Всеблагое электричество - Корнев Павел Николаевич (читать книги без .TXT, .FB2) 📗

Я откинулся на спинку кресла, закинул ногу на ногу, сцепил пальцы.

— Давай с самого начала.

Кузина сделала еще одну затяжку, отложила мундштук на край пепельницы и сказала:

— Стефан Фальер был моим другом. И не ухмыляйся так — другом, и только другом, я с ним не спала.

— И в мыслях не было, — развел я руками. — Стефан Фальер — это бывший министр юстиции? Тот, который застрелился?

— Он, — подтвердила Софи. — Фальер был человеком герцога Логрина, именно ему он был обязан своей карьерой. Иногда Стефану поручали делать за других грязную работу.

Я поморщился. «Грязная работа» должна быть воистину грязной, чтобы обстоятельства дела волновали кого-то через два года после смерти исполнителя.

— Стефан прекрасно понимал, что его используют, — продолжила Софи, — поэтому решил подстраховаться. Он оставил мне кое-что.

— Что именно?

— Какие-то документы. Три года назад из-за них убили человека. Все организовал Стефан.

— Просто душка! — скривился я.

— Он выполнял приказ!

Я выставил перед собой открытую ладонь, не желая продолжать спор.

— Ближе к делу!

— Стефан сказал, что в этих бумагах описана какая-то разработка, — неопределенно, будто ничего не знала толком сама, произнесла Софи. — В перспективе она могла привести к падению цен на уголь.

— Прогнившая буржуазия! — усмехнулся я, но сразу прекратил сыпать лозунгами социалистов и попросил: — Так что с этими документами?

— Мне предложили за них сто тысяч франков.

— Сколько?!

— Сто тысяч.

Я присвистнул и спросил:

— И кто же швыряется такими деньгами?

— Анри Фальер, племянник Стефана. Своих детей у Стефана никогда не было, все свое состояние он завещал племяннику. Тайны, как видно, тоже.

Я вспомнил одутловатого молодого человека и предположил:

— Он вчера приходил сюда за этим?

Софи кивнула.

— Анри в отчаянии. Неудачно вложился в балканские облигации и едва не обанкротился. Теперь хватается за любую соломинку.

— И при этом готов выложить сто штук?

— Прошу, кузен, избавь меня от своего жаргона! — поморщилась Софи. — Анри собирается перепродать бумаги и хорошо заработать на этом. Сколько именно, он не сказал, но, полагаю, никак не меньше трехсот — четырехсот тысяч.

— Колоссально! — шумно выдохнул я и уточнил: — Документы в сейфе?

— Почему ты спрашиваешь? — насторожилась Софи.

— Да потому что твоим сейфом интересовались легавые! — не сдержался я, соскочил с кресла и подошел к бару. Шерри трогать не стал, налил себе полстакана кьянти и заходил от стены к стене. — Теперь ясно, что им было нужно! Теперь ясно…

— Жан-Пьер! — прикрикнула на меня Софи. — Сядь и не маячь! — А стоило мне вновь опуститься в кресло, она уже спокойней продолжила: — Даже если полицейские приходили за этими бумагами, не факт, что их навел Анри.

— А кто еще? Кто еще мог о них знать?

— Покупатель как минимум! — легко срезала меня кузина. — К тому же Анри совершенно не умеет держать язык за зубами! Страшно подумать, сколько людей оказалось в курсе его авантюры, прежде чем он вышел на нужного человека.

— Без охраны из клуба ни ногой! — наставил я палец на Софи.

Та рассмеялась, но спорить со мной не стала.

— Завтра утром все кончится. Получим деньги, избавимся от бумаг. Закроем долги.

— И я стану тебе не нужен.

— Вздор! — покачала головой Софи и взяла убранный на пепельницу мундштук. Сигарета за время разговора потухла, кузина раскурила ее заново, затянулась и мягко произнесла: — Нас слишком многое связывает с тобой, Жан-Пьер. И это вовсе не деньги. Совсем не они.

Я кивнул.

— Где ты хранишь бумаги? — спросил я после этого. — Они в сейфе?

— Нет, специально арендовала банковскую ячейку. Заберем документы оттуда, как только Анри подтвердит, что получил от покупателя аванс.

Я сделал крохотный глоток вина и предупредил:

— Осторожней с ним.

— Разумеется, кузен. Разумеется.

— А что со снимками? — напомнил я. — Теми, что с третьего этажа?

Софи досадливо поморщилась.

— Не беспокойся, я их сожгла. Негативы в надежном месте. Их не найдут.

Я влил в себя остатки кьянти, поднялся с кресла и поставил пустой стакан на край столешницы.

— А мои снимки?

Хозяйка клуба помрачнела.

— Не уверена, что это необходимо. Прошлый раз ты неделю ходил мрачный как туча.

— Пьетро, что с него взять! Утонченная творческая натура. Я не такой. Да и время лечит…

Софи покачала головой, подошла к сейфу и достала из него бумажный конверт.

— Негативы тоже отдать? — спросила она после этого.

— Нет, — ответил я. — В негативах нет нужды.

В конверт я заглядывать не стал; мне хотелось посмотреть снимки наедине. И не здесь, не в клубе. Тут словно давили стены. Мне нужен был простор. Позарез нужен был!

— Жан-Пьер! — окликнула меня Софи, когда я направился к выходу. — Будет опрометчиво действовать вслепую. Сможешь что-нибудь разузнать о человеке, от которого избавился Стефан?

— Разумеется, кузина! — пообещал я. — Кто это был?

— Рудольф Дизель, инженер. Это все, что я о нем знаю.

— Когда от него… избавились?

— Три года назад, в апреле.

Я кивнул и вышел за дверь.

3

Клуб я покинул через черный ход. Постоял немного на заднем крыльце, задумчиво поглядывая по сторонам, затем сбежал по выщербленным ступенькам и сразу свернул в соседнюю подворотню.

Кругом — сырые стены, над головой — клочок неба и веревки с бельем. Крики и ругань в квартирах, навязчивый запах готовящейся еды. Темно, тесно, душно. Не думаю, что смог бы здесь жить. Да нет, точно бы не смог.

Задыхаюсь.

Прибавив шаг, я прошел пару дворов и вывернул к набережной канала Меритана, по ней и отправился дальше. Очень скоро дома расступились, и впереди замаячила ширь Ярдена. Я сделал глубокий вдох и замер, любуясь открывавшимся с обзорной площадки видом.

Ветер гнал сверкавшую на солнце рябь, паровые буксиры и самоходные баржи уверенно шли против течения, за ними стелились над водой косматые струи дыма. Тут же сновали прогулочные лодки и яхты. Медленно, очень медленно и солидно плыл пассажирский пароход. Вдалеке реку перечеркивала полоса протянувшегося от берега до берега моста.

Но главное — простор. И небо.

Небо и простор.

При этом Ярден не мог похвастаться ни особой красотой, ни прозрачностью вод. Сбросы промышленных предприятий, стоки очистных сооружений и уличные ливневые канализации отравляли реку, делали ее мутной и зловонной. У берега на поверхности колыхался мусор и блестели масляные пятна.

Появись Афродита из этой серой пены, и вряд ли кто-либо счел бы ее красавицей. Скорее уж наоборот.

Я открыл конверт и вытащил убранные в него фотоснимки.

Там — человек, весь в ожогах и порезах, но уже не свежих, а начавших подживать. На плече — след затянувшегося пулевого отверстия. И сгоревшее до костей лицо.

Мое лицо. Мое настоящее лицо.

Лицо, которого я совершенно не помнил.

Студеный октябрьский ветер, плеск темной речной воды, щелчок предохранителя… Вспышка! Грохот выстрела! Толчок в плечо!

Как Афродита явилась из пены морской, так и я вышел из мутных волн Ярдена. Вышел взрослым, но беспамятным. Что было со мной до той ненастной октябрьской ночи — скрывал туман забытья. Я не помнил ни себя, ни родных. Ничего.

Имя? Не помнил и его.

Была лишь догадка.

На обожженной коже выделялись порезы, они складывались в буквы, разные вариации одного и того же имени — Петр, Peter, Pierre, Pietro, Piotr, Petr, Πέτρος…

Почерк был мой. Точно мой — отдельные особенности начертания не оставляли в этом никаких сомнений. Пусть теперь я писал не лезвием по собственной коже, а карандашом по бумаге, буквы выходили похожими как две капли воды.

Я сам нанес себе эти порезы, но с какой стати? И почему одни порезы выглядят старше других? Боялся забыть собственное имя? И где и как я умудрился до такой степени обгореть?