Сумеречный взгляд - Кунц Дин Рей (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗
— Пляж, — сказала она. — Я хочу лежать на теплом пляже, чтобы солнце выжарило из меня всю эту зиму. Хочу глядеть на куликов, как они возятся в прибое в поисках пищи.
Хортон Блуэтт и Ворчун зашли в загон, чтобы попрощаться с нами. Ему было предложено отправиться вместе с нами в Джибтаун и присоединиться к ярмарке, как уже сделала Кэти Осборн, но он отказался. Как он сам сказал, он — старый чудак, привыкший к такой жизни, хотя порой и чувствующий одиночество, но притерпевшийся к нему. Он все беспокоился о том, что будет с Ворчуном, если он, Хортон, умрет прежде дворняги, и собирался заново составить завещание, оставив пса нам с Райей вместе со всеми деньгами, которые можно будет выручить от продажи его жилища.
— Деньги вам понадобятся, — сказал Хортон, — потому что этот бегемот с мохнатой мордой сожрет ваш дом и вас в придачу.
Ворчун заворчал, подтверждая эти слова.
— Ворчуна мы возьмем, — сказала Райа, — но деньги, Хортон, нам не нужны.
— Если вы их не возьмете, — сказал он, — они попадут в лапы правительству, а правительство повсюду наверняка состоит из одних гоблинов.
— Они возьмут деньги, — вмешался Джоэль. — Но весь этот разговор — о пустом, знаете ли. Вы еще переживете пару таких Ворчунов, а может, и всех нас.
Хортон пожелал нам удачи в нашей тайной войне с гоблинами, но я поклялся, что с меня хватит воевать.
— Я свое сделал, — сказал я. — Больше не могу. Все равно мне это не по силам. Возможно, это никому не по силам. Все, чего я хочу, — мира в моей собственной жизни, убежища ярмарки и Райю.
Хортон пожал мне руку, поцеловал Райю.
Сказать «прощай» было нелегко. Это всегда нелегко.
По пути из города я увидел грузовик угольной компании «Молния» с этой ненавистной эмблемой.
Белое небо.
Черная молния.
Когда я посмотрел на эмблему, ясновидческим чутьем я почувствовал ту же пустоту, что и прежде: безмолвную, темную, холодную пустоту мира после ядерной войны.
Однако на этот раз пустота не была совершенно безмолвной, абсолютно темной. Она мерцала дальними огоньками, далеко не такая холодная и не полностью пустая. Очевидно, разрушениями, которые мы сотворили в убежище гоблинов, мы как-то изменили будущее и отложили Судный день. Мы не отменили его полностью. Угроза оставалась. Но она была дальше, чем прежде.
Надежда не глупа. Надежда — сон человека, который вот-вот проснется.
Через десять кварталов мы миновали здание начальной школы, где я предвидел смерть множества детей в пожаре, устроенном гоблинами. Я нагнулся вперед на заднем сиденье взятой напрокат машины и просунул голову над передним сиденьем, чтобы получше рассмотреть здание. Никакой опустошительной энергии смерти не исходило от здания. Я не видел надвигающегося пожара. Единственными огнями, которые я различал, были отсветы первого пожара, уже происшедшего. Изменив будущее угольной компании «Молния», мы каким-то образом изменили и будущее всего Йонтсдауна. Дети будут гибнуть по-другому, по иным планам гоблинов, но они не сгорят заживо в классных комнатах.
В Альтуне мы вернули прокатный автомобиль и продали машину Райи торговцу подержанными автомобилями. С ближайшего аэродрома в Мартинсберге Артуро Сомбра доставил нас в среду вечером домой, во Флориду.
Весь мир казался таким же свежим и ясным, как небо.
По пути домой мы мало говорили о гоблинах. Казалось, сейчас не время для разговоров на такую угнетающую тему. Вместо этого мы говорили о приближающемся сезоне. Первое весеннее представление ярмарки должно было состояться в Орландо всего через три недели.
Мистер Сомбра сказал нам, что разорвал контракт с графством Йонтсдаун и что другое шоу займет там наше место этим летом и во все последующие годы.
— Умница, — сказал Джоэль Так, и все рассмеялись.
В четверг, когда кулики на пляже возились в пенных бурунах прибоя, добывая себе обед, Райа спросила:
— Ты действительно имел это в виду?
— Что?
— То, что ты сказал Хортону, что прекращаешь борьбу.
— Да. Я не хочу рисковать — я боюсь снова потерять тебя.
С этого дня мы будем держать головы низко. Наш мир — это только мы, ты и я, и наши друзья здесь, в Джибтауне. Это будет хороший мир. Маленький, но хороший.
Небо было высокое и голубое.
Солнце жарило.
Ветер с залива приносил освежающую прохладу.
Через некоторое время она сказала:
— А как насчет Китти Дженовезе, там, в Нью-Йорке, где никто не пришел ей на помощь?
Я, не колеблясь, холодно отрезал:
— Китти Дженовезе мертва.
Мне не понравилось, как прозвучали эти слова, и не понравились прозвучавшие в них смирение и отказ, но я не стал отрекаться от них.
В морской дали танкер направлялся на север.
Над нами шелестели пальмы.
Мимо пробежали, смеясь, двое парнишек в плавках.
Позже, хоть Райа и не возвращалась к этой теме, я повторил:
— Китти Дженовезе мертва.
Той же ночью я лежал без сна рядом с Райей в нашей постели, думая о некоторых вещах, в которых не улавливал смысла.
Во-первых: гоблины-уродцы в клетке в подвале дома Хэвендалов.
Почему гоблины оставили своих детей-уродов в живых? Учитывая их поведение, сходное с поведением муравьев, и склонность к непомерно жестоким решениям, было бы естественно для них убить неудавшееся потомство при рождении. В самом деле, они были запрограммированы на то, чтобы не иметь других эмоций, кроме ненависти и некоторого страха, достаточного, чтобы поддерживать инстинкт самосохранения. И, черт возьми, их создатель — человек — не давал им способности любви, сострадания или чувства родительской ответственности. Их усилия для сохранения жизни своему мутированному потомству, даже в убогих тюремных условиях, были необъяснимы.
Во-вторых: почему электростанция в том подземном сооружении была такая большая и вырабатывала в сотню раз больше энергии, чем им когда-либо могло понадобиться?
Когда мы допрашивали гоблина с помощью пентотала, возможно, он не сказал нам всей правды о назначении убежища и не раскрыл истинных далеко идущих планов демонов. Разумеется, они запасали все, что могло понадобиться, чтобы выжить в ядерной войне. Но, может быть, они не намеревались просто бродить по руинам мира после катастрофы, уничтожая выживших людей, а затем убить себя самих. Возможно, они осмелились думать о том, чтобы искоренить нас и после этого завладеть Землей, выжив с нее своих создателей. А может, их намерения были слишком темными, чтобы я смог понять их, настолько же чуждыми нам по своей цели и средствам, насколько их мыслительные процессы чужды нашим.
Всю ночь я боролся с простынями.
Два дня спустя, опять нежась на пляже, мы услышали обычную серию плохих новостей в промежутке между рок-н-роллами. Новое коммунистическое правительство Занзибара заявляло, что оно вовсе не подвергало пыткам и не казнило больше тысячи политзаключенных. На самом деле их освободили, но каким-то образом вся тысяча, как один, судя по всему, пропала по пути домой. Вьетнамский кризис все ухудшался, кое-где слышались голоса, что для стабилизации обстановки нужно послать туда американские войска. Где-то в Айове некто застрелил свою жену, троих детей и двоих соседей, полиция разыскивала его по всему Среднему Западу. В Нью-Йорке снова шла гангстерская война. В Филадельфии (а может, в Балтиморе) двенадцать человек погибли при пожаре многоквартирного дома.
Наконец новости кончились, и радио подарило нам «Битлз», «Сьюпримз», «Бич Бойз», Мэри Уэллз, Роя Орбисона, «Дикси Капе», Дж. Фрэнка Уилсона, Инее Фоке, Элвиса, Яна и Дина, «Ронеттс», «Ширела», Джерри Ли Льюиса, Хэнка Бэлларда — все то, что надо, все настоящее и волшебное. Но я как-то не мог включиться в музыку, как включался всегда. В моем сознании, погребенный под музыкой, звучал голос диктора, читающего литанию убийств, увечий, катастроф и войны — что-то наподобие той версии «Безмолвных ночей», которую несколькими годами позже запишут Саймон и Гарфункель.
