Солнце мертвых - Атеев Алексей Григорьевич Аркадий Бутырский (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗
– А зачем нам все это? – неожиданно спросил он.
– Что именно? – не понял Володя.
– Изыскания ваши. Исследования, так сказать… Дань моде? Или просто заняться нечем?
Володя несколько смутился. Он и сам не мог себе четко объяснить, для чего затеял поиски каких-то трухлявых реликвий. Да и существуют ли они? В этих чудом сохранившихся трущобах из древностей остались одни лишь сверчки.
– Нет, – словно прочитав его мысли, сообщил Стас, – не сомневайтесь. Интересного у нас достаточно. Только вот… – он замялся. – Не будете ли вы потом жалеть, что связывались со всем этим хламом?
Но Володя горячо заверил, что жалеть вовсе не будет, и попросил как можно скорее начать экскурсию.
– Ой, простите! – вдруг вспомнил он. – Вы же только что с работы. Наверное, проголодались.
Однако Недоспас сказал, что по случаю жары есть не хочет, зачерпнул из ведра воды, выпил и заявил, что готов начать экскурсию по Лиходеевке.
Они вышли из калитки и снова оказались на совершенно пустой улице.
– Значит, так, – начал Недоспас, – деревушка наша древняя, история ее уходит в глубину веков. – Он засмеялся. – Обычное начало всех экскурсоводов. Впрочем, Лиходеевка – действительно старинное поселение. Основана она в царствование Федора Иоанновича, сына Ивана Грозного. Следовательно, в конце шестнадцатого века.
Володя утвердительно кивнул.
– Документы на этот счет имеются в Государственном архиве древних актов. Сей богобоязненный царь очень опасался разных волшебников, колдунов и прочей нечисти, поэтому в своей грамоте об учреждении в Москве Славяно-греко-латинской академии указывал, что если в академии окажутся учителя, владеющие магией, то их без всякого сожаления нужно сжечь. «Яко чародей, без всякого милосердия да сожгутся» – процитировал Недоспас. – Времена были ох крутые! Впрочем, сжигали не всех. Так вот. Основателем Лиходеевки можно считать Никиту Полуэхтова – царского стольника, обвиненного в чародействе. Вроде ворожил сей Полуэхтов, собирал по полям нечистые травы, варил из них лихое снадобье. Кстати говоря, эти Полуэхтовы давно были на подозрении. Еще во времена Иоанна Третьего прабабка означенного Никиты тайком взяла пояс великой княгини и ворожила над ним. Словом, та еще семейка. Но связи! Связи в те времена играли немаловажную роль. Словом, отвертелся Никита от костра, а может, и впрямь был в чародействе искусен. Но тем не менее был лишен поместий и званий и сослан сюда, что называется, в чистое поле, на поселение. Кстати говоря, его не только званий лишили, но и фамилию отобрали. И повелел пресвятые очи царь Федор Иоаннович впредь именоваться Никитке и всему его потомству Чернопятовыми.
Вот на этом самом месте, – Стас кивнул на свой дом, – он и поставил свою усадьбу. И зажил в чистом поле, не ведая более насилия и печали.
– Очень интересно! – воскликнул удивленный познаниями своего нового знакомого Володя. – Откуда вы все это знаете?
– Рассказывали, – односложно отозвался Стас. – Жил некогда в этом доме старичок один, по фамилии, кстати, Чернопятов, он и рассказывал.
– Он что же, ваш родственник?
– Очень дальний. Но мы были с ним дружны. Мальчишкой частенько бегал к нему. Он был один как перст, вот и завещал дом мне. Живу то тут, то в городской квартире. Здесь, конечно, вольготнее. Простор!
«Сколько, однако, в его языке архаичных слов, – подумал Володя. – Совсем молодой парень, а говорит, словно сто лет прожил. Наверное, набрался от своего родственника».
– И что же, – спросил он у Стаса, – остальные жители Лиходеевки тоже из ссыльных?
– Именно, – был ответ. – И в основном их отправляли сюда за те же прегрешения. Причем большинство ссыльных были представителями знатных фамилий. Вот, скажем, уже при царевне Софье обвинили в колдовстве Безобразова – тоже стольника. Будто бы гадал этот Безобразов на воде, на костях и хотел извести молодого Петра и его матушку Наталью Кирилловну. Сволокли старика в пытошную избу и учинили ему крепкий допрос. Сознался. Ну и голову долой, а семейство сюда. Вон в том домишке живут потомки этого самого Безобразова. Можем зайти, познакомиться поближе.
– Удобно ли? – смутился Володя.
– А почему нет? Старуха Безобразова будет очень рада, небось со скуки помирает.
Эй, Матрена! – громко крикнул он, постучавшись в ветхую калитку. – Жива ли?
– Жива, батюшка, – донесся откуда-то из дома слабый голос, – заходи.
Старуха возникла на пороге дома, высокая, сухая, горбоносая. Ее голубые глаза уперлись в гостей, и Володя еще больше оробел.
– Вот, Матрена, привел к тебе ученого! – сообщил Недоспас, кивнув на Володю.
– Ну, какой я ученый, – забормотал тот, пряча глаза от строгого взгляда старухи.
– Ученого, – раздельно повторил Стас, словно вкладывая в это слово какой-то иной смысл. – Интересуется молодой человек историей нашей Лиходеевки.
– Бывали у нас ученые, – равнодушно сказала старуха.
– Мало ли что бывали. Ты расскажи ему какую историю. Ты ведь их много знаешь.
– Какую историю? – старуха недовольно посмотрела на Володю. – Не знаю я никаких историй. Скоро вон «Богатых…» показывать будут, вот это история. А у нас чего, лес, да поляна, да могильная яма… – Она усмехнулась.
– Что за могильная яма? – переспросил Володя.
– Это я к слову. Поговорка такая. Мол, нечего тут делать.
– Что значит – нечего делать?! – строго сказал Недоспас. – Пришел человек специально. Интересуется Лиходеевкой, не для себя, для общества старается, а ты поговорками его смущаешь.
– Ладно уж, – смилостивилась старуха в ответ на упреки Стаса. – Заходите в дом. Только разувайтесь, а то грязи нанесете.
Володя послушно разулся, но заметил, что Стас и не подумал последовать его примеру.
Через полутемные сени они вошли в просторную комнату, которую бы следовало назвать горницей, но язык не поворачивался сделать это. Обстановка комнаты настолько поразила нашего исследователя, что он широко раскрыл глаза и на секунду потерял дар речи. Мебели, собранной здесь, явно было место в музее. Она была изготовлена, как неуверенно определил Володя, не раньше начала прошлого века. Козетки и пуфики, высокое вольтеровское кресло, небольшое ореховое бюро на гнутых ножках – подобную мебель Володе приходилось видеть только в кино. И пол был застелен не какими-нибудь деревенскими домоткаными половиками. Настоящий большой ковер покрывал почти все его пространство. Явно не к месту был экран большого телевизора, тускло мерцавший в углу.
Старуха неодобрительно смотрела на гостей и, казалось, чего-то ждала. Володя молчал, не зная, с чего начать разговор.
Стас небрежно уселся на пуфик и глянул на старуху.
– Давай, Матрена, рассказывай, мы ждем!
– Чего рассказывать-то?! – обозлилась старуха. – Чего ты, старый, ко мне привязался?
Володя машинально отметил, что бабка называла Недоспаса старым. «Видимо, так трансформировалось его имя – Стас», – мелькнула мысль.
– Ну расскажи хотя бы, как ты с государыней общалась, – небрежно промолвил Недоспас. Казалось, что ему ужасно скучно от всего происходящего.
– Девчонкой я была, – охотно начала старуха совсем другим, тягучим и сюсюкающим тоном. – По нашим местам проезжала тогда матушка императрица. Остановилась в соседнем поместье, верст за тридцать от Лиходеевки, у князя Путятина. Там кто-то ей про нас рассказал. И захотела государыня на нас посмотреть и расспросить о житье-бытье.
«Интересно, о какой это императрице рассказывает бабка? Скорее всего о последней – Александре, жене Николая Второго.
Неужели она помнит то время? Конечно, на вид бабка стара, но не настолько же! Интересно, с какого она года?»
– Вот приезжает она в Лиходеевку, – невозмутимо продолжала старуха, – с нею, конечно, свита, слуги, челядь всякая и этот одноглазый при ней. Запамятовала его фамилию.
– Потемкин, – зевнув, подсказал Стас.
– Да-да. Светлейший.
– Кто? – вытаращив глаза на бабку, спросил Володя.
– Князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический, – невозмутимо сообщила старуха. – Подкатывают к нашему дому в каретах и экипажах. Императрица, значит, из кареты вылазит, а Григорий Александрович величества ее ручку подхватывает и ведет в наш дом.
