Тьма (сборник) - Датлоу Эллен (читать книги бесплатно полные версии txt) 📗
Она вспоминала те немногие случаи, когда в ее жизни был мир, и физическая любовь, свободная от гордости и тщеславия, всегда предшествовала этим моментам покоя. Возможно, были и другие пути достижения душевного покоя, но тут она была неопытна. Ее мать всегда говорила, что женщины больше в ладу с собой, чем мужчины, поэтому их жизнь течет спокойнее, но в ее жизни было полно разлада и так мало способов с ним справиться.
Она продолжала записывать свои воспоминания и дошла до девятого года жизни. Она отчаялась изложить события – ей трудно было описать, что ощущала она, когда впервые поняла, что становится женщиной. Она сожгла записки в камине, стоящем посреди комнаты, и тут появился Петтифир.
Боже мой, – подумала она, – это власть? Не может быть!
Петтифир выглядел так, словно он был болен. Он изменился физически, как один из ее друзей, который потом умер от рака. Месяц назад он казался здоровым, а сейчас как будто что-то пожирало его изнутри. Он выглядел точно тень человека – кожа его была серой и морщинистой. Лишь глаза сверкали, напоминая глаза бешеной собаки.
Одет он был шикарно, как на свадьбу.
– Джи.
– Титус.
Он оглядел ее с головы до ног.
– Ты в порядке?
– Спасибо, да.
– Они давали тебе все, о чем ты просила?
– Они великолепные хозяева.
– Ты не сопротивлялась?
– Сопротивлялась?
– Тому, что находишься здесь. Закрытая. Я был готов после Линдона, что ты еще раз поразишь невинного.
– Линдон не был невинным, Титус. А эти люди – да. Ты не сказал им.
– Я не счел это необходимым. Я могу закрыть дверь?
Он сделал ее своей узницей, но пришел он сюда, точно посланник во вражеский лагерь, чья сила была больше. Ей нравилось, как он вел себя с ней, осторожно, но властно. Он закрыл двери, запер их.
– Я люблю тебя, Джи. И я боюсь тебя. Вообще-то я думаю, что люблю тебя потому, что боюсь. Это что, болезнь?
– Я бы так подумала.
– Я тоже так думаю.
– Почему ты выбрал именно это время, чтобы прийти?
– Я должен был привести свои дела в порядок. Иначе начнется неразбериха. Когда я уйду.
– Ты что, собираешься уходить?
Он поглядел на нее, мышцы его лица подергивались.
– Надеюсь на это.
– Куда?
И все же она не догадывалась, что привело его в этот дом, заставив привести в порядок все дела, попросить прощения у жены (та в это время спала), перекрыть все каналы отступления, уладить все противоречия. Она все еще не могла догадаться, что он пришел умереть.
– Ты свела меня на нет, Джи. Свела к ничтожеству. И мне некуда идти. Ты понимаешь, о чем я?
– Нет.
– Я не могу жить без тебя, – сказал он. Это была непростительная банальщина. Он что, не смог выразиться каким-нибудь другим образом? Она чуть не засмеялась, настолько тривиально все это выглядело.
Но он еще не закончил.
– И я не могу жить вместе с тобой, – его тон резко изменился, – потому что ты раздражаешь меня, женщина. Все мое естество отторгает тебя.
– Так что же? – спросила она мягко.
– Так что… – он вновь стал нежен, и она начала понимать, – …убей меня.
Это выглядело гротескно. Его сверкающий глаза уставились на нее.
– Это то, чего я хочу, – сказал он. – Поверь мне, это – все, чего я хочу в этом Мире, убей меня, как сочтешь нужным. Я уйду без сопротивления, без сожаления.
– А если я откажусь? – спросила она.
– Ты не можешь отказаться. Я – настойчив.
– Но ведь я не ненавижу тебя, Титус.
– А должна бы. Я ведь слабый. Я бесполезен для тебя. Я ничему не смог тебя научить.
– Ты меня очень многому научил. Теперь я могу сдерживать себя.
– И когда Линдон умер, ты тоже себя сдерживала, а?
– Разумеется.
– По-моему, ты слегка преувеличиваешь.
– Он заслужил все, что получил.
– Ну тогда дай мне все, что я, в свою очередь, заслужил. Я запер тебя. Я оттолкнул тебя тогда, когда ты нуждалась во мне. Накажи меня за это.
Она вспомнила старую шутку. Мазохист говорит садисту: «Сделай мне больно! Пожалуйста, сделай мне больно!» Садист отвечает мазохисту: «Не-ет».
– Я выжила.
– Джи.
Даже в этой, крайней, ситуации он не мог называть ее полным именем.
– Ради бога! Ради бога! Мне от тебя нужно всего лишь одно. Сделай это, руководствуясь любым мотивом. Сочувствием, презрением или любовью. Но сделай это, пожалуйста, сделай это.
– Нет, – сказала она.
Внезапно он пересек комнату и сильно ударил ее по лицу.
– Линдон говорил, что ты шлюха. Он был прав, так оно и есть. Похотливая сучка, вот и все.
Он отошел, повернулся, вновь подошел к ней и ударил еще сильнее, и еще шесть или семь раз, наотмашь.
Потом остановился.
– Тебе нужны деньги?
Пошли торги. Сначала удары, потом торги. Она видела, как он дрожит, сквозь слезы боли, помешать которым она была не в состоянии.
– Так тебе нужны деньги? – спросил он вновь.
– А ты как думаешь?
Он не заметил сарказма в ее голосе и начал швырять к ее ногам банкноты – дюжины и дюжины, словно подношения перед статуэткой Святой Девы.
– Все, что ты захочешь, – сказал он. – Жаклин.
Внутри у нее что-то заболело, словно там рождалась жажда убить его, но она не дала этой жажде разрастись. Это было все равно что быть игрушкой в его руках, инструментом его воли, бессильной. Он вновь пытается ее использовать – ведь это все, чем она владеет. Он содержит ее, точно корову, ради какой-то выгоды. Молока для детишек или смерти для стариков. И как от коровы он ждет от нее, чтобы она делала то, что он хочет. Ну не на этот раз.
Она пошла к двери.
– Куда ты собралась?
Она потянулась за ключом.
– Твоя смерть – это твое личное дело, я тут ни при чем, – сказала она. Он подбежал к двери раньше, чем она управилась с ключом, и ударил с такой силой и злобой, каких она не ожидала от него.
– Сука, – визжал он, и за тем, первым, посыпался град ударов.
Там, внутри, то, что хотело убить его, все росло, становилось сильнее.
Он вцепился пальцами ей в волосы и оттащил ее назад, в комнату, выкрикивая грязные ругательства бесконечным потоком, словно рухнула запруда, удерживающая сточные воды. Это просто еще один способ получить от нее то, что ему нужно, – сказала она себе, – если ты поддашься, ты пропала, он просто манипулирует тобой. И все же ругательства продолжались – их бросали в лицо поколениям неугодных женщин: шлюха, тварь, сука, чудовище.
Да, она была такой.
Да, – думала она, – я и есть чудовище.
Эта мысль принесла ей облегчение; она повернулась. Он знал, что она намеревается сделать, еще до того, как она взглянула на него. Он выпустил ее голову. Гнев ее подступил к горлу, насытил воздух, разделяющий их.
Он назвал меня чудовищем, я и есть чудовище!
Я делаю это для себя, а не для него. Для него – никогда! Для себя.
Он вздрогнул, когда ее воля коснулась его, а сверкающие глаза на мгновение угасли, потому что желание умереть сменилось желанием выжить, разумеется, слишком поздно, и он застонал. Она услышала ответные крики, шаги, угрозы на лестнице. Они через секунду ворвутся в комнату.
– Ты – животное, – сказала она.
– Нет, – ответил он, даже теперь уверенный, что владеет положением.
– Ты не существуешь, – сказала она, обращаясь к нему. – Они никогда не найдут даже частичку того, что было Титусом. Титус исчез. А это всего лишь…
Боль была ужасной, она даже лишила его голоса. Или это она изменила его горло, нёбо, самую голову? Она вскрывала кости его черепа и переделывала их.
«Нет, – хотел он сказать, – это вовсе не тот ритуал умерщвления, который я планировал. Я хотел умереть, когда твоя плоть обволакивает меня, мои губы прижаты к твоим губам, постепенно остывая в тебе. А вовсе не так, так я не хочу».
Нет. Нет. Нет.
Те люди, которые держали ее тут, уже колотились в дверь. Она не боялась их, но они могли испортить ее рукоделие перед тем, как она наложит последние стежки.