Долбаные города (СИ) - Беляева Дария (книга жизни .TXT) 📗
Я привык к чокнутым, они были мне как семья, в том смысле, что иногда я их почти ненавидел, но сердце мое все же могло замереть от нежности во время душевного разговора.
Но теперь в нашей компании появился он. В принципе, больше я пока что ничем не располагал, но был заранее уверен, что все последующее мне не понравится. От него пахло тяжелыми сигаретами, он был кудрявый, почти как я, а может даже чуть больше, что меня уже разозлило, русый, под глазами у него были не синяки, так, тонкие полоски. Лицо его сложно было назвать красивым, однако в его не слишком пропорциональных и не слишком выразительных чертах было что-то по-настоящему привлекательное. Это была загадка почище присуждения Генри Киссинджеру Нобелевской Премии Мира. Одет наш новый чокнутый был вполне обычно, и я долго думал, почему меня его прикид так меня удивил. На новеньком были бежевые бриджи с тонким черным поясом и белая рубашка с синими горизонтальными полосками по бокам. Ему бы еще перчатки для яхтинга, и можно обхватывать тросы и любоваться со знанием дела на какое-нибудь синее, южное море.
В этом-то и была загвоздка. Я посмотрел в окно и увидел, как в магазине напротив загорелась Рождественская гирлянда.
На коленях у странного новенького был горшок с большой, зубастой венериной мухоловкой. Ее цветы (головы) были похожи на крабики для волос, или на тайное местечко Лии. В одной из пастей сидела оса, ее голова торчала между прутьями зубов. Выглядело даже комично, особенно если забыть, что ферменты растения переваривают эту осу заживо. Оса была похожа на заключенного, который собирается поорать на надзирателей, используя своеобразный тюремный сленг. Так-то, в тюрьме тоже есть ферменты, которые переваривают в людях остатки эмпатии и всякие надежды на лучшую жизнь. И где долбаный новенький взял долбаную осу долбаной зимой?
Новенький улыбался, расслабленно, мечтательно и самоуверенно, будто у него был план, и в нем просто ничего не могло пойти не так. Словно этот план уже работал.
Учителя таких просто обожают, такие парни иллюстрируют сомнительную мудрость "полюбите себя сами, и вас полюбят другие", такие парни получают права и катаются в кинотеатры под открытым небом вместе с девочками, о которых ты мечтаешь.
Я спросил:
— Шизотипическое расстройство?
Психиатр рассказала мне один маленький секрет: этот диагноз ставят особо загадочным личностям, которым ни один другой диагноз не подходит, но полноценных психозов они не выдают.
— О, — сказал Козел. — Ну точно, этот, как его...
Козел пощелкал пальцами, покачал головой, словно звук ему не понравился.
— Саул, — ответил новенький. — Я — Саул. А ты — Макс. Ириска-из-Треблинки.
— Ты смотрел мой видеоблог?
— Я на него подписан.
— И тебе нравится?
— Вообще нет. Ты прям безнравственный чувак.
— Спасибо.
— Не благодари меня. У меня психотравма. Могу кинуться на тебя.
— Ты меня заинтриговал. И выбесил. Это я должен вызывать у людей такие чувства!
Леви засмеялся, и я посмотрел на него.
— Саул правда классный. Смешной очень.
— Смешной?
Я сполз со стула и встал на колени.
— Это я, я, я смешной! Смешной и жалкий в своих истероидных попытках заработать хоть капельку вашего внимания! Это меня, меня, меня недостаточно любила мама! Это я хочу, чтобы все на меня смотрели! Эй, Козел, я делаю это ради вас, теперь в наших посиделках есть хоть что-то от психотерапии.
— Твои травмы детства никому не интересны, Макси.
— А вам стоило выбрать другую профессию!
Вирсавия засмеялась, Лия сделала то, чего я от нее и ожидал, сменила позицию, продемонстрировав мне свою дельту Венеры, Рафаэль скучающе смотрел в окно, пытаясь скрыть неловкость, похожую на раскаленную иглу в его мозге. Я подполз к Леви, положил голову на его колени.
— Ты просто не можешь так со мной поступить!
— Нет, я имею в виду Саул просто прикольный. Абсурдный такой.
— Как японские сериалы восьмидесятых? Да, кого я обманываю, он станет твоим лучшим другом, ведь он похож на японские сериалы восьмидесятых даже больше, чем японские сериалы девяностых похожи на японские сериалы восьмидесятых.
— Успокойся, Макси, ты же не на хорошей групповой терапии, где все принимают чувства друг друга и гоняются за гештальтами.
Одну руку Леви держал у меня на голове, другой рисовал в блокноте разноцветные грибы с желтыми глазами, яркие-яркие и совершенно бессмысленные. Леви часто рисовал маленькие картинки, чтобы очистить голову. По выражению глаз у психоделических героев его рисунков на полях всегда можно было определить его настроение, хотя Леви и не знал этого. Я ему просто не говорил. Оранжево-синие, желтоглазые грибы были грустными из-за Калева.
Вирсавия сказала:
— Саул из приюта. Это та-а-ак трагично и загадочно.
Глаза Вирсавии загорелись, словно Саул вызвал в ней какой-то энтузиазм, какую-то жажду деятельности. Вирсавии нравились многие мальчики, в основном, из-за их внешности. Душевные качества мужчин, впрочем, как и их тачки, деньги, статус в школе, ее не интересовали. Запасть она могла на любого, если вдруг Вирсавию возбудила родинка на его пальце или, к примеру, изгиб его губ. Про родинку даже не совсем шутка. Так попал Леви, причем объектом любви Вирсавии, два раза с ним погулявшей, была та же родинка, которая, как клялся Леви, станет меланомой, если он не будет избегать попадания солнечных лучей на нее. Верно говорят: никогда не знаешь, что к добру, а что к худу. Ну, или не так говорят. Да и в принципе какая разница, кто там и как говорит, Фуко как-то утвердил в качестве общего места, что дискурсов так много, что они наскакивают друг на друга, делая мир таким противоречивым.
А может, он такого и не говорил, и тогда все еще сложнее, потому что мир-то остался противоречивым, но общего места в таком случае уже нет.
— Да, давай, — сказал Козел. — Расскажи-ка тут о себе, Саул. Будет немного похоже, как будто я правда работаю, если кто зайдет.
Я вернулся на свой стул в настроении мрачном, завистливом. Даже, на секунду, сам себе разонравился. Потом решил, что я, вообще-то, умудряюсь любить себя таким, какой я есть, то есть совершать невозможное. А приуныть немножко от новенького в твоей уютной компании намного более достойно, чем все те моменты, когда я открываю рот не для того, чтобы положить туда литий или ириску.
— Я из приюта, ну да. Так и сказала Вирсавия. Я не буду с ней спорить. Я жил в приюте в Дуате. А затем меня усыновила мама Рафаэля.
Я посмотрел на Рафаэля и понял, что в его глазах куда больше безысходности, чем обычно. Ну да, как же, как теперь жить виртуальной жизнью, когда к тебе подселили нового брата.
— Интересно, — сказал я. — Если родители усыновляют нового ребенка, значит ли это, что старый — некомпетентен?
Рафаэль показал мне средний палец. Какая небанальная аргументация. Вирсавия сказала:
— Заткнись, Макси.
— Ты любила мои семитские глаза! Мои кудри! Тебе даже мой неправильный прикус был мил! Вот как ты теперь со мной, а?
— Кудри у Саула очень пружинистые, — мечтательно сказала Вирсавия.
— Мы вообще не о нем! Мы сейчас о Рафаэле!
Рафаэль вздрогнул.
— Что?
— Живешь теперь с Саулом?
— Ну, живу. Вернее нет, это он живет в моей комнате, в моем доме, в моем городе, в моей стране, в моей...
— Галактике! — сказал Леви.
— Да, в моей Галактике!
— Кашу твою еще не съел? — спросил я. Но Рафаэль ответил с неожиданной яростью:
— Съел! Ненавижу его!
— Знаешь, тебе в детстве стоило больше сказок читать. Во-первых, они учат делиться, а во-вторых понял бы шутку сейчас.
Рафаэль сильнее натянул капюшон, пробормотал что-то невразумительное. Саул сказал:
— А это — мой любимый цветок.
— Да, — сказал Леви. — Я тебе хотел об этом рассказать, он обожает эту мухоловку.
— Это не мухоловка, — обиженно сказал Саул. — Продавец сказал мне, что он — инопланетный. Он — цветок с Венеры.
