Кукла маниту - Смит Гай Н. (читать книги без сокращений .TXT) 📗
Сейчас Эндрюс быстро обогнет ярмарку по периметру, время от времени заходя на ее территорию.
Он пошел, луч фонарика выхватывал из тьмы сверкающие капли. Двери ларьков и павильонов были заперты, окна забраны решетками, клетки зверинца пустовали – животные спали в своих закутах. Констебль от души позавидовал им.
Здесь было страшнее, чем в любом переулке ночного города. Страшнее оттого, что ярмарка символизировала шумный, беззаботный образ жизни, и без толпы и музыки она походила на кладбище. Во мраке здесь таились призраки умершего дня, с негодованием встречая любое вторжение в свое обиталище.
Он прошел три четверти периметра и находился на обращенной к морю стороне. Внезапно раздался необычный звук – гулкий, вибрирующий удар, будто крикетной битой в пустую железную бочку. Только один удар и его умирающее эхо.
Эндрюс остановился, чувствуя, как под несколькими слоями материи учащенно забилось его сердце. Он вспотел, но причиной тому, скорее всего, был не страх, а тяжесть униформы и духота, не спадающая, несмотря на дождь. Он ждал, прислушиваясь, но все было тихо. Можно было придумать сколько угодно объяснений этому звуку. На территории ярмарки полно железных бочек, некоторые из них используются для всяких надобностей, другие – просто хлам. Хватает здесь и плохо закрепленных предметов, один из которых мог быть смыт с крыши на бочку. Скорее всего, так и было, но в полицейской академии Брайана Эндрюса приучили не искать простых объяснений загадочному.
Наконец он повернулся и вошел в безмолвный, ожидающий мир, в искусственный лес с крикливо раскрашенной листвой. Намалеванные рожи усмехались, когда по ним скользил луч фонаря. Бамм…
Эндрюс резко повернулся, присел, выхватил дубинку из кармана дождевика. На сей раз удар прозвучал ближе, справа, из кубического павильона с дверным проемом и вывеской: “КОМНАТА СМЕХА”.
Да, несомненно, звук донесся из павильона. Эндрюс стоял в нерешительности, слушая, как в “комнате смеха” кто-то двигается. Шуршание, будто по полу тащат что-то тяжелое. Ни проблеска света за пологом.
ПРИДЕТСЯ ТЕБЕ ВОЙТИ, ЛЕГАВЫЙ. ЭТО ТВОЙ ДОЛГ. Эндрюс обливался потом, превозмогая страх. Он здесь один-одинешенек, подмогу не вызвать – рация осталась в машине. В мозгу еще не поблекли картины сражения с Ангелами Ада. Насилие. Кровь. И самое страшное – невероятная жестокость. Глумливая, утонченная. Из-за нее в этом цивилизованном, казалось бы, веке жизнь превратилась в дешевку. Насилие у всех на глазах, при свете дня. Спрашивается, что ждет его там, в кромешной мгле за пологом?
Он поднялся на ступеньки и раздвинул занавески. Странно, что за ними нет двери. Вообще никакой преграды. Хотя что там можно украсть, кроме кривых зеркал? Эндрюс нашарил на стене выключатель. Яркий, едва не ослепивший его свет оказался страшнее мрака. Когда глаза немного привыкли к нему, констебль огляделся и увидел себя и полдюжины разнообразных отражений, которые насмешливо и презрительно глядели на него. Недовольные вторжением чужака. Непомерно вытянутые головы, огромные или, наоборот, крошечные кисти рук…
ПОСМОТРИ НА НАС. МЫ – НЕ ТЫ. МЫ – ЭТО МЫ.
Лица их смутно походили друг на друга. Головы то вытягивались, то сокращались почти до нормальных размеров, то съеживались, превращаясь в крошечные прыщики на широченных плечах. Отражения хохотали.
Эндрюс услышал, как стукнулся об пол и покатился фонарь. Сжал рукоятку дубинки, зная, что шансы на победу ничтожно малы, но надеясь погибнуть с честью. Чепуха! Что значит – погибнуть? Ведь это – всего лишь отражения. Твои собственные. Не обращай внимания.
Нет! Это не отражения. Они живые. Они злорадствуют.
ХА-ХА-ХА! МЫ – НАСТОЯЩИЕ, ЛЕГАВЫЙ! СЕЙЧАС МЫ ДОБЕРЕМСЯ ДО ТЕБЯ! МЫ НЕ ЛЕГАВЫЕ, ПРОСТО ОДЕЛИСЬ ТАК, ЧТОБЫ ТЕБЯ ОДУРАЧИТЬ.
Эндрюс изо всех сил ударил ближайшего, но тот успел уменьшиться, и дубинка просвистела над его головой, фигура снова увеличилась, голова вытянулась – казалось чудом, что крошечный плоский шлем удерживается на широкой макушке.
Эндрюс отскочил и резко обернулся, потому что их было много, и они обступили его со всех сторон. Большие и маленькие, толстые и тонкие, они колыхались, как отражения в потревоженной луже. Подожди немного, и они застынут. Но ждать он не мог.
Полицейский вертелся, наносил удар за ударом, но проворных бестий цвета морской волны, уже совершенно не похожих на него, было слишком много. Они наскакивали и уворачивались, стараясь измотать его. И это им удавалось. Очень скоро рука, сжимавшая дубинку, обессилела, и Эндрюсу пришлось взять оружие в левую. Но и ее хватило ненадолго.
Внезапно он увидел труп.
Он медленно опустил дубинку и замер. Твари отступили на безопасное расстояние и молча смотрели на скорчившееся тело в длинном, испачканном красным платье. Эндрюс не мог понять, почему не заметил его раньше. Почему не споткнулся об него.
Разумеется, женщина была мертва. Никто не останется жив, перенеся такие побои и потеряв столько крови. Ее голова походила на вареную свеклу – присмотревшись, вы заметили бы на ней изорванный, окровавленный чепец. По изувеченному лицу совершенно невозможно было определить возраст убитой. Под ней лежал крошечный человечек – даже после смерти мать защищала ребенка, окоченевшими руками прижимая его к животу.
Увидев младенца, Брайан Эндрюс тотчас услышал плач – тонкий, неестественный писк, который был куда страшнее издевательского смеха тварей в синем. Плач утих, но вскоре зазвучал громче прежнего, царапая измученный мозг Эндрюса, парализуя его волю.
ТЫ – ЛЕГАВЫЙ. ТВОЙ ДОЛГ – СПАСТИ РЕБЕНКА.
Эндрюс оглянулся. Он был один, “отражения” исчезли. Нет, не исчезли. Это уловка. Они затаились, чтобы наброситься сзади, когда он будет вытаскивать ребенка из-под трупа. Они уже убили. Они убьют еще раз. Они просто растягивают удовольствие.
ЛЕГАВЫЙ, ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ОСТАВИТЬ РЕБЕНКА. ТЫ ДОЛЖЕН ЕГО СПАСТИ. ВОЗЬМИ ЕГО.
Оцепенение внезапно исчезло, Эндрюс обнаружил, что способен двигаться. Он зашагал, как кукла на пружинке – качаясь, спотыкаясь, размахивая руками. “Боже, что они со мной делают!”
ИДИ, ЛЕГАВЫЙ, ВОЗЬМИ РЕБЕНКА.
Казалось, времени и пространства больше не существует. Казалось, Эндрюс находится в вакууме, в каверне, отгороженной от Вселенной непроницаемыми стенками. Возможно, он пробудет здесь час. Возможно, день. А может быть, год.
Он наклонился, и его затошнило при мысли, что сейчас придется дотронуться до этого истерзанного трупа. В любой момент его могло вырвать. Но этого не произошло, потому что он не дотронулся. Как ни тянулся, пальцы хватали только воздух. Всякий раз между ними и телом оставалось несколько дюймов.
ИДИ, ЛЕГАВЫЙ, ВОЗЬМИ РЕБЕНКА.
Этот крик звучал рефреном, хриплые, почти нечеловеческие голоса скребли по барабанным перепонкам, как ногти по металлу; в мозгу раскатывалось пронзительное эхо. Эндрюс зажмурился и молил Бога об одном: открыв глаза, оказаться в “панде” и слышать не эти вопли, а знакомый голос, прерываемый радиопомехами: “Что, легавый, спишь на дежурстве?”
Но этого не случилось. Не могло случиться. Кровавое зрелище было слишком реальным: режущая глаза флюоресценция, изувеченный труп, дрыгающий ножкой младенец, которого необходимо спасти. Эндрюс огляделся. Ни одного “отражения”. На этот раз он дотянется до ребенка, высвободит его из мертвых рук. Побежит с ним к машине. Вызовет по радио подмогу.
Ему удалось коснуться крошечной ножки. Во всяком случае, он был уверен, что его пальцы дотронулись до чего-то твердого, дергающегося. Снова раздался писк, и Эндрюс выпрямился. Придется оставить младенца. Надо бежать к рации.
Слишком поздно! Занавески взметнулись, пропуская порыв сырого морского ветра, пробирающего до костей. Мгновение тьмы, затем возвращение света, но не того яркого, а призрачного сияния, как в зоопарке, в вольере рептилий. Эндрюс понял, что в “комнате смеха” он уже не один.
Он оглянулся. Между ним и дверным проемом стоял человек – огромный клоун в пестром остроконечном колпаке, чудом сидящем на голове, и чрезмерно свободном, пузырящемся от ветра костюме крикливой расцветки. Эндрюс съежился, когда его взгляд сфокусировался на лице клоуна. Раскрашенное в яркие цвета, оно походило на маску; кроваво-красные губы застыли в вечной ухмылке. Но страшнее всего были глаза. Их выражение заставило Эндрюса попятиться, пока он не наткнулся на труп. В пещерах глазниц, словно лампочки фонарей с подсевшими батарейками, тлели в вспыхивали крошечные зрачки.
