Овцы - Магинн Саймон (читать хорошую книгу полностью .TXT) 📗
Когда любопытство Дилайс иссякло, в разговор вступил Дэйв:
— В десять начало.
Льюин промычал нечто похожее на согласие.
— Перестань, Дэвид, — сказала Дилайс, но его так просто было не застыдить.
— Бруно и Тайсон. Нельзя такое пропустить.
— Разве это сегодня? Я думал, матч уже состоялся несколько недель назад. Совсем потерял счет времени, — сказал Джеймс, напомнив Адель о своих бесконечных бдениях перед телевизором. Она нежно посмотрела на него и прикоснулась к его руке.
— Здесь нет телевизора, любимый.
— Ну, я как раз думал, мы пойдем смотреть ко мне, — сказал Льюин. — Это же недалеко. Нельзя такое пропустить.
— Дель?
Он смотрел на нее металлическим взглядом. «Попробуй помешай мне испортить твой первый ужин и пойти пялиться на двух мужиков, которые лупят друг дружку...» Она чувствовала, как нежность оставляет ее.
— Если вы не против, я с вами не пойду. Мне никогда не нравился вид крови.
— Мне тоже, — с чувством сказала Дилайс и опустошила свой бокал.
— Два взрослых человека пытаются убить друг друга за деньги.
Дэйв бросил взгляд на ее бокал: Дилайс потянулась к бутылке.
— А больше в этом ничего нет, — уверенно добавила Дилайс. Адель мысленно зааплодировала ей. — Как можно ударить человека, которого не ненавидишь, которого вообще не знаешь? По-моему, это глупо.
Это был явно старый аргумент, и никого он особенно не задел. Возникла короткая пауза. Было уже половина девятого. Если они собирались разделаться и с тортильей, и с гуакомолем, и с салатом из экзотических фруктов, то надо было поторапливаться. Мужчины набросились на чуждые им яства с заметно окрепшей решимостью, и Адель возненавидела их за это. Особенно Джеймса. Подонок. Она улыбнулась ему, занятому борьбой с тортильей. Подонок. Ты свое получишь.
* * *
Наверху Сэм лежал на полу возле лестницы так, чтобы его не было видно, и слушал. Всю свою жизнь он слушал. Слушал, как плачет Руфи (всегда). Слушал, как кричит мама. Слушал, как папа пытается что-то объяснить. Мама любила папу. Папа любил маму. Но слова значили у них не одно и то же. Он знал и о «времени спать» — когда они ужасно любили друг друга. Он понимал, почему его просят уйти. Чтобы они могли любить друг друга. То, что они говорили, значило больше, чем слова. Он знал это. Именно так сейчас и было. Он придвинулся чуть ближе и внимательно прислушался, что-то бормоча.
* * *
В девять сорок никакой еды не осталось. Кофе? (Настоящий кофе, сваренный в кофеварке, которую Джеймс считал инструментом классового угнетения. Он считал, что кофе нужно брать из банки.) Я не буду. Нет, я тоже не буду, спасибо.
— А я бы с удовольствием выпила кофе, — сказала Дилайс. — Все было так вкусно, Адель. Вот бы мне научиться так готовить. У нас с Дэйвом только тушеная фасоль, карри и, это, черт его знает, как оно называется!
Адель безмятежно ей улыбнулась. Льюин собрал тарелки и отнес их на кухню. Она пошла за ним следом, чтобы включить кофеварку.
— Как жалко, что вам надо уходить! Мы только начали узнавать больше друг о друге, — сказала она и услышала, как фыркнула Дилайс:
— Думаю, если передача начинается в десять, то вам пора.
Льюин кивнул и, замешкавшись у дверей (Господи, какой же красавец), поблагодарил ее за ужин, вежливо, но искренне.
Потом он ушел поднимать мужчин, а на кухню пришла Дилайс.
— Как вы доберетесь до дома? — спросила Адель.
— А, пешком дойду, это недалеко. Или могу остаться. Со школы не ночевала у подруг!
Адель улыбнулась.
— У меня есть немного травки, — задышала Дилайс ей в ухо. — Что скажешь?
И они засмеялись над своими жалкими угрюмыми мужиками.
* * *
У Льюина в холодильнике было пиво. Пиво и старенький телик. Джеймс никогда особенно не увлекался спортом, хотя играл в футбол в школе и в университете. Во втором или третьем составе. Однажды он ненадолго вошел в запасной состав, когда работал в Совете Большого Лондона. Он никогда не был человеком команды. Но проявлял интерес, мог поддержать беседу в парикмахерской и втайне безумно гордился собственным мастерством. Или былым мастерством. Мяча он не касался, сколько уже, лет пять? (Где он мог его коснуться?) И гордился собственным телом (былым телом, мрачно подумал он, невольно подтягивая живот). Бедра будто... как там говорила Дель? Бедра будто ураган. Черт его знает, что это, улыбнулся он. Он был откровенно пьян, сварлив и одинок. Джеймс развалился перед огромным цветным телевизором. Дэйв и Льюин сидели на диване. Крутили рекламу. Дэйв что-то сказал Льюину, Льюин что-то пробубнил в ответ. Джеймс ничего не расслышал. Он улыбался.
— Как дела у твоего парня? — спросил Дэйв, поворачиваясь к нему. — Я слышал, у него был припадок.
— Да. Но сейчас все в порядке. Ничего особенного, — сказал Джеймс.
— Надо тебе сказать, Дилайс очень хочется им позаниматься, — сообщил Дэйв. — Она воображает себя целительницей. Меня при этом ни от чего не исцелила. Скорее даже наоборот.
Все засмеялись.
— Дель считает, что чувствует разные вещи. Говорит, что чувствует что-то в поле. Ей не нравится, что я копаю, — сказал Джеймс и сразу же почувствовал, что атмосфера в комнате помертвела, а Дэйв и Льюин застыли на диване. Неожиданно на экране снова появились Бруно и Тайсон. Экран заполнился кровавыми опухшими глазами, красочными трусами, бегающими друг за другом по кругу. Джеймс почувствовал позыв, встал и пошел в туалет. Честно говоря, его походка не была слишком устойчивой, его слегка качало. Поизносился. Но все равно хорошо сидеть в чужом доме, где наверху нет никаких детей, глубокие мягкие кресла, центральное отопление, цветной телик. Он и не понимал, насколько ему всего этого не хватало. На ферме можно было себя почувствовать уютно, только лежа в постели. И там никогда не было по-настоящему тепло. К тому же ему казалось, что не стоит приносить пиво домой. Адель за вечер выпивала три четверти банки. Он всегда допивал за ней. Она, конечно, ничего не говорила о пиве, но и он никогда ничего не говорил о ее поганых сигаретах. У каждого свои изъяны.
Когда он вернулся в комнату, Льюин говорил:
— ...не знал об этом, вот и все.
— Чего не знал? — весело крикнул он, но тут же замолк. Дэйв и Льюин не делали ничего странного, не переглядывались, не отводили глаз, но каким-то образом всем своим видом они что-то сообщали ему, как вопит по ночам автомобильная сигнализация. Что-то нейтрально-тревожащее. Сэм. Жесткая неприятная мысль, как кусок стеклопластика за шиворотом. Сэм уснул на заднем сиденье. Из телевизора раздался рев, Бруно шатался, прикрывая лицо перчатками, один его глаз начинал синеть.
— Это хорошо, что кто-то теперь позаботится о ферме, — не очень убедительно сказал Дэйв. — Разгром там полнейший, это точно.
— Ага. И я считаю, кто-то приложил к этому руку. Не похоже, чтобы такое случилось от старости и огня. Похоже, был поджог. Известно, как начался пожар?
Все трое не отрывали глаз от экранов. Потом Джеймс услышал голос Льюина, тихий и нерешительный.
— Джеймс. Мне хочется тебе кое-что рассказать, если ты не против.
Дэйв хлебнул из своей банки и посмотрел на Льюина.
— Я уже говорил с миссис Туллиан. Не знаю, рассказала она тебе что-нибудь?
Адель? Она ничего не говорила. Из-за Сэма, а потом из-за приготовлений в ужину они вообще почти не разговаривали. (По правде говоря, они уже много лет почти не разговаривали, поправил он себя.)
— Нет.
— Ну, в общем, дело такое. Несколько лет назад в доме жили люди. Не очень хорошо жили. У них случились неприятности.
Дэйв с сочувствием посмотрел на Льюина; тот мучился, не зная, как начать.
— Да, у них возникли всякие проблемы, понимаешь, и...
— Рауль и Эдит Шарпантье. Французы. Он — француз, — Дэйв продолжил рассказ, и Льюин с облегчением откинулся назад и припал к своей банке, не отрывая глаз от кровавой битвы на телеэкране.
— Они приехали в 1966 году, красивая молодая пара с двумя маленькими девочками в год разницы, ужасно милыми. Рауль был парень что надо. Раньше он был архитектором, вроде довольно успешным. Проектировал дома. Я видел фотографии некоторых его зданий. Мне показалось, что они какие-то странные, но пользовались успехом, он на них прилично заработал. Они мечтали о Тай-Гвинете. Ну, я бы сказал, он мечтал. Он думал, что ему удастся получить разрешение на строительство на этой земле. Рауль хотел построить новый дом, а потом снести старую ферму. Он показывал мне разные планы, рисунки и такую штуку, ты не поверишь. У него была обсерватория и платформа, которая выступала с утеса, как палуба. Он собирался разбить на утесе сад так, чтобы он висел. По-моему, чертовски непонятная штука, но так оно и было. Но ему не дали разрешения на строительство, совет не позволяет здесь строить ничего, кроме сараев. А дом наверняка запрещено сносить. Я думаю, он об этом знал, но подумал, что, раз он такой важный архитектор и все такое, ему пойдут навстречу. Но не пошли. Очень он досадовал.
