Лазоревый грех - Гамильтон Лорел Кей (книги регистрация онлайн TXT) 📗
— Знаю я не все. Но я знаю, что все, в этом деле замешанные, хотят, чтобы Ван Андерса поймали, а Хайнрика отпустили.
— А остальные?
— Про них я не знаю.
— Они все уехали отсюда, или мне продолжать беспокоиться?
— Беспокойтесь, Анита. Я бы беспокоился.
— Ничего себе. — Тут мне пришла в голову мысль. — Я знаю, что все это я говорю вам без протокола. Так вот так же без протокола я хотела бы кое о чем вас попросить.
— Обещать не могу, но что именно?
Я сообщила ему имя Лео Харлана и общее описание, потому что имя сменить нетрудно.
— Он говорит, что он наемный убийца, и я ему верю. Он говорит, что он здесь вроде как в отпуске, и этому я тоже верю. Но в Сент-Луисе вдруг начинают кишеть нехорошие люди, находящиеся в международном розыске, и мне любопытно бы знать, не связан ли с ними мой клиент.
— Я постараюсь проверить.
— Если он выплывет где-то в вашем хит-параде, я постараюсь его избегать и откажусь поднимать его предка. Если нет, я сделаю свою работу.
— Пусть даже он наемный убийца?
Я пожала плечами:
— Кто я такая, чтобы бросать камни в других, Брэдли? Я стараюсь не судить людей больше, чем это необходимо.
— А может быть, вы постепенно осваиваетесь с убийцами.
— В общем, да. Все мои друзья — монстры, уголовники или копы.
На это он улыбнулся.
— Эй, Анита! Едем! — заорал снизу Зебровски.
Я дала Брэдли номер своего мобильника, он записал. И я побежала вниз.
Глава 56
О'Брайен начала допрос еще до нашего приезда. В нашем Сент-Луисе народ не понимает, что мигалка и сирена означают — уматывай с дороги к той самой матери. Такое впечатление, что машущие полицейские флаги собирали вокруг нашей машины квартал зевак. Водители так старались догадаться, чего мы так спешим, что забывали уступить дорогу.
Никогда я не видела Зебровски в таком гневе. Черт побери, я вообще его, кажется, еще сердитым не видела. Он поднял такой шум, что О'Брайен вышла из допросной, но она продолжала твердить:
— Вы его получите, когда мы с ним закончим, сержант.
Голос Зебровски был такого тембра, что больно слушать. Тягучий, нарочито медленный голос нес в себе достаточно жара, чтобы даже я занервничала, но на О'Брайен он впечатления не произвел.
— Не считаете ли вы, детектив, что допросить его о серийном убийце, который уже убил трех, если не четырех человек, важнее, чем допросить о том, зачем он преследовал федерального маршала?
— Я его допрашиваю о серийном убийце. — У нее между бровей появилась морщинка. — Как вы сказали? Трех, если не четырех?
— Мы еще не кончили подсчитывать куски на последнем месте преступления. Может быть, там две жертвы.
— Вы не знаете?
Он с шумом выпустил воздух из легких.
— Вы ничего не знаете об этих преступлениях. Вы недостаточно знаете, чтобы допрашивать его без нас.
Его голос дрожал от усилий не сорваться на крик.
— Может, вы и можете присутствовать, сержант, но не она. — О'Брайен ткнула большим пальцем в мою сторону.
— На самом деле, детектив, по закону вы не можете теперь не допустить меня к допросу. Хайнрик подозревается в преступлении с противоестественной подоплекой.
О'Брайен посмотрела на меня очень недружелюбно.
— Я вас уже не допустила, Блейк, и ничего.
— А, — сказала я, сама чувствуя, как улыбаюсь — ничего не могла с собой поделать. — Но тогда Хайнрик подозревался в терроризме и обвинялся не более чем в незаконном ношении оружия — обыденные дела. Ничего такого, что мой статус федерального маршала позволил бы отдать его под мою юрисдикцию. Как вы сами указывали, я не обычный федеральный маршал, и моя юрисдикция весьма узка. В преступлениях без противоестественной подоплеки у меня никаких прав нет, но те, где такая подоплека есть, полностью попадают под мою юрисдикцию в любой точке этой страны. И мне не надо ждать, чтобы меня пригласили.
Я знаю, насколько самодовольный был у меня вид, когда я это сказала, но ничего не могла с собой поделать. О'Брайен обошлась с нами по-хамски, а хамство наказуемо.
Вид у нее был такой, будто она раскусила горький орех:
— Этим делом занимаюсь я.
— На самом деле, О'Брайен, им теперь занимаемся все мы. Я, потому что мне дает полномочия федеральный закон. Зебровски, поскольку случай с противоестественной подоплекой, а значит, находится в ведении РГРПС. Честно говоря, по этим убийствам у вас никаких полномочий нет. Они не на вашей земле, и вы даже не знаете, что Хайнрик в них замешан, — если он, конечно, не поделился с вами информацией от всей души.
— Мы с вами играли честно, — сказал Зебровски. — Играйте честно с нами, и выиграют все.
Он говорил уже почти нормальным голосом, а не тем пугающим басом.
Она ткнула в меня пальцем — очень театральным жестом, как мне показалось.
— Но в газетах будет ее имя!
Я покачала головой:
— О'Брайен, неужели все из-за этого? Вы хотите увидеть себя в газетах?
— Я знаю, что раскрытие серийных убийств может сделать меня сержантом.
— Если хотите, чтобы в газетах было ваше имя, — ради бога, — сказала я, — но давайте все-таки больше думать о том, как раскрыть дело, чем кому достанется слава.
— Вам легко говорить, Блейк. Вы сами сказали, что ваша карьера не в полиции. Вам слава не нужна, но все равно она достанется вам.
Зебровски оттолкнулся от стены, на которую опирался, и тронул папки на краю стола. Одну из них он приоткрыл и вытащил фотографию. Наполовину пустил по столу, наполовину бросил ее в сторону О'Брайен.
Это были мазки цвета и формы — цвета в основном красного. Я не стала слишком присматриваться — я видела все в натуре, и напоминание было мне ни к чему.
О'Брайен глянула на фотографию, потом посмотрела второй раз, нахмурилась, чуть было не потянулась за фотографией, потом присмотрелась пристальнее. Я видела, как она пытается сообразить, на что смотрит, видела, как мозг сопротивляется, не хочет складывать увиденное. И я видела момент, когда она увидела наконец. Это выразилось у нее на лице, во внезапной бледности кожи. Она медленно села на стул.
Кажется, ей не сразу удалось отвести глаза от картины.
— И всюду оно так? — спросила она неожиданно слабым голосом.
— Да, — ответил Зебровски. Он тоже говорил тихо. Добившись эффекта, он не хотел его усиливать сверх необходимости.
Она посмотрела на меня, и видно было, как ей физически трудно оторвать взгляд от фотографии.
— Вы снова будете нарасхват у репортеров, — сказала она, но теперь тихо, будто это не имело значения.
— Наверное, — ответила я, — но не потому, что мне так хочется.
— Вы просто так чертовски фотогеничны.
В голосе ее послышался намек на прежнюю желчь, потом она нахмурилась и снова глянула на фото. До нее дошло, что она только что сказала, и это как-то неуместно было рядом с этой страшной и мерзкой фотографией.
— Я не то хотела сказать...
Она снова надела на себя сердитое лицо, но сейчас оно выглядело скорее как маска, чтобы скрыться за ней.
— Да не волнуйтесь, О'Брайен, — сказал Зебровски своим обычным голосом с подковыристой интонацией. Я достаточно его знала и ждала сейчас какой-то полупохабщины, но не услышала ее. — Мы вас поняли. Анита просто до чертиков симпатичная.
Она слабо улыбнулась:
— Что-то в этом роде. — Потом улыбка исчезла, будто и не было никогда. О'Брайен полностью вернулась к делу — она из тех, что далеко от него никогда не отходит. — Сделать, чтобы ни с одной женщиной больше такого не было, важнее, чем решить, кому достанется слава.
— Приятно слышать, что все мы с этим согласны, — заключил Зебровски.
О'Брайен встала. Она пододвинула фотографию Зебровски, изо всех сил стараясь на этот раз на нее не смотреть.
— Можете допросить Хайнрика и того, второго, хотя он не особенно много говорит.
— Давайте составим план до того, как пойдем туда, — сказала я.
Они оглянулись на меня.
