Когда мертвые оживут - Лондон Мэтт (читать книги без сокращений TXT) 📗
А на угловом экране все прокручивалась видеозапись того момента, когда Игл смутил его любимую машину смерти. Не выдержав, Шерман дал экрану пинка.
А-а-а! Нога! Ой, как больно!
Война — ужасно неприятная штука.
Сара Ланган
ТЫ ХОЧЕШЬ СКАЗАТЬ, ЭТО И ЕСТЬ РАЙ?
Сара Ланган — автор романов «Хранитель» («The Keeper») и «The Missing», а последний ее роман, «Audrey's Door», в 2009 году получил премию Брэма Стокера. Ее рассказы печатались в журналах «Cemetery Dance», «Phantom» и «Chiaroscuro», в антологиях «Darkness on the Edge» и «Unspeakable Horror». Сейчас она работает над постапокалиптической молодежной серией «Kids» и парой «взрослых» романов: «Empty Houses» (под впечатлением от сериала «Сумеречная зона») и «My Father’s ghost» (под впечатлением от «Гамлета»),
Бенджамин Франклин однажды заметил: «Гости, как рыба, на третий день начинают дурно пахнуть». Долгая совместная жизнь представляет собой нелегкое испытание. Что же тогда говорить про наирискованнейшую человеческую игру — рождение ребенка? По сути, вы на несколько десятилетий принимаете в свою жизнь совершенно незнакомого человека, делаете его важнейшей составляющей своего бытия до самой смерти. Конечно, большинство неплохо справляется (или, по крайней мере, считает, что справляется), но есть исключения. Бывает, мы отчаянно стараемся сделать наших детей счастливыми, а они все равно убегают из дома либо встают на кривую дорожку. А родители мучаются, не понимая, как помочь беде. Быть может, стоит заявить: «Хватит»? Установить строгую дисциплину либо послать ребенка в школу для трудновоспитуемых, где режим — как в тюрьме?
А может, любить его, несмотря ни на что, поддерживать во всем и надеяться, что он когда-нибудь найдет свое место в мире? Хотя иногда кажется, что ничем помочь нельзя.
Наш следующий рассказ об отце, который оказался в таком вот нелегком положении и пытается найти заблудшую дочь посреди зомби-апокалипсиса. Он знает: его дочь вовсе не та, какой он хотел бы ее видеть, но все равно ее любит и готов защитить всеми средствами. Почти всеми. В конце концов, этот мир — жуткое место, полное чудовищ.
Полдневное солнце палит плечи Конрада Уилкокса, плавит асфальт. Вязкий гудрон проминается под ногами. Шоссе большое, широкое, с разделительной полосой. На ней цветут магнолии. По обочинам валяются разбитые либо оставленные машины, большинство ржавые. Осталось пройти еще три мили, а потом, если верить карте, на Эмансипейшн-плейс надо свернуть налево. Затем еще две мили, и он достигнет того, что осталось от женской исправительной тюрьмы штата Луизиана. Там Делия.
На заросшей травой обочине лежит содранный со столба зеленый плакат с надписью: «Добро пожаловать в Батон-Руж — настоящая Луизиана на каждом шагу!» Ниже краской из баллончика выведено: «Осторожно — инфекция!»
Морщинистой рукой, испещренной старческими пигментными пятнами, Конрад вытер пот со лба и поковылял дальше. Он прошел две тысячи миль, а страх свой похоронил еще в Томз-Ривере вместе с трупами. За страхом пришло отчаяние, затем безразличие, тоска, желание покончить с собой. В итоге Конрадом овладело глухое равнодушие ко всему, оно и удержало его среди живых. Но в конце пути, в шаге от желанной цели, казалось, что панцирь, защищавший его всю дорогу, растрескался и вот-вот развалится на куски, оставляя тело неприкрытым.
— Глэдди, я почти дошел, — сказал Конрад. — Ты уж не бросай меня, корова старая, помоги раскумекать, в чем дело, когда время придет.
— Я помогу, — ответил он сам себе сварливым голосом. — Только не надо звать меня старой коровой!
Еще четверть мили по городу, и он оказался перед магазином «Севен-элевен», сплошь заросшим пуэрарией. Это была первая не разграбленная и не разнесенная вдребезги торговая точка, увиденная Конрадом после «Хесс-стейшн» в Хоуэлле.
— Ха-ха, вот сейчас и водички раздобудем, — произнес Конрад визгливым голосом. — Я тебе говорила, все получится!
Он ковыляет к магазину, сгорбившись, бессильно свесив руки. Если смотреть сверху, то он похож на краба. Ему шестьдесят два, но по виду можно дать все восемьдесят.
В растрескавшемся стекле витрины медленно движется его отражение — силуэт седого измученного старика с впалой грудью и ввалившимися глазами. Но больше вокруг никакого движения нет: не стрекочут сверчки, не кричат дети. Все спокойно… даже слишком. Конрад хватается за кобуру, но вспоминает, что пистолет уже два дня лежит на дне реки Миссисипи. С тех пор Конрад без еды и воды.
— Это похоже на Беду. Беду с большой буквы, и все это происходит прямо здесь и сейчас, — сообщает себе Конрад визгливым голосом своей жены Глэдис.
Конраду одиноко, и потому он призвал на помощь ее призрак.
— Иди дальше, Конни, — советует голос жены.
Он знает, что Глэдис права, но жажда замучила. Язык распух, и если быстренько не найти воды, просто свалишься без сил. Потому он вздыхает, протискивается между осколками стекла, торчащими в двери, и вступает в магазин.
Этот «Севен-элевен» маленький: две узкие стойки с товарами, касса в передней части помещения. На товарах, словно нетронутый снег, лежит слой пыли. За кассой стоит жутко распухшая баба с клином черных волос на лбу и крашеными ногтями. Фиолетовый лак частично облез. В руках она держит окровавленный номер «Нэшнл инкуайрер» с кричащим заголовком на первой странице: «Нашествие зомби из гетто Батон-Руж!»
— Привет, — говорит Конни.
Баба роняет газету и ковыляет в направлении Конрада. Кто-то выел нижнюю часть ее живота, и за недели либо месяцы со времени смерти влажный климат не позволил ей высохнуть, но сделал гнездилищем плесени. Конрад представил, как из зияющей дыры лезут ящерицы, сверчки и даже нерожденные дети. На переднике бабы когда-то было написано: «Спасибо, Боже, за рай в нашем, „Севен-элевен“!» Осталось только «…рай… элевен».
— Ты хочешь сказать, это и есть рай? — спрашивает Конрад.
Баба кидается на голос и налетает на прилавок. От удара у нее лопается желудок, забрызгивая гнилостной зеленой жижей газеты и нарисованный на стекле сморщенный хот-дог «Биг-байт».
— Простите, не хотел вас огорчить, — бормочет Конрад, утираясь, и бредет к стеклянным дверям холодильников в глубине магазина.
За его спиной баба с «раем» на переднике догадывается перелезть через прилавок, шлепается на пол и ползет, оставляя за собой жидкость из лопнувшего желудка.
Конрад пытается идти быстрее, но он так ослабел, что сердце трепыхается птицей в груди, отзывается болью.
Едят ли зомби мертвую плоть? Мечтают ли об электроовцах?
— Не надо песен про несчастных невинных зомби! Кон, найди воду! — шипит он себе.
У него уже нет сил имитировать голос жены, от этого чувство одиночества делается невыносимым.
За его спиной «райская» баба поднимается на ноги. Усмехается, раскрывая рот все шире, пока не лопаются губы. От жары ее кровь загустела и не течет из ран.
Конрад спешит, но без особого успеха: сердце неровно бьется, будто он услышал снова обрывок затасканной мелодии, сорок лет назад звучавшей на их свадьбе с Глэдис. Тогда Синатра пел: «Какой бы ты ни была, я все равно люблю, я должен быть лишь с тобой!»
Милая «райская дева» кидается на Конрада, когда тот добрался до холодильника, где полки уставлены самой ценной валютой в нынешнем мире, и схватил галлонную канистру воды. Несмотря на приближение твари, сворачивает крышку и жадно пьет. Потом обходит полку и, оставив бабу за нею, направляется к выходу.
Слышится хруст.
— Что за черт? — спрашивает Конрад.
Под ногами бабы крошится стекло. К изумлению Конрада, она не ковыляет, а бежит. Вот же невезение! Бегуны попадаются редко.
— Кон, торопись! — хрипит он себе, но стоит, не в силах двинуться, и глядит на огромные колышущиеся и хлопающие складки.
