Книга крови 6 - Баркер Клайв (книги полностью TXT) 📗
Тетельман попытался было произнести молитву на испанском, но его голос потонул в шуме деревьев и в криках птиц, спешащих к своим гнездам до наступления темноты.
Так и не окончив молитву, они вернулись в прохладу дома; там сидел Стампф и, тупо уставившись на темнеющее пятно на полу, пил бренди.
Снаружи двое нанятых Тетельманом индейцев засыпали рыхлой тропической землей мешок с Черриком, торопясь закончить работу и убраться до темноты. Локки выглянул из окна. Могильщики работали молча; засыпав неглубокую яму, они начали утрамбовывать землю своими жесткими, как подошва, ступнями. Их притоптывания вдруг приобрели определенный ритм; Локки показалось, что они просто в стельку пьяны. Он знал немногих индейцев, которые не напивались бы как скоты. И вот эти, шатаясь, устроил танцы на могиле Черрика.
– Локки?
Локки проснулся. В темноте светился кончик сигареты. Когда курильщик затянулся, вспыхнувший огонек высветил из ночной тьмы изможденное лицо Стампфа.
– Ты не спишь, Локки?
– Что тебе нужно?
– Я не могу уснуть, – сказало лицо. – Я все думал. Послезавтра из Сантарема прилетит транспортный самолет. Мы могли бы быть там через несколько часов, подальше от всего этого.
– Конечно.
– Я имею в виду, навсегда, – сказал Стампф.
– Навсегда?
Стампф прикурил новую сигарету от старой:
– Я не верю в проклятия, не думай.
– При чем здесь проклятия?
– Но ты же видел тело Черрика, что с ним случилось…
– Это просто болезнь, – сказал Локки. – Как это ока называется, когда кровь неправильно свертывается?
– Гемофилия, – ответил Стампф. – Он не страдал гемофилией, и мы оба об этом знаем. Я видел не раз, как он резался и царапался, и у него заживало не хуже нашего.
Локки прихлопнул москита на своей груди и растер его пальцами.
– Отлично. Так от чего же он тогда умер?
– Ты лучше меня видел его раны, но, мне кажется его кожа просто расползалась от малейшего прикосновения.
Локки кивнул:
– Да, похоже на то.
– Может, он чем-нибудь заразился от индейцев?
Локки задумался:
– Я не коснулся ни одного из них.
– И я тоже. А он коснулся, помнишь?
Локки помнил. Такие картины нелегко забыть, как ни старайся.
– Боже, – простонал он, – что за идиотизм.
– Я отправляюсь в Сантарем. Не хочу, чтобы они пришли за мной.
– Они не придут.
– Откуда ты знаешь? Мы вляпались по уши. Мы могли бы подкупить их, или согнать с земли как-нибудь по-другому.
– Сомневаюсь. Ты же слышал, что сказал Тетельман: родовая собственность.
– Может забрать мою часть земли, – сказал Стампф. – Мне она не нужна.
– Что это значит? Ты что, собираешься смыться?
– Я чувствую себя преступником. У нас руки в крови, Локки.
– Делай, что хочешь.
– Я и делаю. Я не такой, как ты. У меня никогда не было охоты до таких вещей. Купишь мою треть?
– В зависимости от того, сколько ты за нее просишь.
– Сколько дашь. Она твоя.
Исповедавшись, Стампф докуривал сигарету в кровати. Скоро начнет светать: еще один рассвет в джунглях, благодатное мгновение перед тем, как мир вновь покроется испариной. Как он ненавидел это место! В конце концов, он не коснулся ни одного из индейцев, даже близко не стоял. Какую бы инфекцию они не передали Черрику, он не мог ей заразиться. Менее чем через сорок восемь часов он отправится в Сантарем, а потом еще в какой-нибудь город, любой город, куда племя никогда не сможет добраться. Ведь он уже понес свое наказание, разве не так? Заплатил за жадность и самонадеянность резью в животе и тем ужасом, от которого ему уже вряд ли избавиться до конца жизни. Пусть это будет достаточным наказанием, взмолился он, и, пока обезьяны не возвестили своим криком новый день, погрузился в сон: сон убийцы.
Жук с переливчатой спинкой, пытаясь выбраться сквозь москитную сетку, жужжал по комнате; наконец, утомившись, жук спустился и сел Стампфу на лоб. Ползая, он пил из пор; по его следу кожа Стампфа трескалась и расползалась в множество маленьких язв.
В деревушку индейцев они добрались к полудню. Поначалу им показалось, что деревня покинута; только солнце, как глаз василиска, глядело на них с неба. Локки и Черрик направились к поселку, оставив Стампфа, который страдал дизентерией, в джипе, подальше от зноя. Черрик первым заметил ребенка. Мальчик со вздутым животом, лет пяти, лицо которого было раскрашено яркими полосами красной растительной краски уруку, вышел из своего укрытия и начал разглядывать пришельцев: любопытство оказалось сильнее страха. Черрик и Локки застыли в ожидании. Один за другим, из-под хижины и деревьев, появились индейцы и вместе с мальчиком уставились на незнакомцев. Если на их широких, с приплюснутым носом, лицах и было какое-нибудь выражение, Локки не мог его уловить. Этих людей – а всех индейцев он считал за одно гнусное племя – невозможно было постичь; ясно было только, что они хитрые бестии.
– Что вы здесь делаете? – спросил он. Солнце палило нестерпимо. – Эта земля наша.
Мальчик с интересом смотрел на него снизу вверх. В его миндалевых глазах не было страха.
– Они тебя не понимают, – сказал Черрик.
– Тащи сюда Краута. Пусть он им объяснит.
– Он не может двинуться с места.
– Тащи его сюда, сказал Локки. – Мне наплевать, пусть хоть совсем захлебнется своим дерьмом.
Черрик вернулся на дорогу. Локки продолжал стоять, переводя взгляд с хижины на хижину, с дерева на дерево, и пытался подсчитать, сколько там было индейцев. Он насчитал не более трех десятков, из которых две трети было женщин и детей. Потомки тех многотысячных народов, что когда-то бродили по бассейну Амазонки, теперь эти племена почти исчезли. Леса, в которых они жили многими поколениями, вырубались и выжигались; восьмирядные скоростные магистрали пересекали их места охоты. Все, что било для них свято – нетронутая дикая природа и они как ее часть – вытаптывалось и подвергалось насилию: они были изгнанниками на собственной земле. И все же они терпеливо выносили своих новых сюзеренов и их ружья. Только смерть могла бы убедить их в поражении, подумал Локки.
Черрик обнаружил Стампфа лежащим, как мешок, на переднем сиденье джипа; его измученное лицо было еще более несчастным.
– Локки тебя требует, – он тряс немца, пытаясь вывести его из прострации. – Они все еще в деревне. Ты должен поговорить с ними.
– Я не могу двинуться, – застонал Стампф, – я умираю…
– Локки велел доставить тебя живым или мертвым, – сказал Черрик. Со Стампфом его объединял страх перед Локки; и, пожалуй, еще одна вещь: жадность.
– Я чувствую себя ужасно, – продолжал ныть Стампф.
– Если ты не пойдешь со мной, он придет сам, – заметил Черрик.
Это был сильный аргумент. Стампф принял мученический вид, потом закивал своей большой головой.
– Хорошо, – сказал он. – Помоги мне.
У Черрика было мало желания притрагиваться к нему: от болезни тело Стампфа выделяло миазмы. Казалось, его кишки выдавливаются через кожу, которая имела какой-то отвратительный металлический оттенок. Все же он подал руку. Без помощи Стампф не преодолел бы сотню ярдов до поселения. Локки уже выкрикивал нетерпеливые ругательства.
– Да шевелись же, – говорил Черрик, стаскивая Стампфа с сиденья. – Надо пройти всего несколько шагов.
Добравшись до поселения, они застали все ту же картину. Локки оглянулся на Стампфа.
– Нас тут держат за чужаков, – сказал он.
– Вижу, – безжизненно отозвался Стампф.
– Скажи им, чтобы проваливали с нашей земли. Скажи им, что это наша территория: мы ее купили. И не хотим никаких поселенцев.
Стампф кивнул, стараясь избегать бешеных глаз Локки. Иногда он ненавидел его почти так же, как самого себя.
– Начинай, – Локки дал знак Черрику, чтобы он отошел от Стампфа.
Тот подчинился. Не поднимая головы, немец качнулся вперед. Несколько секунд он обдумывал свою речь, затем поднял голову и вяло изрек три слова на плохом португальском. Локки показалось, что слова просто не дошли до аудитории. Стампф попробовал еще раз, мобилизуя весь свой скудный словарь, чтобы пробудить наконец искру понимания у этих дикарей. Мальчик, которого так забавляли кульбиты Локки, смотрел теперь на третьего демона: улыбка исчезла с его лица. Этот третий был совсем не смешной, по сравнению с первым. Он был болен и измучен; от него пахло смертью. Мальчик отвернулся, чтобы не вдыхать запах гниющего тела.
