Тайга слезам не верит - Буровский Андрей Михайлович (читать книги бесплатно полностью txt) 📗
— Конечно. Я вот лично неверующий, — заулыбался Васена, очень гордившийся своим атеизмом.
— А вот и врешь! — Латов прихлопнул по столу ладонью. Стол зашатался, гэбульник отскочил, в глубине дома завозились. — Кто тетку с ведрами пустыми обходил, а?! Не врет он, как же! Сразу вот взял и соврал! Верующий ты, дядя! Язычник, знамо дело!
— Да причем тут Родина, ребята?! — развел руками Акакий. — С ума вы, что ли, посказылись… Родина — это которые в пещере чуть только не штабелями лежат. А кто их убивал — какая же это все Родина?! То изменники Родины, и только.
И Акакий Акакиевич еще долго мотал головой, приговаривая что-то в духе:
— Это же придумают — Родина!
— Позвольте… — Вова с его неформальной логикой, с правильной речью и умением видеть главное просто не мог промолчать, — позвольте… Государству надо же было получить уран?! Вы же не хотите, чтобы Америка нас перегнала?! А кто их убил… докажите!
— Да слышал я… Рассказывают сказки… Демократы всякие… Будто бы там зеки мерли, как мухи. Да ничего они не мерли, там фон совершенно пустяковый. В Карске фон бывает больше.
— Не знаю, как где, — пожал плечами Акакий Акакиевич, — а в этом руднике счетчик Гейгера зашкаливает.
Гэбульник оскорбленно и надолго замолчал. В воздухе повисло напряженное молчание, и Васена повернулся к двери.
— Будет доложено!.. — пискнул было Коля. Васена махнул ему рукой. Но и уходить так просто органически не мог Васена, никак не лежала душа.
— Я думал, Гусю служат казаки… А это же… это же власовцы какие-то!
— Спасибо! Спасибо, уважили! — серьезно сказал Акакий Акакиевич, и опешивший гэбульник прислонился к стене с отвисающей до уровня плеч челюстью.
— Приходиться возиться тут… — подобрав челюсть, стремился закончить Перфильев, влажно и длинно вздохнул, покосился на Михалыча, на Латова и все-таки закончил, — с жидами…
— По национальности я вообще-то фольксдойче, — ласково ответил Михалыч. Впервые он поднял глаза и смотрел непосредственно на гэбульников, а не куда-то на салат. — Это сородичи моего дедушки таких как ты, говно, давили. Правильно делали, между прочим, зря потом каялись. И дедом я горжусь, черт побери! Но уж лучше бы родился я жидом… Не уверен, что был бы хуже, будь у меня дед жидом! И уж точно лучше быть жидом, чем поганой красножопой сукой, продающей собственный народ… это уж точно. Да лучше уж негром родиться, чем политической блядью, сидящей под портретом Дзерджинского, и продающего свою Родину то коммунистам, то американцам. Тут никаких сомнений быть не может.
Михалыч говорил, медленно и улыбался нехорошей, брезгливой улыбкой. От этой улыбки, наверное, от выражения глаз и вспомнилось Фролу Филиппычу почему-то страшное, незабываемое, что он очень хотел бы забыть.
…Столбы дыма там, где утром еще были избы, труп комбата на черном снегу, и возле сельского дощатого забора человек в черной форме, со «шмайссером» на шее. И этот человек перемещает дуло автомата с комбата на Фролку, и лицо у него как раз такое же, как вот сейчас у Михалыча.
Самое ужасное в этой истории была даже не сама смерть. А то что превосходно понял тогда Фролка — вот сейчас его сметут с лица земли, и вовсе не прикончат, не убьют, как своего врага; а именно что сметут, раздавят, уберут, элиминируют… как давят на стенке клопа или иное поганое насекомое.
Тогда Фролке очень повезло — за мгновение до очереди — уже последние лучики побежали от глаз — тот страшный человек в черной форме неожиданно вздрогнул, вытянулся, как струна, и повалился под забор, будто полено. Дорого дал бы Фрол Филиппович, чтоб так же было и с Михалычем. Но Михалыч на удивленье никуда не исчезал, не падал, а смотрел все так же, как и тот. Даже не с ненавистью, если бы! Ах! Как дорого дал бы Фрол Филиппыч за приступ ненависти Михалыча! Как дорого!
…А Михалыч смотрел с бесконечной брезгливостью.
ГЛАВА 30
Сами нашлись
21 августа 1999 года
В этот день Фрол Филиппович, Вова и Коля навербовали больше сотни человек. Много раз открывался чемоданчик из крокодиловой кожи, хмурились лбы, раскладывались карты, велись долгие переговоры. Люди уходили в лес, провожаемые недобрыми взглядами нанимателей. Кто шел и честно искал потерявшихся, кто выходил в свой квадрат и мирно заваливался спать, кто и до квадрата не дошел.
Понимали ли гэбульники, что это все неизбежно? Да, понимали, разумеется. Но знали — главное все сделать, «как положено», а за результат отвечает только тот, кто вызывает сомнения — а все ли он сделал «по правилам?!».
Солнце достигло зенита, переместилось на вторую половину небосклона и начало клониться вниз. В это самое время довольно далеко от Малой Речки, за перевалом, трое казаков-пещерников встретили странных людей. Люди вели себя осторожно и при появлении казаков моментально рассредоточились, встали за стволы деревьев. Казаки превосходно слышали металлический шелест, нехорошее пощелкивание металлом об металл.
Трое вооруженных людей, достигших оптимального мужского возраста, между тридцатью и сорока, прошедших не одну войну, могли не бояться десятка каких-то приблудных. Но кто они, залегшие, засевшие в чащобе?! Рассыпались-то они очень ловко…
— Эй! Не стреляйте пока!.. Вы русский язык понимаете?! — раздавалось оттуда, из зарослей.
— Мы русские! — так же изо всех сил завопил в ответ Акакий Акакиевич.
— А ну, перекрестись!
Как ни дико было это слышать среди серых и рыжих стволов, под синевой неба и густой зеленью листвы, Акакий Акакиевич почувствовал, что кажется, там все-таки не враг.
— Ты сам сначала покажись! Тогда и я выйду, перекрещусь! — заорал Акакий в папоротник. Он не очень ждал, что кто-то прямо так вот, сразу, выйдет и покажется.
Тень отделилась от ствола, шагнула. Вертикальная тень в сумраке леса вышла на поляну, дала осветить себя солнцу, и рослый мужик с рыжей торчащей бородищей моргая, встал на виду у казаков. Ну и вид! Всклокоченная голова, борода почти до пояса — сплошной колтун; куртка из желтой, непонятно чем крашеной кожи, широкий пояс с навешанной на нем всякой всячиной, на ногах что-то непонятное… Действительно, как называется обувь, сделанная из коры и притом перевитая ремнями? «Лапти», — подумал один казак. «Онучи», — подумал другой. «Опорки», — подумал третий. Каждый из них не очень хорошо знал то, о чем подумал.
— Ну, насмотрелись? — человек как будто выталкивал из себя странно звучащие, словно бы с акцентом произнесенные слова. — Между прочим, нас много, не балуйтесь. Сами-то кто будете, ась?
— Мы — солдаты, казаки, и служим губернатору. А ты кто?
— Мы — христиане… люди мы мирные. А если вы нас не боитесь, покажитесь.
Акакий вышел из укрытия. Он знал — два ствола готовы плюнуть огнем, следят за каждым движением там, в чаще. Но что-то говорило казаку, что стрелять тут совсем не придется.
— Ну, дядя, смотри: видишь крест?! Ну то-то… А зовут тебя как, дядя?
— Меня Иваном. А тебя?
— Меня Акакием. Что же ты, Иван, людный и оружный вниз идешь? Если ты в своей стране, так что ж теперь, с оружием везде ходить?
— В своей стране, да не в своей… Ты вон тоже с оружием, и встречным на слово не веришь. Так ты что ж, тоже будешь разбойник?
— Мы не разбойники, мы люди губернатора… Нас много Иван, ты не думай.
— Какое много! Что ты треплешься! Вон один лежит, а вон второй… Надо было бы, давно бы в вас дырок наделали. Ты нас тут искал, правильно понимаю?
— Нет, Иван, не вас… Люди пропали, парень и девушка. Ушли в пещеру и пропали без вести. Вы их тут не встречали, в лесу?
— Значит, парня и девушку ищете… А если помогу, тогда что будет?
— Ваня, ты не говори загадками… Если ребята у вас, то давайте обсудим, что вам надо. А то бы отдали их так, и все…
— Может быть, и отдадим…
Иван присел на поваленный ствол, похлопал ладонью Акакию — мол, садись тоже рядом. Акакий тоже присел, но в стороне и насторожено. Иван сидел тихо, расслабленно. Или не собирался драться, или был уж так в себе уверен… И что-то дрогнуло в лице Ивана, когда он разглядел вблизи Акакия.
