Слезы дракона - Кунц Дин Рей (книги бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
Конни протянула свою записную книжку Гарри. Для отчета ему может понадобиться то, что она туда успела внести.
— Увидимся позже.
— Пока.
Один из работников раскрыл полупpозрачный мешок для тела. Он был так туго сложен, что слипшиеся пластиковые поверхности отделялись друг от друга с тягучим, хрустящим, почти живым и оттого еще более неприятным звуком.
Гарри сам себе удивился, когда его чуть не стошнило. Женщина лежала лицом вниз, и он видел только ее затылок. Один из следователей сказал, что пули прошили ей лицо и грудь. И Гарри боялся взглянуть на ее лицо, когда тело станут переворачивать, чтобы положить в мешок.
Усилием воли подавив тошноту, он отвернулся и заспешил к выходу.
Конни сзади негромко позвала его.
— Гарри?
Он неохотно оглянулся.
— Спасибо тебе за все.
— И тебе спасибо.
Скорее всего, это будет их первое и единственное упоминание того, что оба живы только благодаря четким слаженным совместным действиям.
Не останавливаясь и заранее содрогаясь при мысли о толпящихся снаружи зеваках, он заспешил к выходу. Позади раздался влажный, причмокивающий звук. Работники морга оторвали от пола приклеенное к нему загустевшей кровью тело убитой.
Порой он забывал, почему пошел работать в полицию. И тогда это ему казалось не столько актом сознательного выбора профессии, сколько актом сумасшествия. В таких случаях он терялся в догадках, пытаясь представить себя в другой профессии, и, как всегда, мозг неизменно отказывался повиноваться ему. Вероятно и впрямь существует нечто, называемое судьбой, некая таинственная сила, неизмеримо более значительная для человека, чем законы, по которым Земля и другие планеты вращаются вокруг Солнца, определяющая биографии мужчин и женщин, переставляя их, словно пешки, на шахматной доске жизни. А пресловутая свободная воля, скорее всего, не более чем безнадежная научная фикция.
У входной двери полицейский офицер в форме, пропуская его, бросил вполголоса:
— Как в зоопарке.
Гарри так и не понял, имел ли он в виду жизнь вообще или толпу зевак у ресторана.
С того времени как Гарри и Конни зашли в ресторан поесть, снаружи значительно похолодало. Над завесой деревьев небо было сплошь серым, как кладбищенский гранит.
Оттесненные сбитыми из реек козлами с туго натянутой, между ними желтой бечевой, какой полицейские обычно оцепляют место преступления, около шестидесяти или восьмидесяти человек, сгрудившись и толкая друг друга, вытягивали шеи, чтобы получше рассмотреть зал, в котором была учинена кровавая бойня. Молодые, подстриженные по последнему крику моды люди стояли бок о бок с пожилыми гражданами, с иголочки одетые бизнесмены — с пляжниками в шортах и гавайских рубашках. Некоторые жевали огромные, с шоколадной начинкой пирожные, купленные неподалеку в булочной-кондитерскои, и у всех без исключения был праздничный настрой, словно никому из них никогда не суждено умереть.
Гарри, едва выйдя из ресторана и став центром заинтересованных взглядов толпы, сразу же почувствовал себя неловко. И опустил глаза, чтобы не видеть их глаз. Страшась обнаружить в них, одному Богу ведомо что скрывающую за собой пустоту.
Круто свернув вправо, он прошел рядом с первым, уцелевшим, окном. Впереди маячило другое окно, выбитое, из рамы которого все еще торчало несколько острых, как клыки, осколков. Вся бетонированная дорожка перед ним была усыпана битым стеклом.
Пространство между полицейским кордоном и фасадом здания было совершенно пустым — как вдруг молодой человек лет двадцати нагнулся и пролез под желтой бечевой в том месте, где она была натянута между двумя росшими вдоль обочины деревьями. И как ни в чем не бывало начал пересекать тротуар прямо перед носом у идущего Гарри, совершенно не замечая его и обратив все свое внимание на то, что происходило внутри помещения.
— Пожалуйста, пройдите назад за ограду.
Мужчина — а вернее юнец в по ношенных кроссовках, джинсах и футболке с эмблемой пивной фирмы "Текатс" — и ухом не повел, словно обращение касалось не его, и остановился у выбитого окна. Перегнувшись через раму, весь отдался жуткому зрелищу внутри зала.
Гарри тоже невольно взглянул в ту же сторону и увидел, как тело женщины запихивали в пластиковый мешок.
— Я же вам сказал, вернитесь за ограду.
Гарри подошел совсем близко. Юнец был на дюйм или два ниже его, худощавый, с копной густых черных волос. Он не мигая смотрел на труп и на молочного цвета резиновые перчатки работника морга, быстро темнеющие от крови и казалось, совершенно не замечал выросшего рядом с собой Гарри.
— Ты что, оглох?
Юнец даже не шелохнулся. Рот его был слегка приоткрыт, словно в предвкушении чего-то захватывающего. Остекленелые глаза зачарованно глядели прямо перед собой.
Гарри положил руку на его плечо.
Юнец лениво-нехотя отвернулся от кровавого зрелища, но его взгляд все еще оставался отрешенным, словно смотрел не на Гарри, а сквозь него. Цвет его серых rлаз напоминал слегка потускневшее серебро. Розовый язык медленно облизал нижнюю губу, словно отведал чего-то сладенького.
Гарри взбесили не отказ этого подонка повиноваться и не высокомерие его пустого взгляда. А именно, как ни cтранно, этот бесстыдно-циничный розовый кончик языка, оставивший мокрый след на припухлых губах. В Гарри вдруг проснулось дикое желание измочалить эту физиономию, в кровь разбить эти губы, вышибить зубы, заставить упасть на колени, согнать с него спесь, научить его ценить жизнь и уважительно относиться к смерти.
Он сгреб юнца в охапку и, не успев сам толком сообразить, что делает, полуотволок, полуоттолкнул его прочь от окна, назад за полицейский кордон. Он не помнил, ударил ли эту гнусь, скорее всего, нет, но, пока волок, грубо заламывал ему руки, дергал из стороны в сторону, и, наконец, с силой согнув его пополам, вытолкнул за ограждение — словно схватил его на месте преступления, когда тот приставал к своей жертве или душил ее, обхватив сзади.
Хулиган тяжело шлепнулся на четвереньки, и толпа слегка отпрянула, освобождая ему место. Тяжело дыша, он перевалился на бок и снизу вверх злобно посмотрел на cвoero обидчика. Длинные волосы спутались. Футболка была разорвана. Зато Гарри удалось нанонец приковать к себе и его взгляд и его внимание.
В толпе возбужденно зашушукались. Случившееся в ресторане было пассивным развлечением, и убийца умерщвлен задолго до их прибытия на место преступления, а здесь действие разворачивалось прямо у них на глазах. Словно экран телевизора, раздавшись вширь, позволил им ступить внутрь себя и они оказались в эпицентре настоящего полицейского действа, с головой окунулись во все его взлеты и падения, и когда Гарри заглянул в их лица, то прочел в них желание, чтобы сюжет был захватывающим и густо приправленным насилием, чтобы было что порассказать за обедом своей ошеломленной семье и друзьям.
И тотчас он сам себе стал противен за свою идиотскую выходку и, отвернувшись от юнца, зашагал прочь. Быстро дойдя до конца длинного, занимающего целый квартал здания, он скользнул под желтую бечеву в том месте, где не было никаких зевак.
Их с Конни служебная машина стояла за углом, припаркованная у обочины следующего квартала, вдоль которой также росли деревья. Едва оставшиеся позади зеваки скрылись из виду, Гарри внезапно охватила дрожь. Быстро переросшая в неистовую трясучку. Не пройдя и половины пути к машине, он остановился и оперся рукой о дерево. Начал медленно и глубоко вдыхать и выдыхать воздух.
Резкий удар грома сотряс небо.
Призрачный танцовщик, сотворенный из мертвых листьев и прочего уличного мусора, закружился на тротуаре в объятиях вихря.
Слишком уж грубо обошелся он с тем парнем. Видимо, из себя Гарри вывело не столько его непослушание, сколько нервозное состояние, явившееся следствием того, что случилось в ресторане и на чердаке. Синдром заторможенного стресса.
Но этим дело не ограничивалось: ему необходимо было выхлестнуть свою злость на кого или что бы то ни было, Бога или человека, свое безысходное отчаяние от вселенской глупости, несправедливости и тупоголово-слепой жестокости судьбы. Как мрачные птицы печали, неизменно возвращались его мысли к двум погибшим в ресторане людям, к раненым, к полицейскому, находящемуся на грани жизни и смерти в больнице, к их терзаемым страхом и отчаянием родителям, женам и мужьям, плачущим детям, друзьям — ко всем тем звеньям единой цепочки горя, которую бесшумно и навеки выковывает смерть.
