька керосиновой лампы, а жгли и того хуже.
Проклятие!
В свое время аггельская чума выкосила едва ли не половину первого поколения сиятельных, и вряд ли во всей империи кому-то довелось пережить ее приступ дважды!