Скрипка - Райс Энн (читать книги полностью .TXT) 📗

Лакоум затаился у порога кухни — маленький лысый человечек, который где угодно, кроме Нового Орлеана, сошел бы за белого, хотя, конечно, его бы сразу выдал предательский акцент.

— Как дела, босс? На мой взгляд, вы отощали, босс. Вам бы следовало поесть. Алфея, даже не смей предлагать этой женщине свою стряпню. Босс, я сам схожу за едой. Что купить, босс? Босс, в доме полно цветов. Я бы мог поторговать с крылечка — заработал бы для нас несколько долларов.

Я рассмеялась: Алфея отчитала его как следует, повышая голос и подкрепляя слова несколькими выразительными жестами.

Я отправилась наверх — просто захотелось удостовериться, что кровать о четырех столбиках в стиле принца Уэльского на своем месте. Так оно и оказалось. Правда, я увидела новые атласные украшения.

Мать Карла повесила у кровати портрет сына в рамке — не тот скелет, который увезли отсюда, а кареглазого добросердечного человека, который сидел со мной на ступенях пригородной библиотеки, говорил о музыке, о смерти, о браке, человека, который возил меня в Хьюстон послушать оперу и в Нью-Йорк, человека, который собрал все картины, изображавшие святого Себастьяна, когда-либо написанные итальянскими художниками или в итальянском стиле, мужчины, который занимался любовью, пользуясь только руками и губами, и не терпел никаких возражений по этому поводу.

Письменный стол был пуст. Все бумаги исчезли. Сейчас не время волноваться по этому поводу. Гленн дал слово, а он и Роз еще никого и никогда не подводили.

Я снова спустилась вниз.

— А знаете, я мог бы вам помочь с этим парнем, — сказал Лакоум.

Алфея тут же заявила, что он слишком много болтает и пора ему замолчать или пойти вымыть пол, или вообще убраться на все четыре стороны.

В моей комнате было чисто и тихо. Разобранная постель, нежные ароматные марокканские лилии в вазе. Откуда они узнали? Ну конечно, им рассказала Алфея. Марокканские лилии.Я забралась в кровать, в мою кровать. Как я уже говорила, эта спальня была спроектирована как хозяйская спальня коттеджа и расположена она на первом этаже в восточном восьмиугольном крыле дома, вытянувшегося среди темных зарослей лавровишни, отгородившей его от всего мира.

Это единственное крыло, которое есть у дома, имеющего прямоугольную форму. И крытые галереи, наши широкие террасы, которые мы так любим, проходят вдоль этой спальни, заворачивают за угол и по другую сторону дома заканчиваются у кухонных окон.

Как приятно выйти на террасу и взглянуть сквозь всегда блестящие листья лавровишни на уличную суету, которая тебя никак не касается.

Я бы ни за что не променяла эту улицу ни на Елисейские Поля, ни на Виа Винето, ни на Желтую Кирпичную Дорогу или даже Дорогу в Небеса. Приятно иногда снова оказаться в этой восточной спальне или постоять у перил — так далеко от улицы, что тебя никто не замечает, — и полюбоваться на веселые огоньки проезжающих мимо машин.

— Алфея дорогая, раздвинь занавески, чтобы я могла видеть, что происходит за окном.

— Только не открывайте его: сейчас слишком холодно.

— Знаю. Я хочу всего лишь посмотреть…

— Никакого шоколада, никаких книг. И музыки вам не надо, и радио. Я подобрала ваши диски с пола, все до единого, пришла Розалинда и сложила их по порядку, Моцарта к Моцарту, Бетховена к Бетховену, она показала мне, где…

— Нет, не волнуйся. Просто отдохну. Поцелуй меня.

Она наклонилась и прижалась шелковой щекой к моей щеке, шепнув при этом: «Моя деточка».

Она укрыла меня двумя большими стегаными одеялами — сплошной шелк, наполненный пухом, можно не сомневаться, — это был стиль миссис Вольфстан, стиль Карла: только настоящий гусиный пух, чтобы не чувствовать веса. Алфея обернула ими мои плечи.

— Мисс Триана, почему вы не позвали ни Лакоума, ни меня, когда умирал ваш муж? Мы бы пришли.

— Знаю. Мне вас не хватало. Но я не хотела вас пугать.

Алфея покачала головой. Она была очень красива: кожа гораздо темнее, чем у Лакоума, большие чудесные глаза и мягкие волнистые волосы.

— Повернитесь лицом к окну, — сказала она, — и поспите. Никто не придет в этот дом, обещаю.

Я легла на бок и взглянула в окно, сквозь двенадцать блестящих чистых стекол переплета, на далекие деревья такого же цвета, как автомобильный поток.

Я с удовольствием вновь полюбовалась азалиями — розовыми, красными и белыми, — пышно цветущими вдоль забора, изящной чугунной решеткой, заново выкрашенной в черный цвет, и террасой, сияющей чистотой.

Как чудесно, что Карл подарил мне все это, прежде чем умереть, — полностью восстановил мой дом. Теперь каждая дверь в доме закрывается как следует, все замки работают, из кранов течет вода нужной температуры.

Я смотрела в окно и мечтала минут пять — возможно, больше. Мимо проезжали трамваи. Мои веки отяжелели.

И только краешком глаза я разглядела фигуру, стоявшую на террасе: своего старого знакомого — высокого тощего скрипача с шелковистыми волосами, падающими на грудь.

Он прицепился к краю окна, словно стебель лианы, — невозможно худой, бледный, как теперь модно, и все же несомненно живой. Черные волосы, прямые и блестящие. На этот раз никаких тоненьких косичек, завязанных на затылке, — только свободные пряди.

Я увидела его темный левый глаз, гладкую черную бровь, белые щеки — слишком уж белые — и губы, живые и гладкие, очень гладкие.

Я испугалась. Но лишь на секунду, не больше. Я понимала, что это невозможно. Не то чтобы невозможно, но опасно, неестественно — этого просто не может и не должно быть.

Я знала, когда я бодрствую, а когда сплю, — независимо от того, какая тяжелая борьба шла между сном и явью. А он был здесь, на моей террасе, этот человек. Он стоял и смотрел на меня.

И вдруг я перестала бояться. Мне стало все равно. Это был чудесный приступ полного безразличия. На все наплевать. Какая божественная пустота наступает вслед за исчезновением страха! В ту секунду мне казалось, что это вполне рациональная точка зрения.

Потому что и в том и в другом случае… реален он или нет… это было приятное и красивое видение. По рукам у меня пробежал холодок. Значит, волосы все-таки могут встать дыбом, даже когда ты лежишь, придавив собственную шевелюру на подушке, вытянув одну руку и глядя в окно. Да, мое тело затеяло эту маленькую войну с моим разумом.