Перевоплощение Хуана Ромеро - Лавкрафт Говард Филлипс (читать полную версию книги .txt) 📗

Говард Филлипс Лавкрафт

Перевоплощение Хуана Ромеро

Откровенно говоря, я предпочел бы умолчать о событиях, произошедших восемнадцатого и девятнадцатого октября 1894 года на Северном руднике. Но в последние годы долг ученого понуждает меня мысленно проделать путь к арене событий, внушающих мне ужас тем более нестерпимый, что я не в силах подвергнуть его анализу. Полагаю, прежде чем покинуть этот мир, мне следует рассказать все, что мне известно о, если так можно выразиться, перевоплощении Хуана Ромеро.

Мое имя и происхождение вряд ли интересны потомкам; во всяком случае, лучше не тащить их в будущее; ведь эмигранту, оказавшемуся в Штатах или в одной из Северных колоний, подобает расстаться со своим прошлым. К тому же моя прежняя жизнь не имеет ни малейшего отношения к настоящей истории; замечу лишь, что во времена моей службы в Индии я гораздо больше сблизился с мудрыми седобородыми старцами, чем со своими собратьями-офицерами. Я был погружен в древние восточные учения, когда несчастье перевернуло всю мою жизнь, и я начал строить ее заново на просторах Западной Америки, приняв мое теперешнее имя, весьма распространенное и маловыразительное.

Лето и осень 1894 года я провел среди мрачного ландшафта Кактусовых гор, устроившись чернорабочим на знаменитый Северный рудник, открытый опытным изыскателем за несколько лет до этого, благодаря чему близлежащая местность перестала напоминать пустыню, превратившись в котел, бурлящий грязным варевом жизни. Богатство, обрушившееся на почтенного изыскателя после открытия золотоносных пещер, расположенных глубоко под горным озером, превзошло даже его самые дерзкие мечты, и корпорация, которой было в конце концов продано месторождение, начала большие работы по прокладке туннелей. Вскоре добыча золота выросла, так как были обнаружены новые пещеры; и гигантская разношерстная армия старателей день и ночь вгрызалась в многочисленные коридоры и скалистые каверны. Суперинтендант, мистер Артур, любил разглагольствовать о своеобразии местных геологических образований и строить предположения о наличии длинной цепи пещер, что позволяло ему надеяться в будущем развернуть гигантское предприятие по добыче золота. Он не сомневался, что золотоносные пещеры возникли под воздействием воды, и твердо верил в скорое открытие новых месторождений.

Хуан Ромеро появился на Северном руднике вскоре после того, как я там обосновался. Он был одним из многих полудиких мексиканцев, стекавшихся на рудник из соседних областей, но необычная внешность выделяла его из толпы. Он красноречиво являл собой тип индейца, но с более бледным цветом кожи и изысканной статью, делавшими его столь непохожим на местных замухрыг. Любопытно, что, отличаясь от большинства индейцев, как испанизированных, так и коренных, внешность Ромеро не была отмечена знаками родства с белой расой. Когда этот молчаливый рабочий, поднявшись рано утром, зачарованно смотрел на солнце, подкрадывавшееся к восточным холмам, и протягивал руки навстречу светилу, словно повинуясь древнему ритуалу, смысл которого оставался неизвестен ему самому, из глубины памяти всплывал скорее образ древнего гордого ацтека, чем кастильского конквистадора или американского первопоселенца. Однако при близком общении с Ромеро ореол благородства рассеивался. Невежественный и чумазый, он был своим среди мексиканцев, прибывших, как я уже говорил, из близлежащих мест. Его нашли ребенком в сырой лачуге в горах: он был единственным, кто пережил эпидемию, принесшую смерть в округу. Рядом с хижиной, укрытые в причудливой расщелине скалы, лежали два скелета останки, растерзанные стервятниками и, вероятно, принадлежавшие его родителям. Никто ничего не знал об этих людях, и вскоре о них забыли. Глиняная хижина рассыпалась, а расщелину накрыло лавиной, так что даже от самого места не осталось воспоминаний. Выращенный мексиканцем, который промышлял угоном крупного скота, Хуан унаследовал его имя и мало чем отличался от остальных.

Привязанностью, которую Ромеро испытывал ко мне, я был обязан, несомненно, моему старинному индийскому кольцу замысловатой формы. Я не стану говорить ни о самом кольце, ни о том, как оно ко мне попало. Это кольцо было единственным, что напоминало о той главе моей жизни, последняя страница которой была перевернута, и я очень дорожил им и надевал его, когда не был занят черной работой. Я заметил, что необычный мексиканец заинтересовался им, однако выражение его лица, когда он смотрел на кольцо, не позволяло заподозрить простую алчность. Казалось, древние иероглифы вызывали какой-то смутный отклик в его разуме, пусть запущенном, но отнюдь не дремлющем, хотя я не сомневался, что раньше ему никогда не доводилось их видеть. Уже через несколько недель после появления на руднике Ромеро стал преданно служить мне, несмотря на то что я сам был всего лишь простым рабочим. Мы вынужденно ограничивались лишь самыми несложными беседами. Хуан знал всего несколько слов по-английски, а я быстро обнаружил, что мой оксфордский испанский сильно отличается от диалекта наемных рабочих из Новой Испании.

Ничто не предвещало того события, о котором я намерен рассказать. Да, Ромеро интересовал меня, а мое кольцо занимало его воображение, однако до взрыва ни меня, ни его не одолевали дурные предчувствия. Из-за местных геологических особенностей потребовалось углубить шахту в той ее части, которая лежала ниже, чем прочее освоенное подземное пространство, и поскольку суперинтендант был убежден, что для этого придется своротить значительный кус скалы, рабочие заложили мощный заряд динамита. Ни мне, ни Ромеро не пришлось принимать участия в этой работе, так что впервые о том, что случилось, мы услышали от других. От заряда, оказавшегося мощнее, чем предполагалось, гора словно содрогнулась. В лачуге, притулившейся на склоне, окна разбились вдребезги, а старателей, находившихся в тот момент в близлежащих туннелях, сбило с ног. Воды озера Джевел, расположенного в зоне взрыва, вздыбились, как во время бури. После исследования местности выяснилось, что ниже уровня взрыва разверзлась пропасть столь чудовищная, что ни одна веревка не достигала ее дна, и ни одна лампа не могла осветить ее чрева. Озадаченные землекопы явились к суперинтенданту, и тот приказал взять сколько угодно самых длинных канатов, склеить их и опустить в глубину. Вскоре бледные как полотно рабочие сообщили суперинтенданту, что его план провалился. Вежливо, но твердо они отказались не только вернуться к пропасти, но и продолжать работу в шахтах, если провал будет оставаться отверстым. Очевидно, они уверовали, что пустота бесконечна, и это напугало их. Суперинтендант не стал упрекать рабочих. Вместо этого он впал в глубокую задумчивость, не зная, как поступить. В тот вечер ночная смена не вышла на работу.

В два часа по полуночи зловеще завыл одинокий койот в горах. То ли койоту, то ли кому-то другому вторила собака. Над вершинами гор собиралась гроза, и облака причудливой формы неслись по чернильному лоскуту светящегося неба с ниспадающими лунными лучами, которые силились прорвать перисто-слоистую толщу тумана. С лежанки, где обычно спал Ромеро, донесся голос, возбужденный, напряженный, исполненный непонятного мне смутного ожидания.

Madre de Dios! El sonido ese sonido orgaVd! lo oyteVd? Senor, этот звук!

Я напряг слух, стараясь понять, о каком звуке он говорит. Я различал вой койота, собаки, шторма, особенно шторма, уже заглушавшего другие звуки, поскольку ветер разгулялся в полную силу. В окна летели вспышки молний. Я начал перечислять звуки, которые я слышал, пытаясь понять, что именно так взволновало мексиканца:

El coyote? El регго? El viento?

Ромеро молчал. Вдруг до меня донесся его благоговейный шепот.

El ritmo, Senor el ritmo de la tierra земля пульсирует!

Теперь я тоже слышал, и то, что я слышал, не знаю почему, заставило меня задрожать. Где-то в глубине земля звучала, пульсировала, как сказал мексиканец, и этот ритм, хотя и отдаленный, уже перебивал вой койота, собаки и усиливающейся бури. Я не берусь описывать этот звук, поскольку он не поддается описанию. В нем было что-то от стука мотора, зарождающегося в чреве большого лайнера и долетающего до верхней палубы, однако это что-то не отдавало мертвенностью и неодушевленностью механизма. Из всего того, что составляло этот звук, больше всего меня поразила его придавленность толщей земли. Мне на ум пришел отрывок из Джозефа Гланвиля, столь эффектно процитированный По: Безбрежность, бездонность и непостижимость Его творений грандиознее Демокритова колодца .