Арлекин - Гамильтон Лорел Кей (книги бесплатно без .txt) 📗
Ко мне подошли с двух сторон Натэниел и Мика.
— Хочешь подойти к ней поближе? — спросил Мика.
Я кивнула.
— Ребята, а вы тоже считаете меня гадиной, что я предложила ее Олафу?
— Она тебя чуть не убила три раза, Анита. Ты — моя Нимир-Ра. Я бы ей сердце вырезал и тебе поднес на блюде.
Он был в кошачьем облике, и эта угроза прозвучала реально.
— Я у тебя покорный, я не спорю, — ответил Натэниел.
— Последнее время ты покорный, когда хочешь.
Он улыбнулся:
— Вырезать ей сердце я не стал бы, но посмотрел бы, как это делает Олаф. Она чуть не убила тебя, Жан-Клода и Ричарда.
— И Питера, — кивнула я.
— И Циско, — добавил Натэниел.
Я кивнула и попыталась повернуться к Римусу, но Мика потянул меня дальше.
— Давай зададим твои вопросы.
И мы пошли задавать вопросы, а Олаф тем временем ей шептал, что он будет с ней делать, что он хочет с ней делать.
— Не отвечай, пожалуйста, не отвечай на вопросы. Вампиры умирают настолько медленней, чем люди…
Можете себе представить — она на все вопросы ответила сразу же. Они с Нивией убили тех людей и попытались подставить членов церкви — это делалось, чтобы заставить Малькольма просто отдать им церковь. Тут вмешалась я и испортила им игру, убив Нивию. Я не сказала ей, что даже не знаю ни отчего погибла Нивия, ни что сделала для этого я. Потом, быть может, Жан-Клод мне поможет в этом разобраться. Коломбина должна была быть прикрытием, ширмой для Панталоне. Когда он захватил бы здесь власть, то даже Мать Всей Тьмы не могла бы заставить его расстаться с этой территорией. Все они, Панталоне, Нивия, Соледад, Коломбина, Джованни — все брали на себя работы наемных убийц.
Единственный вопрос, над которым она заколебалась, хоть на секунду, был такой:
— На кого из членов совета ты работаешь, Коломбина?
— Они меня убьют.
— Тебе не следует больше их бояться.
— Ты защитишь меня?
— В некотором смысле. Тебе не стоит беспокоиться, что кто-то из совета потом тебя убьет, потому что я тебя убью сегодня. Единственное, о чем еще у нас с тобой идут переговоры — это легкой будет твоя смерть или трудной. Выбирать тебе.
Она покачала головой.
— Олаф!
— Да?
— Нам все равно вырезать ей сердце. Хочешь с этого начать?
Он смотрел на меня так, будто спрашивал, не шучу ли я. Я вспомнила, как дернулось у меня в руках тело Римуса, когда Панталоне проткнул его рукой, пробил и раздавил сердце, убил его. Он шепнул не «спасите», не «больно, Господи», а «прости меня».
— Давай, — сказала я.
Ее держали, и Джованни держали, и Олаф распорол маскарадный костюм на ней, ее груди предстали перед собранием, а он начал очень медленно вырезать ей сердце. И не успел далеко зайти, как она уже выдала имена. Мастер Зверей и Любовница Смерти.
Она назвала имена, но Олаф не остановился. Он дорвался до своего счастья, и спорить с ним было сейчас как с аутичным ребенком: он бы просто не услышал.
— Я ответила, ответила! — крикнула Коломбина. — Во имя тьмы, убей меня!
Я велела Нечестивцу ее обезглавить — и он это сделал одним движением клинка, оставив на полу разруб. Никогда не видела, как сносят голову одним ударом. Алым фонтаном хлынула кровь, и Олаф поднял голову.
— Я не кончил!
— Она выдала эту информацию. Я ей обещала быструю смерть, когда она мне расскажет все, что я хочу знать.
Он посмотрел на меня очень не дружественным взглядом.
— Ты все равно можешь вырезать у нее сердце, — сказала я.
— Это не то же самое.
Выражения его лица я не поняла, и, честно говоря, очень не хотела бы понимать.
Я стала было извиняться, что не дала ему вырезать сердце у нее, пока она была еще живая, но сама себя одернула. Блин, шок начал уже проходить, и я спросила себя, какого черта я себе думаю. По закону все, что мы делаем, более чем допустимо. У меня ордер на ликвидацию, на него множество грехов списывается.
Он закончил вырезать у нее сердце, я попросила Нечестивца обезглавить Джованни. Интересно, смогу ли я перенять у него или его брата эту технику обезглавливания одним ударом. Мне это никогда не удавалось, даже мечом. Может, тут все дело в длине руки?
Сердце у Джованни я вырезала сама, взяв у Фредо нож, которым легче вскрывать грудную клетку, чем любым из моих. Я устала, и у меня уже начал проходить шок, отчего движения стали неуклюжими. Руки я уже запустила ему в грудь чуть ли не по локоть, но никак не удавалось нащупать сердце среди связок, удерживающих на месте сердечную сумку. Сумку-то я уже пропорола, но там будто что-то запуталось. А я так устала, почти до онемения… но все же недостаточного онемения.
— Я помогу? — склонился над телом Олаф. У него тоже руки были в крови, но только одна из них была будто в красной перчатке.
— Да, оно там запуталось. Наверное, я просто устала.
Он потянулся в дыру, которую я проделала, и его рука поползла вдоль моей, и только когда наконец его ладонь охватила мою руку, прижимая пальцы к еще теплому сердцу, только тогда я посмотрела на него. Мы оба наклонились над телом — лица наши разделяли считанные дюймы — запустив руки в превышающее их по длине тело. И Олаф смотрел на меня, наши руки сомкнулись на чужом сердце, и повсюду была кровь. А смотрел он на меня так, будто это у нас ужин при свечах, а я — в кружевном белье.
Очень отчетливо проплыла в голове мысль: «Я не закричу». Я буду спокойна. Я, блин, буду спокойна, черт меня побери. И к тому же, если я заору, ему будет в кайф.
И только чуть напряженным голосом я сказала:
— Кажется, вот почти дотягиваюсь. Можешь достать там дальнюю связку?
Он продвинул руку через мою, дальше вокруг сердца, и когда достал до того кусочка сердца, куда не доставала я, погладил мне руку. Я стала выводить руку наружу, когда почувствовала, что он ухватил тот нужный кусок мышцы или связки. Вырванное ранее сердце он положил на пах мертвого вампира и схватил меня за руку раньше, чем я успела ее вытащить из грудной полости, сжал мне пальцы внутри, и мы держали сердце вместе. Если бы я стала отбиваться, ему бы это понравилось. Я могла бы позвать на помощь, но он уже почти отделил его, и вскоре все закончится. Я заколебалась. Он оторвал сердце от того, что там удерживало его на месте, и оно скользнуло нам в ладони — ему и мне. Он свободной рукой держал меня выше локтя, управляя нашим выходом из грудной полости. Наконец он вытащил руку из тела вместе с моей, пристально глядя мне в лицо. Обычно у меня нет трудностей копаться в мертвом теле, но ощущение наших рук, держащих сердце совместно, локтей и предплечий, прижатых друг к другу среди скользких кровавых мышц, было до странности интимно. Последние несколько дюймов он смотрел вниз, на рану, а не мне в лицо, смотрел, как наши окровавленные руки выползают из раны под грудиной. И другой рукой придерживал меня за плечо, вздел наши руки вверх, и секунду мы держали сердце вместе, и он смотрел на меня поверх этой окровавленной мышцы.
Я знала, что побледнела, и ничего не могла сделать с этим. Я знала, что он обрадуется моему страху, но прекратить не могла. А он наклонился ко мне, перегнулся через окровавленное сердце, через наши окровавленные руки, через тело. Потянулся меня поцеловать.
— Не надо, — шепнула я.
— Ты не хочешь, чтобы я тебя целовал.
— Я вообще не хочу, чтобы ты ко мне прикасался.
И тут он улыбнулся:
— Отлично!
И поцеловал меня.
Нож Фредо уже устремился к другой груди, когда Олаф отшатнулся, чтобы я не достала. И рассмеялся — густым, глубоким смехом. Счастливым смехом, таким неуместным среди всего, что мы тут делали. И оставил меня с ножом в одной руке и сердцем в другой. Не будь у меня руки заняты, я бы потянулась за пистолетом. Потом списала бы на временное помешательство.
Он вытер окровавленные руки о собственную одежду, не только о рубашку, но вдоль всего тела, показав мускулы груди, живота, дошел до паха, растирал пах окровавленными руками и при этом смотрел на меня.
